Страница 31 из 97
Создание новой системы власти привело к осуществлению еще одного требования казаков – созданию самостоятельной Кубанской армии, призванной подтвердить «суверенный» статус Края. Ее основой стала Кавказская армия, уже действовавшая в составе ВСЮР. Предполагалось сведение всех воинских частей, укомплектованных кубанскими казаками, в отдельную армию, а подразделения из горцев и терских казаков (из состава прежней Кавказской армии) переводились бы на другие участки фронта. Новые части из казаков-добровольцев сводились в особую – Гайдамацкую – дивизию.
Командующим формируемой армией стал популярный генерал-лейтенант А. Г. Шкуро. В первых же своих приказах он отмечал изменившиеся цели борьбы и требовал от «казаков, горцев и солдат» активного сопротивления наступавшей на Кубань Красной армии: «Помните, что вы должны бороться не за благо спекулянта и мародера, а за законную спокойную власть всякого русского гражданина, и если вы это запомните, если вы открыто и честно будете это исповедовать и так поступать, то никакие многотысячные армии Троцкого не страшны армии-освободительнице. Все падет перед вами, и все русское, честное, любящее свою Родину – все будет с вами. Уроки прошлого всем нам ясно показали, чего не надо делать… Запомните завет нашего Главнокомандующего генерала Деникина, который в полном согласии и единении с Верховным Казачьим Кругом открыто заявил, что Россия должна быть Единая, Великая и Неделимая; Донская и Кубанская армии составляют нераздельную часть Единой Русской армии, управляемой одними законами и единой властью… Отбросив все сомнения и домашние нелады, дружно становитесь в ряды молодой Кубанской армии несущей освобождение Родине» (приказ № 10 от 27 января 1920 г.). Характерной чертой приказов Шкуро было и явное стремление подчеркнуть «антирусский характер» власти большевиков и весьма своеобразное понимание борьбы против нее: «Вперед, кубанцы. В защиту своей чести, своей славы, своего существования. С нами Бог. Нет большевизма – есть жиды. Будь на Руси один, что называется, большевизм, мы давно с ним сговорились бы и перестали бы резать друг друга, так как мы верим в одного Христа Спасителя. Всему мешают жиды, которые на время приняли даже другие фамилии: Троцкий, Зиновьев и т. д. на самом деле Бронштейн и Апфельбаум. Пока в России жиды – не будет России, а будет жидовский шабас-кагал. Итак пойдем за Веру Православную, за Крест Святой, что мы носим на груди» (приказ № 57 от 21 февраля 1920 г.). «Давайте вместе пойдем, как братья, на защиту прав народных, давайте вместе бороться против насилия и грабежей, откуда бы они ни приходили, и только в дружной совместной работе Дона, Кубани и Терека и Ставропольцев мы сумеем защитить свои очаги, свои семьи от насилия и произвола и довести страну до Всероссийского Учредительного Собрания» (обращение к «горожанам, рабочим и крестьянам Ставропольской губернии»). Призывы Шкуро поддерживались самими казаками. Так, еще в декабре 1919 г. по приговорам станиц Баталпашинского отдела принимались постановления, что «в случае недостатка той силы, которая командирована будет нами на фронт, мы можем все способные владеть оружием и выступить на защиту родного нам Края и Родины, дабы не пустить и окончательно победить злых и коварных издевателей большевиков и воскресить светлое будущее нашей Неделимой Родины России»[137]. Нельзя сказать, что боеспособность кубанских полков существенно возросла, однако в ходе боев в начале февраля 1920 г. частям РККА был нанесен ряд ощутимых ударов, а дополнительные мобилизации, например в Лабинском отделе, превзошли первоначальные ожидания, позволив сформировать уже «третьеочередные» полки.
Это не изменило, правда, общего развала фронта. Во время встречи с делегацией городского самоуправления Ставрополя в феврале Деникин сказал, что «никогда они не были ближе к Москве, чем теперь; разъяснял, какой могучий треугольник образует его армия; о него уже, де разбилась конница Буденного, разобьется и вся большевистская армия. А на другой день пришло известие, что кубанские казаки, образовавшие восточное ребро треугольника, ушли, обнажив фронт»[138].
Глава 4
Особенности новой формы устройства южнорусской власти. Специфика законодательной и исполнительной власти.
