Страница 50 из 72
— Док, ты сейчас о сексе говоришь? — спросил Тарен.
— В частности о сексе, — ответил Эбо. — Если какой-то инопланетянин прочтет сборник законов и регламентов о сексе и эротике, то решит, будто секс — это такое колдовство, запрещенное господствующей церковью и преследуемое по схеме охоты на ведьм. С каждой новой цифровой технологией слежки расширяется поле этой охоты. Даже за безобидные эротические картинки на компьютере владелец подлежит аутодафе. Мне довелось исследовать судебный материал по поводу японских эротических комиксов.
— Вероятно, — предположил Штеллен, — там были изображения малолетних.
— Там, — сказал Эбо, — были условные картинки вымышленных персон. Говорить об их совершеннолетии — бессмысленно, как о совершеннолетии пиктограммы на дорожном указателе. Впрочем, мы слишком удалились от ключевой темы тактильных контактов. Вернемся к этому. По мере экспансии цифровых технологий бюрократия все сильнее регламентирует тактильные контакты и все жестче карает за контакт вне регламента. Запреты множатся быстрее, чем можно прочесть их, и порой имеют обратную силу. За сегодняшнее действие человеку грозят санкции по закону, который появится завтра — о харрасменте, педофилии, сексизме или шейминге. У людей возникает индуцированная тактилофобия: страх прикасаться к другим людям, плюс антропофобия: страх прямого общения с другими людям. Это невроз, переходящий в биохимическую патологию…
Тут психоаналитик прервал свою фразу и махнул рукой: — Впрочем, это детали. В плане нашей темы важно, что у бюрократии контроль над людьми уже не метод поддержания какого-то порядка в обществе, а метод выживания вредного паразита, который встраивается между компонентами общества и замещает здоровые связи — дефектными, выкачивающими ресурсы при каждой транзакции. Мы вернулись, заметьте, к концепции кибюрархического субмодерна, как болезни.
— Подожди, — сказал Тарен, — надо разобраться. Значит, по-твоему, кибюрархия — вроде паразита, которым цивилизация заразилась на уровне модерна и из-за которого она не добралась до постмодерна, вместо этого провалившись в субмодерн. Так?
— Приблизительно так, — подтвердил Эбо.
— И что, по-твоему? — спросил Штеллен. — Убить цивилизацию, чтобы убить паразита?
— Нет, Вальтер, исправление цивилизации — это не мой профиль.
— А чей тогда? Яна Хуберта и аргонавтов?
— Нет. Аргонавты не намерены исправлять эту цивилизацию, они создают свою.
— Как свою? — удивился полковник, но не успел получить ответ, поскольку…
По трапу почти кувырком скатилась Жаки Рюэ, и объявила на ходу:
— Все ясно! Или почти все. Это тот же лионский сценарий! А боезаряд — гидрид тория в кристадин-фюзоре! Пакость! Торий захватывает протон, трансмутируя в протактиний, который делится по цепной схеме. Вот мы в дерьме!.. Юхан, нальешь мне кофе?
— Конечно, солнышко, — он улыбнулся и достал очередную чашку с полки. — Значит, ты говоришь, гидрид тория трансмутирует в протактиний. Но уверена ли ты, что делится протактиний-233? Может, делится его дочерний продукт бета-распада, уран-233?
— Я бы тоже так подумала, узнав про гидрид тория. Но парни из MPG исследовали все спектры, которые присланы им, и говорят о делении протактиния. При захвате протона ядром тория в кристадине образуется возбужденный ядерный изомер Pa-233m. По их расчетам, в условиях кристадин-процесса для ядерно-капельной модели Вайцзеккера получается, что ядро Pa-233m с равной вероятностью переходит в невозбужденное состояние или делится. Так можно объяснить специфику спектров.
— Так, — вмешался Штеллен. — Это спектры, снятые тем продавцом магазина-24?
Эксперт стажер неопределенно покрутила ладонями, затем взяла чашку кофе, как раз поданную психоаналитиком, нежно чмокнула его в щеку, сделала глоток и сообщила:
— Вообще-то, более тысячи любителей что-то измерили и поделились. Среди них наш знакомый Денкер. Может, его имя войдет в историю физики.
— Так… — полковник потер лоб ладонью, — а это MPG что такое?
— MPG это Общество научных исследований имени Макса Планка.
