Страница 4 из 6
Так или иначе, 90-е годы у Кэна Ясухары прошли под знаменем войны, которую он объявил всему белу свету – и своему бывшему фавориту Харуки-куну в том числе. Из книжного дома «Тюо Корон» его уволили после очередного скандала: пытаясь создать серию «Лучшие японские покетбуки», столкнул слишком много конкурентов между собой. Проект провалился, и Ясукэн заделался «самым злобным литкритиком Японии», публикуясь в толстых журналах и выпуская книгу за книгой желчных критических эссе. В своём блоге «Записки редактора» он выдавал по десятку статей ежемесячно. И там же в конце 2002 года объявил, что болен раком лёгких. Что диагноз ему поставили ещё пару лет назад и предложили операцию. От которой он отказался – потому что «за оставшееся время хотел бы написать как можно больше», и поставил у себя дома дыхательный аппарат с кислородными баллонами. И когда уже не хватало сил печатать, установил себе на компьютер программу преобразования голоса в текст. Умер Кэн Ясухара в 63 года в январе 2003-го.
А через месяц в лавках токийских букинистов и на аукционах «Яху» стали выставляться на продажу оригинальные рукописи произведений известных писателей и переводчиков, чьим редактором когда-то выступал «Гениальный Ясукэн».
Семья Ясухары опубликовала в прессе опровержение: дескать, после его смерти они просто передали весь его домашний скарб старьёвщикам, чтобы очистить жилплощадь, и даже не заглядывали в содержимое тех ящиков. А вскоре помер и владелец книжной лавки, продавшей 73 страницы «Ледяного дворца» Фицджеральда в переводе Мураками.
Так что всё опять обошлось без суда. Кто и как теперь будет разбираться, что там случилось на самом деле? Да и кому это нужно?
«Прецедент Ясухары с утечкой черновиков» вошёл в классику юридических казусов по вопросам авторского права в Японии. Кому принадлежит копирайт на манускрипт произведения, вышедшего по договору с издательством? «Разумеется, самому автору», – писал впоследствии Мураками. И это же подтвердила Ассоциация писателей Японии. «Продавать оригинальные рукописи без ведома и согласия их автора – дело, несомненно, подсудное. И мы должны сделать всё, чтобы обеспечить защиту наших литераторов от подобных случаев», – прокомментировал скандальную ситуацию сам председатель Ассоциации Сэ́ндзи Куро́и.
Поздно, Курои-сан. Дигитальная революция, о которой так долго говорили бумажные писатели-фантасты, свершилась. Больше никто не создаёт рукописей на бумаге. Никакие способы сохранения файлов уже не гарантируют их уникальности, а за любую их копию люди будут платить миллион, только если она поможет им реально обогатиться. Или же если там будет скрыта некая скандальная тайна. Например, ответ на вопрос, почему покончил с собой молодой редактор 31-го тома «Антологии Сёва». Или – как именно рукописи крупных писателей из архива Кэна Ясухары оказались в руках токийского букиниста…
Илл. 4. Фрагмент «Ледяного дворца» Ф.-С. Фицджеральда в рукописном переводе Мураками, проданный в лавке токийского букиниста за 1 миллион йен (ок. 10 тыс. долл. США)
Да, никакого следствия никто проводить не стал. Хотя реакция у почтенной публики просто зашкаливала, и догадки о том, что случилось, блуждают по японскому обществу до сих пор.
«Хоть негодяй и умер, прощать такие вещи нельзя!» – негодовал видный критик и эссеист Юдзо́ Цубоу́ти в литературном журнале «En-Taxi», и многие соглашались с ним, отводя глаза.
Сам же Мураками, как мы уже заметили, молчал о произошедшем целых три года. И когда что-то (или кто-то?) всё же его «допекло», опубликовал в 2006-м ту самую статью – «Рождение и смерть одного редактора». В которой, что характерно, не было ни обиды, ни гнева. А были только печаль и глубокое сожаление о случившемся.
«Я не знаю, зачем он так поступил, – писал Харуки. – Но, наверное, у него были на то свои причины… Знаю лишь, что этот человек всю жизнь хотел писать собственную прозу, но этого у него не получилось».