«Конституция», несмотря на краткость, была весьма содержательна. В ней провозглашалось «разделение власти». Исполнительная власть возглавлялась Главкомом ВСЮР и осуществлялась Советом министров. Деникина «признали» главой власти, пока «по соглашению» Круга и Командования, но в дальнейшем следовало принять «закон о преемстве власти главы государства». Интересно отметить, что здесь использовалась та же, условно говоря, «двухэтажная» система управления, что и в белой Сибири (Верховный Правитель и Совет министров). Южнорусская власть включала в себя Главу власти и Совет министров при нем. Но это было лишь внешнее сходство. Полномочия были уже другими. Высшая власть на белом Юге теперь формально принадлежала Законодательной палате – выборному органу «из представителей населения». Избирательный закон «в спешном порядке» предстояло выработать особой Законодательной Комиссии «из представителей казачьих войск и местностей, находящихся под управлением Главнокомандующего» (статья 4.). Глава южнорусской власти обладал равным статусом с Законодательной Комиссией, что не отвечало основополагающему принципу диктатуры – безраздельной единоличной власти[139].
«Положение о Законодательной Комиссии», развивавшее данную статью «Конституции», – небольшой, но весьма интересный правовой памятник. Четко составленный документ определял полномочия и порядок избрания первого в истории Белого движения властного органа – прототипа Парламента. Можно предположить, что образованная на основе Комиссии Палата в дальнейшем обладала бы схожими с парламентскими полномочиями, отличаясь лишь расширенным представительством территорий, «освобожденных от большевизма», на что еще надеялись белые военные и политики в начале 1920 г. Комиссия, таким образом, представляла бы законодательную власть не только на территории казачьих войск, но и на территории других южнорусских губерний. Законодательная власть разделялась Комиссией с Главкомом ВСЮР – законодательная инициатива принадлежала и Совету министров, и Главкому, и Комиссии. При общей численности Комиссии в 90 человек казаки получали большинство (50 мест от Дона, Кубани и Терека, три депутата от Астраханского казачества), 7 мест отдавалось представителям «горских народов», а 30 депутатов представляли «местности под управлением Главнокомандующего ВСЮР». Подобное соотношение мест объяснялось требованиями казачьих делегатов составить представительство в Комиссии «пропорционально численности населения»[140]. Что касается избирательной системы, то здесь пришлось столкнуться с типичной для Белого движения проблемой невозможности «правильных выборов» (то есть всеобщих, равных, тайных, прямых) в условиях военных действий. Поэтому Савич и Челищев предложили вариант двухступенчатых выборов, в которых основой депутатского корпуса в Законодательной Комиссии становились бы уже избранные депутаты органов местного самоуправления (земские собрания, городские думы и казачьи парламенты). Эта схема представительства во многом напоминала представительство в ГЗС в белой Сибири[141]. Однако данные предложения были скорректированы: члены Комиссии от краевых образований Дона, Кубани и Терека избирались соответствующими фракциями Верховного Круга, а члены Комиссии от Ставропольской и Таврической губерний избирались как городскими думами (городов Ставрополя, Святого Креста, Симферополя, Ялты, Севастополя, Феодосии, Керчи и Евпатории), так и губернскими избирательными собраниями, образованными из «председателей и членов губернских и уездных земских управ, выборщиков от губернских кооперативных объединений». Члены Комиссии от Черноморской губернии избирались собраниями в городах Новороссийск, Геленджик, Туапсе и Сочи – в избирательные собрания включались депутаты городских дум и сельские старшины. Херсонскую губернию представляли члены, избранные Одесской городской думой (единственная часть губернии, еще контролируемая в феврале 1920 г. частями ВСЮР), а горские народы (Чечня, Ингушетия, Кабарда, Хасав-Юртовский округ) избирали в Комиссию «по одному члену от каждого народа» (Дагестан делегировал трех членов)[142].
137
ГА РФ. Ф. 5827. Оп.1. Д. 161. Лл. 3–5, 8; Д. 89. Лл. 1–2.
138
Маргулиес М. С. Год интервенции, кн. 3 (сентябрь 1919 – декабрь 1920). Берлин, 1923, с. 173.
139
Протоколы общих заседаний Кубанской Чрезвычайной Краевой Рады созыва 28 октября 1918 года № 51–72 (заседания с 24 октября по 14 ноября 1919 года). Екатеринодар, 1919, с. 22–23; Деникин А. И. Указ. соч., с. 308–310; ГА РФ. Ф. 6611. Оп.1. Д. 4. Л. 158.
140
Протоколы общих заседаний Кубанской Чрезвычайной Краевой Рады созыва 28 октября 1918 года № 51–72 (заседания с 24 октября по 14 ноября 1919 года). Екатеринодар, 1919, с. 22–23; Деникин А. И. Указ. соч., с. 308–310; ГА РФ. Ф. 6611. Оп.1. Д. 4. Л. 158.
141
Савич Н. В. Указ. соч., с. 333.
142
ГА РФ. Ф. 6611. Оп.1. Д. 4. Лл. 165–167.