— Так, а что за пакость фюзор на гидриде тория? И при чем тут лионский сценарий?
— Это фюзор позволяет делать бомбы весом 5 кило и эффектом четверть тонны ТЭ. При диверсии в Лионе они были на игрушечных катерах, при диверсиях в дата-центрах — на игрушечных дронах. Дрон садился на крышу, и — бум! В крыше дыра с габаритами, как теннисный корт, под ней горит все, что может гореть, а уровень радиации такой, что на панелях безопасности зашкаливают дозиметры. Персонал сбегает: нет желания спасать данные и тушить пожар ценой лучевой болезни. Дата-центр выгорает до голых стен.
— Сколько дата-центров атаковано? — спросил Тарен.
— Полсотни, как минимум, и еще восемь станций кабеля, — сообщила стажер-эксперт.
— А что вокруг дата-центров в смысле радиации?
— Ничего кошмарного. В радиусе километра от атакованных дата-центров наблюдалось превышение естественного фона на три порядка: до 20.000 микрорентген в час, на этот уровень держался недолго. На данный момент — около 1000 мкр/ч, кроме зон шлейфов, возникших из-за ветра. Эти зоны размечены и экстренно эвакуированы. Другие зоны с уровнем сверх 200 мкр/ч эвакуируются в обычном порядке. Зона от 50 до 200 мкр/ч не считается опасной, но жителям рекомендовано уехать на время.
Штеллен прикинул что-то в уме и поинтересовался:
— Сколько жителей попало в эту последнюю зону?
— Не знаю, — Рюэ пожала плечами, — наверное, чуть больше миллиона.
— Так… А сколько реально схвативших дозу?
— Не знаю. Похоже, только персонал дата-центров. Но военные уже засекретили это.
— Логично, — он кивнул. — А что улиткофил Руди?
— Пока молчит, — ответила она. — Видимо, ждет, когда более-менее восстановится работа интернета. Иначе какой смысл?
— Тоже логично, — сказал полковник и посмотрел на Юхана Эбо: — Ты ведь говорил, что аргонавты не намерены исправлять эту цивилизацию.
Психоаналитик покачал в руке чашку с кофе и произнес:
— Я говорил: аргонавты не намерены исправлять эту цивилизацию, они создают свою. Вероятно, Вальтер, ты подразумеваешь вопрос: какого черта снесено полсотни дата-центров и станции оптоволоконной связи, если аргонавты не намерены исправлять…
— Так точно, док. Именно такой вопрос.
— В таком случае, я начну с того, что причастность аргонавтов тут косвенная. Но если исходить из их причастности, то цель лишь запугать политэлиту, чтобы не мешала им уходить в море, в их зарождающуюся цивилизацию.
— Вот этого я не понимаю! — заявил Тарен. — Какая цивилизация в море на лодке?
— Уж какая получится, — ответил Эбо, и пояснил: — Так выразились первые аргонавты, с которыми мне довелось общаться. Их было девять человек, включая детей, и предмет консультации состоял в специфике интимной жизни на лодке в открытом море.
— Лодка хоть большая была? — поинтересовался майор-комиссар.
— Достаточно большая. Примерно как этот мой Woonboot. Не так сложно, как в случае, например, пятерых на 7-метровой лодке, или троих на 5-метровой лодке.
— Вот так дела! — Тарен почесал в затылке. — А такое реально случается?
— Разумеется, я ведь сказал: например, — произнес психоаналитик.
Жаки Рюэ глотнула еще кофе и добавила:
— Подтверждаю. Я прокатилась втроем на 5-метровой лодке из Хорватии в Грецию. По времени это заняло менее суток, но было насыщено бытовыми событиями. Хотя, если говорить о психоанализе, то в сексе я не участвовала, а просто лежала в стороне.
— Твой круиз к бабушке с Аслауг Хоген и Юлианом Зайзом? — спросил Штеллен.
— Точно! — она кивнула.
— Круиз еще не цивилизация! — заявил Тарен. — Что вообще можно вот так построить?
— Выдра еще не водяное существо, — ответил Эбо, — выдра наземный хищник, который научился охотиться под водой. И даже тюлень — не совсем водяное существо, хотя его активная жизнь происходит в воде, а на берегу лишь отдых. Но дельфин — это существо открытого моря. Ему совсем не нужен берег. Таков путь эволюции.