Страница 70 из 97
Для характеристики идеологических, программных установок белого Крыма 1920 г. показательны статьи, опубликованные в официозных журналах «Русский сборник» и «Военный вестник». Последний останавливался на оценке стратегических и тактических ошибок Деникина и его штаба, в духе критических замечаний Врангеля (недостаточное внимание наступательным операциям на волжском направлении, невозможность соединения с Колчаком, дезорганизация тыла и т. д.). Что касается «Русского сборника», то он представлял собой издание, идеологически близкое к позициям Совета Государственного Объединения России, его учредителями были члены бюро СГОРа Н. Н. Львов и Н. Н. Чебышев. В редакционном предисловии они заявили, что «журнал будет стремиться проводить в жизнь русскую национальную государственную мысль… На южной косе Таврического мыса, среди мавзолеев былой русской славы, мы закладываем небольшой камень возрождающейся сети умственных маяков. Пора собрать мысли, оглянуться на прошлое, подумать о ближайших задачах грядущего трудового дня… Обнаружив наши дефекты, Новороссийская трагедия, в свою очередь, сообщила толчок к той новой творческой работе, которая на маленькой Таврии оживила надорванный организм величайших рыцарей долга и преобразила угасавший дух порыва и подвига».
Львов выступил со статьей «Приказ о земле», в которой (как и Челищев) отметил новаторское существо проводимой земельной реформы: «Когда-то про созданную Бисмарком германскую Имперскую Конституцию говорили, что это искусно налаженный хаос, то же можно сказать и в данном случае. Новые земельные правила – это искусно наложенный аграрный хаос. Законодатель не задавался целью создать нечто вполне совершенное, согласно стройно разработанному плану, а взял и сделал то, что было возможно, применяясь к условиям места, времени и материала». В статье подчеркивалось, что земельные отношения, согласно новому законодательству, будут регулироваться земельными советами, особыми органами, избираемыми самими крестьянами «с представительством от той и другой стороны» (в их работе также принимали участие и землевладельцы). «Это как бы примирительная камера. Решения ее подлежат утверждению уездного комитета под контролем правительства. Дело урегулирования земельных отношений передается на места. Правительство нельзя обвинять в том, что оно защищает исключительно те или другие интересы, нельзя говорить, что оно чего-то не дает крестьянам и как бы оберегает землевладельцев… Благодаря тому, что на местах население привлекается само к проведению закона в жизнь, устраняется вся наличность всегда неизбежно громоздкого и медленно действующего правительственного аппарата… Переход земель из рук землевладельцев в руки нового слоя мелких собственников предписан силой распоряжения правительства. Многие могут увидеть в этом нарушение принципа неприкосновенности частной собственности… Но есть такие положения, когда высший государственный интерес требует жертв ради общей пользы… Так было во времена Великой Реформы 19 февраля 1861 года. Освобождение крестьян было государственной необходимостью». Отличительные положения земельной реформы подчеркивались Львовым, хотя и с определенной идеализацией ее перспектив: «К какому ужасу привел русскую деревню обещанный ими (большевиками. – В.Ц.) социалистический рай, к какому разрушению народных богатств, к варваризации земли, к голоду и вымиранию городского населения. В противоположность социалистическим учениям указ 25 мая говорит: земля не всякому, кто ее захочет захватить, а земля – хозяину, тому, кто умеет ее обрабатывать и добывать из нее наибольшие хозяйственные ценности… Из дикого первобытного состояния средневекового кулачного права земельные отношения переводятся в правовую область. Под хаос, созданный пугачевщиной, подводится фундамент законности… Только при этих условиях земледелец может затрачивать свой труд в землю, уверенный, что результаты его труда не будут у него отобраны… Жертвы, которые должны понести землевладельцы, требуются не ради ненасытной жадности другого класса, не ради демагогии или фантазии социализма, но ради общего блага и высокого государственного интереса».
