Страница 9 из 11
Весной 2014-го началась война, которую я тоже предсказал за несколько месяцев до её начала.
В ту весну я объявил личное перемирие российской власти – появились куда более важные дела.
С апреля месяца мы, нацболы, в том числе через мою нижегородскую газету, занимались поставками так называемой «гуманитарной помощи» на Донбасс – на самом деле, мы загоняли всё необходимое ополчению в Донецк и Славянск; тогда же началась вербовка добровольцев – для этого мы запустили движение «Интербригады».
Вопрос о создании своего подразделения жёстко встал в середине лета – в ЛНР уже воевал взвод нацболов, который я с какого-то момента курировал; но этого было мало – особенно учитывая то, что мы перегнали на Донбасс сотни людей, попавших в итоге в самые разные подразделения, но не в наше. Понимая, что «снизу» в сложившейся обстановке подразделение уже не создать, я начал искать пути создания своего отряда «сверху». В конце июля 2014-го я познакомился с Олегом Царёвым, на тот момент занимавшим должность главы Парламента Новороссии; мы должны были зайти на Донбасс вместе с ним; но он стремительно потерял там свои позиции.
В итоге, не найдя никаких коротких путей, я начал работать в ДНР и ЛНР в качестве военкора (в сентябре-октябре мои заметки публиковала «Комсомолка» и множество других изданий) – хотя эта работа мало устраивала меня, тем более, что там и так отлично справлялись ребята вроде Семёна Пегова, с которым мы тут же задружились.
В первых числах сентября 2014-го я познакомился в Донецке с Арсеном «Моторолой» Павловым, и готов был идти к нему в «Спарту», он меня брал, – но тогда мне пришлось бы похоронить тему с нашим батальоном.
В октябре 2014 года я познакомился всё там же, в Донецке, с одним из отцов «русской весны» – Андреем Пургиным, и предложил ему свой батальон – с меня были бы люди и весомая часть обеспечения, с него – возможность работать в структуре создаваемой тогда армии ДНР.
Но и Пургин вскоре потерял своё положение и все свои должности.
Не оставляя своей идеи, в течение 2015-го я многократно посещал Донбасс в качестве поставщика гуманитарной помощи – на этот раз самой настоящей, для мирных жителей. У меня и моей команды было множество разных приключений, пару раз меня могли убить, ещё несколько раз – посадить за контрабанду, но в итоге мы помогли даже не сотням, а тысячам жителей Донбасса, – и это главное.
Наконец, зимой 2015-го моему товарищу Александру Казакову, работавшему советником Главы ДНР Александра Захарченко, понадобился помощник – и он предложил мне поработать с ним вместе.
Сначала я был консультантом по информационной политике при администрации ДНР, но вскоре получил должность советника и офицерское звание.
С Захарченко мы виделись едва ли не в ежедневном режиме, объездили по много раз все передовые позиции, и много о чём переговорили при самых разных обстоятельствах; я хорошо знал и очень сильно любил этого красивого и мужественного человека.
Вопрос о создании своего батальона я поднял месяца через три совместной работы с ним – когда понял, что мне в самом широком смысле доверяют. Захарченко кивнул, но ничего конкретного на первый раз не сказал.
Мы тогда крепко сдружились с Арсеном Моторолой, и снова вернулась тема: а не пойти ли мне в «Спарту», правда, теперь уже на офицерскую должность; несколько раз мы говорили с ним об этом.
Однако в мой день рождения, который мы в компании Главы ДНР и нескольких офицеров из хулиганства справляли на передовой, в виду украинских позиций, 7 июля 2016 года, Захарченко утвердил создание нашего батальона.
Мы получили приказ собирать своё подразделение.
В октябре 2016-го батальон начал работу.
В том же месяце диверсанты убили Моторолу. После смерти отца, это одна из главных потерь в моей жизни. Арсен был удивительный.
В ноябре наш бат получил первое боевое распоряжение.
В том же месяце Захарченко личным приказом присвоил мне звание майора.
В подразделении я занял должность заместителя комбата, в прессе меня именовали то комиссаром, то политруком, но к подобной работе я не имел никакого отношения, и необходимости в этом не было. Круг моих задач был самым широким. Батальон, по сути, подчинялся мне – и это не особенно скрывалось.
