Страница 6 из 10
Тонкие пальцы с неаристократично обгрызанными ногтями сжались добела, комкая чуть желтоватую бумагу.
— Это ты во всем виновата! — ну, вот и ожидаемая истерика. — Это ты! Это ты!
Голос подростка набирал высоту и в конце концов сорвался на отчаянный вибрирующий визг.
Хлоп! Хлесткая пощечина оборвала этот концерт. И еще раз: хлоп!
Не сильно, но резко, чтобы голова мотнулась, а в глазах, чуть ли не побелевших от крика, появилась мысль.
— Замолчи и слушай! — в моем голосе была спокойная изморозь безжалостности. — У тебя. Две младшие сестры. И брат.
Я схватила парня за плечо и, преодолевая легкое сопротивление, подтащила к двери в «детскую». Чуть приоткрыла ее, так, чтобы была видна кровать со спящими мелкими. — Они. Больны. У них. Никого больше нет. Ты остался единственный старший мужчина в семье! Прекрати истерику сию секунду! Или они тоже умрут.
Мальчишеское тело у меня под рукой обмякло, и парень просто стал заваливаться куда-то набок. Острая жалость снова накрыла с головой, я проворно подхватила Лисандра под мышки и потащила к лавке, не давая упасть. Он и не трепыхался — находился словно в полуобморочном состоянии. Черт, и по-другому ведь нельзя было.
Усадить мальчишку на скамью я не успела. В сенях затопали, что-то уронили, послышались невнятные ругательства. Тело у меня под руками окаменело, да меня и саму пробрало. Памятью Бераники — она навсегда запомнила день ареста и ссылки, а также моей собственной… Чужие грубые мужские голоса, неожиданно раздающиеся в сенях, — это навсегда вестник беды.
Дверь бесцеремонно распахнули, и в комнату стали входить незнакомые люди. Ну, то есть как незнакомые. Уже через секунду их лица перестали казаться мне пустыми плоскими овалами в окаймлении торчащих бород. Вот управляющий с лесопилки, вот надзорный инспектор, вот староста ближайшей деревни и другой наш сосед — хозяин постоялого двора, что в пяти верстах, на тракте.
А вот старший офицер, сопровождавший караван ссыльных от самой столицы до Хребта. Кажется, Бераника его так хорошо запомнила, потому что постоянно натыкалась в дороге на его холодный, почти ненавидящий взгляд. В основном он так смотрел на Эдриана и других «заговорщиков», но и жене ссыльного бунтаря тоже доставалось.
— