Как не потерять карьеру

— Ничего, вот убьют, тогда и будем говорить, — он вновь попытался пристроить голову на подушку, но очередной удар внизу и крики заставили приподняться. Мужчина нахмурился, проведя рукой по лысеющей макушке. — Че реально, что ли убивают?

А в семье Глушанковых сейчас шел оживленный спор. Виктор Степанович и Любовь Петровна, осторожно выглянули из-за своей двери, глядя на соседнюю дверь, из которой попеременно раздавались то крики, то удары об стенку. А совсем недавно оттуда выскочила высоченная девица в фривольном розовом пуховике. Видимо любовница, не иначе, раз Кира так раскричалась. А ведь она никогда не кричала до этого. Ну, не считая того единственного раза.

— Павлик ее щас прикончит.

— Та не, Кирочка. Он же бабищ своих водил, вот узнала. Щас вставляет по самые помидоры.

— да, но Павлик обижался на нее, что сбежала.

— Это да, зря Кирочка уехала так неожиданно. С ней таким хорошим вежливым мальчиком был. А похудел-то как, кожа да кости. Как лиса дранная по лету.

— Вот тебе лишь бы мужика обсудить!

Тем временем скандал в квартире Павла и Киры набирал обороты. Девушка металась по коридору, хватая все, что попадалось ей под руку, бросая в Канарейкина, а тот с переменным успехом уворачивался от снарядов, пытаясь схватить девушку, однако сделать это было крайне трудно.

— Что я должна была сказать? Извини Паша, я не могу поверить, что ты будешь подле меня все время?! Смысл, если мой приезд это ясно показал. Ты даже не стал ничего спрашивать, сделал выводы и сам все решил. Как всегда решаешь! Как решил со Сникерсом, не посоветовавшись со со мной, решаешь с продуктами, с квартирой, будто бы я такая глупая и никчемная, будто бы делаешь мне одолжение, хотя сам меня ненавидишь! — орала Кира, заводясь от собственных слов еще сильнее, уже даже не пытаясь думать о том, что творит. Схватив какую-то чашку со стола на кухне, куда они влетели в порыве скандала, она бросила ею в Пашу, но в очередной раз промахнулась, и стало в два раза обиднее. Даже попасть в него не может, что за напасть.

— Ах, тебя не устраивает, что решаю все наши бытовые проблемы?! Жаждешь это делать или что?! Два года все было прекрасно, а тут смотри-ка «Паша, ты подавляешь во мне личность»! — взревел Кенар, со всей силы снося с тумбы несколько кухонных приборов и кофеварку, которая с грохотом упала на пол, разбившись на осколки.

— Дело не в личности, а том, что я тебе удобна! Секс под боком, готовка, достаточно гладить по головке и решать мои проблемы, чтобы я не вякала, когда ты будешь в очередной раз гулять!

— Да что ты привязалась к моим загулам! Ты даже не удосужилась обо мне рассказать своей семье, молчала как рыба. Как всегда молчишь, ничего не сообщаешь! Откуда я знаю, что там в твоей башке!? Может наоборот тебя все устраивало, а тут я вдруг захотел чего-то серьезного, и ты взбрыкнула, потому что не планировала верно? Удобно же сесть на шею, а потом говорить, что этого не просила, выжав по максимуму!

— Вот, вот к чему я вела, ты меня обвиняешь в моей беспомощности! И случай с родителями вспомнил еще и приплел!

— А я все помню! Потому что так оно и есть! И не переводи стрелки, я поступал так, как считал нужным и два года тебя это устраивало! — Паша с силой ударил по столу, поставив на него руки, смотря на взъерошенную, точно дикий воробей Киру, которая стояла по другую сторону стола, тяжело дыша, сверкая желтыми глазами словно кошка. Казалось еще немного и зашипит, выгнув спину, бросившись на него и расцарапав ему лицо.

— А я помню твоих девок. Каждую! Сколько их было за два года, помнишь? Наташи, Кристины, Марины, Светы, Даши и Полины! Помню, как бросил меня в Сефоре, как таскался на свои вечеринки и приходил ползком домой, помню прекрасно, как ты любишь отираться в сомнительных местах с Тасмановым.

— Ах, вот оно что! Значит я и тут виноват, что прыгал вокруг тебя все время, дожидаясь пока ты, соизволишь спуститься со своего пьедестала и посмотреть на меня! — гаркнул Паша, и Кира вздрогнула, мотая головой из стороны в сторону, будто пытаясь отогнать все, что он сейчас говорил.

— Вот что видишь, да? Только это и больше ничего, верно? Только картину, которую ты сам создал в своей голове, даже не пытаясь хоть немного понять меня, что я чувствовала за эти два года, наблюдая каждый раз, как ты мечешься от юбки к юбке. Не задумываясь ни на минуту, каково мне приходилось, когда я смотрела в твою спину, — голос уже охрип, слезы душили, но девушка упорно желала выговориться. Именно сейчас, за этот месяц высказать все, что накопилось в ее душе за столько времени. И уже не так важно сумеет ли Паша ее понять, больше она не могла терпеть

Это слишком тяжело.

Больно.

Она устала от этого. Устала от того, что каждый раз видит его с другими, что каждый раз отпуская его руку, рискует больше никогда не увидеть, потому что какая-нибудь красавица уведет его с собой, поманив пальцем, потому что сама Кира слишком скучная, пресная и именно такая, какой он ее видит — беспомощная. Слишком проблемная и сложная, чтобы возится с ней слишком долго.

Паша открыл, было, рот, но в этот момент девушка всхлипнула громко, заставив его замолчать, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь вернуть равновесие, которого не находил. Кира закрыла ладонями лицо, разрыдавшись, выплескивая остатки накопившейся в душе горечи наружу, за которой пряталась пустота и осознание того, что она потеряла. И уже не так уж важно, кто из них двоих в этом виноват.

— Я не хотела… — раздался очередной всхлип и слезы обожгли собственные ладони, — не хотела всего этого. Не хочу отпускать тебя, боясь, что ты не вернешься, потому что я не яркая, не такая как ты. Не могу быть такой, не могу быть равной, у меня не получается, — она вновь всхлипнула и разревелась, сползая на пол. Длинные распущенные волосы закрыли от внешнего мира, будто завесой, позволяя ей сжаться в комок, сидя на полу и подтянув к себе колени, утыкаясь в них лицо. Плечи вздрагивали при каждом приступе слез, которые накатывали на нее снова и снова, как яростная бьющаяся океанская волна.

Теперь им уже точно ничего не вернуть, ни дружбы, ни любви, ни даже приятельских отношения. После всего, что наговорили друг другу невозможно восстановить ту хрупкую связь, которая была до всего этого, и именно от этого становилось горько больше всего.

— Мне никогда не нужно было, чтобы ты была мне ровней. Мне нужна была ты, а не твои достижения или невероятные таланты. Все это важно лишь для тебя самой, это твоя жизнь, твои цели и желания. Пока ты счастлива, счастливым был и я.

Голос Паши заставил Киру вздрогнуть и поднять заплаканное лицо, ощущая, как его сильные руки обнимают ее за плечи, притягивая к своей груди. Девушка уткнулась носом в мягкую ткань его кофты, сжимая пальцы и хватаясь него, будто бы боясь, что это всего видение, которое вскоре исчезнет и останется только разрушения точно после торнадо квартира, осколки разбитых чашек и стеклянной кофеварки, которые валялись по всему полу кухни.

— И бабы не нужны, — с какой-то тоской в голосе произнес Кенар, утыкаясь носом в ее макушку и сжимая крепко в своих объятиях, — сегодня даже не получилось забыться. И никогда не получалось. Я целый месяц метался как зверь в клетке, рвался даже приехать к тебе и твоим родителям с требованием дать мне с тобой поговорить, но решил, что это и был твой ответ. Ты, таким образом, меня отшила, побоявшись сказать это в глаза.

— Идиот, — вместо всяких объяснений выдохнула Кира, икнув. Слезы прекратили литься из глаз, а на смену им пришла икота, сводящая на нет любую серьезность этого разговора. Она почувствовала, как он улыбнулся ей в волосы, и крепче прижалась к нему, вдыхая запах его одеколона и сигарет.

— Сама дура ревнивая.

— Не ревнивая. Просто память у меня хорошая.

— И пмс периодический. У тебя там, кстати, не начинается цикл? А то знаешь, похоже. Может мне уже пора переезжать жить к маме на время бешенства матки?

Кира резко подняла голову и замахнулась, чтобы дать ему подзатыльник, но не успела, потому что Павел перехватил запястье, отводя руку в сторону, крепко сжимая и притягивая к себе ближе, обхватил за затылок, зарываясь пальцами в ее волосах, накрывая губы, поцелуем, Жарким, влажным и страстным. Таким, какого между ними никогда не было. Поцелуй, который выражал всю грань пережитых эмоций и всех недосказанных претензий. Все что они так друг другу и не успели сказать на словах, передавалось через поцелуй.

Конец ознакомительного фрагмента.