Страница 83 из 97
В. И. Ленину сообщали о фактах братания между польскими солдатами и бойцами РККА в октябре 1919 г. Газета 16-й армии «Красноармеец» отмечала (номер от 15 ноября 1919 г.), что «польское командование принуждено было снять с нашего фронта поголовно всю пехоту. Зараженные большевизмом полки угнали в тыл для «переделки»… на фронте остались исключительно уланы, состоящие в подавляющем большинстве из добровольцев – помещичьих сынков, наемных бандитов и другой сволочи». Убежденный в силе польско-советской «пролетарской солидарности», основанной на общей «ненависти к русскому деспотизму», Ленин заявлял: «На Западном фронте мы видим, что наступление поляков приходит к концу. Они получили помощь от Англии, от Франции и Америки, которые стремились раздуть старую ненависть Польши к великорусским угнетателям, пытаясь перенести ненависть польских рабочих к помещикам и царям, стократ заслуженную (!) на русских рабочих и крестьян, заставляя их думать, что большевики так же, как русские шовинисты, мечтают о завоевании Польши. И на время этот обман им удался. Но у нас есть определенные признаки того, что время, когда действовал этот обман, проходит, что среди польских войск начинается разложение».
В «вербальной ноте», отправленной советским делегатам, Пилсудский заявлял: «Содействие Деникину в его борьбе против большевиков не соответствует польским государственным интересам». Следующая «вербальная нота» советскому правительству декларировала, что «в основу политики Начальника государства положен факт, что он не желает допустить, чтобы российская реакция восторжествовала в России». На основании высказываний подобного рода Деникин делал вывод, что во многом благодаря сознательной пассивности польских войск на антисоветском фронте был проигран «поход на Москву». Генерал Кутшеба подтвердил свои воспоминания и в интервью на «Радио Варшава» 14 мая 1937 г., когда отметил факт «молчаливого соглашения» между Пилсудским и советским правительством, достигнутого ради того, чтобы южнорусское Белое движение не претендовало бы на изменения «границ политической независимости»[358].
Нельзя, однако, утверждать, что подобные «соглашения» были изначально направлены исключительно против «реакционного» Белого движения. «Вербальный» характер заявлений, «неофициальные контакты» Мархлевского с представителями Пилсудского не дают уверенности в стремлении «предотвратить победу» Белого движения любой ценой. Очевидно стремление польских военно-политических сфер «использовать» в своих интересах события российской гражданской войны и добиться явных преимуществ в отношении территорий сопредельной Украины и Белоруссии (нельзя забывать, что именно в ноябре – декабре 1919 г. польские войска вели наступательные боевые действия против войск Западноукраинской Республики и УНР в ходе «украинско-польского военного конфликта»). В вышеупомянутом интервью Кутшеба подтвердил, что, в частности, целью наступления польской армии на Киев и в апреле 1920 г., и ранее было «создание Украины лояльной Польше». Польские части в октябре – ноябре 1919 г. предприняли несколько атак на мозырском направлении, но все они были отбиты частями 16-й армии.
Так или иначе, широкомасштабные, скоординированные с польскими войсками действия ВСЮР могли оказаться роковыми для Советской Росиии осенью 1919 г. В конце ноября 1919 г. Деникин сообщал в Варшаву, что «Восточная польская армия, успешно наступавшая против большевиков и петлюровцев… вот уже несколько месяцев прекратила наступление, дав возможность большевикам перебросить на мой фронт до 43 тысяч штыков и сабель. Большевики так уверены в пассивности польского фронта, что на киевском и черниговском направлениях они совершенно спокойно наступают тылом к нему». Еще одним свидетельством «неискренности» польской делегации в Ростове, отмеченной Деникиным, стал протокол беседы 15 сентября 1919 г. офицера штаба ВСЮР полковника барона А. Л. Нолькена с одним из офицеров польской миссии майором В. Пшездецким, бывшим офицером германской армии и кавалером ордена Железного креста. Судя по докладу Нолькена, Пшездецкий старался доказать, что у польской миссии нет стремления заключить военный союз только из «страха» перед «большевизмом»: «Мы приехали сюда вовсе не для одних чисто боевых вопросов. Мы должны знать, на каких условиях сложатся наши дальнейшие отношения… У нас, как и у вас, власть в военных руках. Я являюсь не только как офицер Генерального штаба, но и дипломатическим представителем… Мы дошли до границы, где находились поляки, теперь подходим к пределам русской земли. И мы можем вам помочь, но мы желаем теперь заранее знать, что нам заплатят за нашу кровь, которую нам придется пролить за вас. Если у вас нет теперь органа, желающего с нами говорить по тем вопросам, которые нас так волнуют, под тем предлогом, что они не авторитетны (отсутствие Учредительного Собрания. – В.Ц.) для решения вопроса о территории, то нам здесь нечего делать». Циничная откровенность Пшездецкого возмутила Деникина и его начальника штаба Романовского. Последний написал на докладе Нолькена о необходимости «вызвать генерала Карницкого и потребовать от него объяснений, действительно ли имеет полномочия этот наглец (Пшездецкий. – В.Ц.) вести такие речи. И может быть, действительно им (польской делегации. – В.Ц.) делать нечего здесь». Сам же Главком отметил, что «никаких официальных, неофициальных сообщений, кроме речей – нет. Прием – как союзников…, уполномочен ли на такие предложения и в такой оскорбительной форме?» Однако вряд ли следовало бы принимать высказывания «откровенного германофила», каковым обоснованно считался Пшездецкий в самой польской делегации, за мнение всего ее состава. Показательно то, что, узнав о случившемся, генерал Карницкий незамедлительно отправил Пшездецкого обратно в Варшаву, исключив его из состава делегации, и принес свои извинения командованию ВСЮР. Казалось, «скандал» улажен, но улучшению переговоров это не помогло[359].