Действительно, в разрозненных обрывках биографии Кэна Ясухары можно раскопать и тот факт, что в молодости он подавал свою повесть на конкурс премии в литературном журнале, но не вошёл с нею даже в шорт-лист. «Вот! – до сих пор восклицают японские фанаты Мураками в сетевых блогах. – Разве не ясно, сколько ненависти должно было скопиться у несостоявшегося графомана к именитым писателям, чтобы перед собственной смертью он сдал их рукописи в лавку старьёвщика?»
«Но ему ведь так нужны были деньги! – спорят с ними другие. – На лечение, на все эти операции, на то, чтобы написать ещё немного! И если бы Муракамисан хотя бы допустил такую возможность – покойного можно было бы и понять, и пожалеть! Но фраза «я не знаю» – тем более из уст того, кто знал его очень близко, – звучит чересчур жестоким приговором…»
Однако суда, как мы помним, не было. Как не было и приговора. Кто и в чём виноват, что случилось в реальности – так никто и не понял. И лишь Мураками закончил свою статью о Ясухаре единственным реальным воспоминанием:
«Когда я смотрел на манускрипты Нацумэ Сосэки в литературном музее Камакуры, меня вдруг охватило странное, трудно выразимое чувство.
Мне подумалось, что в каждой рукописи, над которой писатель работает долго, кропотливо, без малейшей возможности копи-пейста, нагромождая зачёркивания с исправленьями слово за словом, строку за строкой, – в любой такой рукописи поселяется нечто вроде отдельной “души”.
Может, это звучит слишком сентиментально, но даже если содержание текста, набранного на “вапро”, идентично его же рукописному варианту, – думаю, эти тексты всё же отличаются друг от друга чем-то изнутри.
Впрочем, я не просто так думаю – я реально хочу, чтобы оно так и было».
Затем пройдёт еще 4 года. И на первых же страницах романа «1Q84», когда главный герой за столиком кофейни вдруг вынырнет из странного дежавю, перед ним появится очень колоритный персонаж – прожжённый и циничный критик-редактор. Лет на 10 старше него, предлагающий герою перевернуть литературный мир с помощью… Впрочем, это уже совсем другая история. До неё мы ещё доберёмся.
А пока, напоминаю, мы всё ещё в 1995-м.
5. На стыке тысячелетий. Главные метаморфозы
Да, роковой 1995-й год перевернул новейшую Японию вверх дном.
Во-первых, в январе происходит Великое землетрясение Ханси́н-Ава́дзи, которое обрывает тысячи жизней и на несколько недель парализует жизнь и экономику страны. В шоке от этого бедствия Мураками выдаёт один за другим несколько рассказов, позже вошедших в сборник «Все божьи дети могут танцевать».
Сколько он танцевал, Ёсия не помнил. Видимо, долго. Танцевал, пока не взмок с головы до пят. А потом вдруг ощутил себя где-то в самых недрах Земли, по которой до сих пор ступал уверенным шагом. Там рокотала непроглядная мгла, струились невидимые потоки людских страстей, копошились скользкие насекомые. То было чрево катаклизма, превратившего город в руины. Всего лишь одним из случайных движений земной коры. Прекратив свой танец, Ёсия перевёл дух и посмотрел себе под ноги – так, словно заглянул в бездонную расщелину[7].
И параллельно продолжает писать третий том «Хроник».
Во-вторых, в марте секта Аум Синрикё совершает «зариновый теракт» в токийском метро. В крайнем шоке Мураками начинает внимательно отслеживать все новости о причинах и последствиях этого «варварства, которое не укладывается в голове». И ещё в Штатах готовит почву для дотошного журналистского расследования.
А параллельно заканчивает третий том «Хроник». В мае он возвращается в Японию – и приступает к сбору материалов о последствиях и жертвах зариновой атаки.
А уже в июне сдаёт в редактуру издательству третий том «Хроник».
7
Рассказ «Все божьи дети могут танцевать» (2000). – Перевод А. Замилова.