В последующий, 17-й, год батальон занимал передовые позиции в районе Коминтерново; в районе Пантелеймоновки – под Горловкой, напротив Верхнеторецкой; а также в районе посёлка Сосновка. Мы откровенно доминировали в районе Верхнеторецкой: в результате нескольких операций, продуманных в том числе и мной, и при моём непосредственном участии, мы принудили ВСУ оставить часть своих позиций у Верхнеторецкой.
На донбасских фронтах я познакомился и подружился с лучшими, на мой взгляд, людьми в России. Характерно, что многие из них, родившись на Украине, в самой России не были никогда – но едва началась война, выбрали русскую сторону. В отличие, кстати сказать, от огромного количества моих бывших литературных и музыкальных московских приятелей, которых я могу только презирать.
По итогам трёх своих военных кампаний я был несколько раз награждён.
Первые полгода я жил в Донецке один, без семьи, а потом ко мне приехала жена и привезла детей, включая самую младшую дочь – четвёртого нашего ребёнка.
Жена хотела привезти и нашу огромную, породы сенбернар, собаку – Шмеля. «Как он доедет, наш старик?» – сказал я. «Ты-то доезжаешь», – ответила жена.
Время от времени ко мне в гости приезжали и пели бойцам нашего батальона такие отличные люди, как Вадим Самойлов, Дмитрий Ревякин, Вадим Степанцов и Юлия Чичерина.
Помню Ревякина, поющего у меня на донецкой кухне: как будто мне снился сон, а потом я проснулся – а всё так и есть, как во сне, только по-настоящему.
Это был ещё один важный опыт, и, несмотря на всё случившееся, я был по-настоящему счастлив на Донбассе.
До и после донецкой войны мной были написаны пять романов («Патологии», «Санькя», «Чёрная обезьяна», «Обитель», «Некоторые не попадут в ад»), четыре книги рассказов и повестей («Грех», «Ботинки, полные горячей водкой», «Восьмёрка», «Семь жизней») и четыре литературно-биографических сочинения («Подельник эпохи: Леонид Леонов», «Непохожие поэты: Мариенгоф, Луговской, Корнилов», «Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы», «Есенин. Обещая встречу впереди»).
Я хотел бы написать ещё несколько книг, хотя в моей жизни всё уже сбылось, причём по несколько раз.
Но я всё-таки надеюсь однажды вернуться в город Киев, ведь это русский город.
Тем более, что мы столько раз собирались это сделать с теми, кого уже нет на этой земле.
Остальное у меня уже есть. А если что-то понадобится по мелочи, мне подарят.
Или, может, отнимут: как сложится.
Город Горемыка, дзержинская птица и прочие псевдонимы
На этот вопрос я отвечал бессчётное количество раз.
Безо всякого преувеличения: не сотни, а тысячи раз я слышал этот вопрос, и отвечал на него.
Сам виноват, жаловаться не на кого.
Обычно это бывает так: человек, знакомящийся со мной, вдруг начинает добродушно, но чуть хитро улыбаться, как будто знает обо мне что-то такое, что не известно никому, или известно очень ограниченному кругу лиц.
«Меня не проведёшь, мы тут справочку навели», – примерно такой вид у человека.
И он, не убирая улыбки с лица, со знанием дела задаёт вопрос: слушайте, а почему вы назвали себя Захаром?
Как воспитанный человек, я не могу сказать вопрошающему то, о чём уже написал здесь выше: что примерно три или четыре тысячи раз я отвечал на этот вопрос, причём происходило это публично, в дюжине телепрограмм, в ста радиопередачах, в тысяче интервью для газет и журналов. И в паре своих книг я тоже об этом сообщил.
Но зачем, повторяю, ставить человека в неудобное положение – никто ж меня не заставлял имя менять. Сам поменял – и сам объясняйся.
Объясняюсь.
Удивительна, однако, во всей этой истории не моя привычка из раза в раз честно объясняться. Несколько озадачивает то, что вполне, казалось бы, образованные люди смотрят на сам факт наличия псевдонима как на нечто из ряда вон выходящее.