Общий вывод Львова сводился не столько к важности экономических последствий реформы, сколько к ее социальным перспективам: «Россию называли крестьянским царством, но в России никогда не было организованной крестьянской силы… Сельские массы жили в условиях первобытного хозяйства, в условиях господства кулачного права, приводивших к земельной анархии и дикому самоуправству. Здесь, в деревне, заключается корень сей смуты и крушения государства. Актом 25 мая заложен первый камень для будущего строительства, создается из бесформенной массы новое крестьянство, крепкое на земле, как твердая опора Новой России». Что касается бывших землевладельцев, то, по мнению Львова, «они могут показать тот пример высокой земледельческой культуры, без которой крестьянское хозяйство не может стать на ноги. Только в союзе с землевладельческим классом крестьянство может представить из себя ту общественную силу, которая одна способна вести земское и государственное дело. Забыв вражду и старые счеты, нам нужно приняться за общую работу».
В статье «Крымский исход» Чебышев критиковал «ущербность» доктринерских, узкопартийных, «самостийнических» позиций, способствовавших в немалой степени крушению «деникинской политики». «В екатеринодарский и ростовский периоды мы дышали воздухом революционных пережитков, осевших на мышлении всех, прикасавшихся к делу Добровольческой армии, тягучим илом, остатками всякого наводнения. При разрешении каждого вопроса обсуждались не практические способы его разрешения, а впечатление, которое оно произведет на какого-то фиктивного, не существовавшего русского обывателя, дрожащего за целость всех революционных завоеваний, до новой терминологии включительно (это, в частности, касалось отсутствия четко сформулированных «лозунгов», например, в отношении будущей формы правления. – В.Ц.)». Главное Командование, по оценке бывшего главы управления внутренних дел, «было жертвой политического обмана, своего рода невроза, вызванного революционным шоком. В группах общественных деятелей, собравшихся на Кубани, оно (Главное Командование. – В.Ц.) продолжало видеть выразителей господствующих течений русской общественности, реальной силы, тогда как общественность приказала долго жить, а представлявшие якобы ее деятели – беглецы – были случайно прибитыми в Екатеринодар обломками бесславно рассеянной политической армады». Крайне негативно сказывалось на состоянии управления в 1919 – начале 1920 гг. влияние «местных групп»: «Центробежные силы, обнаружившиеся на некоторых окраинах после падения монархии, создали на местах у местных групп, преимущественно у выскочек местной полуинтеллигенции, особые надежды. Открылось большое политическое поприще, участие в правительственной деятельности, от чего туземцы были отстранены, пока существовала, пока была сильна центробежная власть. Местные деятели эти были, конечно, все демократы, большей частью социалисты, отъявленные федералисты, недоучки, иногда просто малограмотные люди, даже у себя дома не завоевавшие имени. Все, посещавшие заседания Донского Круга или Кубанской Рады, удостоверяют, что эти высокие палаты напоминали не столько парламент, сколько волостной сход… Местные законодатели ненавидели Особое Совещание за его превосходство. Там сидели люди с образованием, именем, государственным прошлым, не считавшие нужным даже о себе заявлять. Круг и Рада шумели, про Особое Совещание никто не слышал, а между тем каждое постановление Особого Совещания, как бы его ни расценивать по существу, являлось актом общероссийского значения».
Другой ошибкой, по мнению Чебышева, стало чрезмерное доверие указаниям из Зарубежья: «Державы-победительницы через прессу, через своих представителей внушали нам необходимость широких демократических реформ, созыва Учредительного Собрания и другие полезные мысли. Над всеми этими внушениями висела угроза отказа в снабжении. Теперь мы несколько более знакомы с ценностью политических предвидений европейского государственного разума. Мы видели, как ни в одном уголке переустроенной ими Европы они не пропустили случая сделать самой крупной для данной местности оплошности, как они разбросали по всему свету чересполосицу и пороховые погреба (оценка решений Парижской мирной конференции и Версальской системы. – В.Ц.). Там вершители судеб человечества приступают к разрешению практических вопросов, имея в запасе два-три общих места, годных для пасторской проповеди, там садятся за стол решать судьбу чужой страны, не зная даже ее географии (актуальное обстоятельство в условиях «пересмотра границ» после окончания военных действий. – В.Ц.) … Там будут вести с ворами и убийцами переговоры, торговать заведомо краденным государственным достоянием (имелись в виду начавшиеся торговые переговоры РСФСР с Великобританией. – В.Ц.) … Мы теперь знаем цену советов наших друзей. Еще недавно они нам советовали войти в соглашение с большевиками (о перемирии. – В.Ц.). Хороши мы были бы, если бы последовали их совету?»