Уже в эмиграции Деникин вспоминал, что у Карницкого, очевидно, могла быть «личная» неприязнь к нему, поскольку еще в 1895 г. будущий Главком ВСЮР в чине подпоручика-артиллериста участвовал в суде чести, разрешившем конфликт, грозивший дуэлью, между гусарским корнетом Карницким и офицером его артиллерийской бригады. «Через четверть века, – вспоминал Деникин в книге «Путь русского офицера», – судьба столкнула меня с бывшим корнетом в непредвиденных ролях: я – Главнокомандующий и правитель Юга России, он – генерал Карницкий – посланец нового Польского государства, прибывший ко мне в Таганрог в 1919 году для разрешения вопроса о кооперации моих и польских армий на противобольшевистском фронте…, о прошлом мы не говорили. Но Карницкий в донесениях своему правительству употребил все усилия, чтобы представить в самом темном и ложном свете белые русские армии, нашу политику и наше отношение к возрождавшейся Польше. И тем внес свою лепту в предательство ВСЮР Пилсудским, заключившим тогда тайно от меня и союзных западных держав соглашение с большевиками»[360].
Так или иначе, но никаких официальных документов о взаимодействии ВСЮР с Польшей не было подписано. Учитывая достаточно высокий статус делегации и крайнюю необходимость получения помощи от союзников для ВСЮР осенью 1919 г., безрезультатность ее работы можно считать серьезной дипломатической неудачей южнорусского Белого движения. Члены польской делегации также были разочарованы результатами поездки. Согласно свидетельствам участников переговоров, причины неудач носили сугубо субъективный характер: «В отношении с поляками была заметна тенденция умалить титул Польши как независимого государства и поставить ее в разряд третьестепенной державы, к чему, конечно, поляки относились особенно болезненно и чутко, вследствие того, что Россия была одной из виновниц долговременного национального унижения Польского государства (участие в «разделах Польши» во второй половине XVIII века. – В.Ц.) … На польских офицеров, служивших прежде в Русской армии, установился взгляд как на дезертиров своего рода, даже как на ренегатов, перебежчиков из русского лагеря». Карницкий же не обходил «пограничных вопросов». Глава миссии «заявил притязания Польши на часть Волыни и Подолии, а также на Пинское Полесье. Таким образом, Галиция была бы отделена от Украины Волынско-Подольским барьером… Пограничная линия должна была быть проведена в самых общих чертах, с тем чтобы впоследствии, в случае каких-либо недоразумений, спорные вопросы могли бы быть решены путем плебисцита», гарантированного контролем представителей союзных миссий и русскими войсками в зонах «польских оккупаций». Пинские болота, переход которых в состав Польши отстаивал Карницкий, могли быть использованы в качестве «дополнительного земельного фонда», и, в случае предполагавшегося в 1919 г. объединения с Литвой, «Польско-Литовское государство простиралось бы от Балтийского моря до Румынии, граничило бы с Латвией, Эстонией и Россией, рассекая бывшие губернии: Витебскую, Могилевскую, Минскую, Волынскую и Подольскую». Карницкий настаивал на признании предварительной границы и на согласии Главкома ВСЮР с возможностью проведения плебисцита на спорных территориях, который можно было бы и «отложить до установления правопорядка» или гарантировать его введением войск Лиги Наций на спорные территории, с привлечением также экспертов от Лиги и третейских наблюдателей. По мнению участников переговоров, «несомненно можно было бы найти… подходящий обеим сторонам «модус вивенди», но это было не в обычае генерала Деникина, привыкшего рубить с плеча; бесцветный же и нерешительный министр иностранных дел Нератов (управляющий делами отдела иностранных дел. – В.Ц.) не имел достаточного мужества доказать Главкому ошибочность его близорукой резкости. Как бы то ни было, генерал Деникин не дал никакого окончательного ответа генералу Карницкому. Он попросту прекратил переговоры… и избегал даже встреч с ним». Деникин отказался и принять отправляемых в Варшаву курьеров. Еще одним моментом, неожиданно осложнившим отношения делегации с Главным Командованием, стало принятие в состав ВСЮР частей Галицкого корпуса, против которого Войско Польское вело боевые действия. Солдаты и офицеры этого корпуса в глазах польских офицеров и дипломатов пользовались славой «отъявленных головорезов и подонков, производивших кровавые избиения польского населения в Восточной Галиции». Польские войска намеревались окончательно разгромить «галичан», когда те неожиданно перешли через линию белого фронта. В итоге, как считали члены делегации, «протянутая Польшей рука была оскорбительно оттолкнута Деникиным», в чем следовало «видеть… его невольный грех перед Родиной, подсказанный, несомненно, нашими германофилами, убежденными сторонниками четвертого раздела Польши»[361].
358
РГВА. Ф. 33988. Оп.2. Д. 54. Л. 296; Д. 44. Л. 307; Деникин А. И. Кто спас советскую власть от гибели. Указ. соч., с. 3–5; Последние новости. Париж, № 5894, 15 мая 1937 г.; ГА РФ. Ф. 5881. Оп.2. Д. 747. Л. 54; Ленин В. И. Военная переписка (1917–1920). М., 1956, с. 216; Бобылев П. Н. На защите Советской республики. М., 1981, с. 130–132.
359
ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 182. Лл. 5–7.
360
Деникин А. И. Путь русского офицера. М., 1990, с. 57–58.
361
ГА РФ. Ф. 5881. Оп.1. Д. 235. Лл. 1–9.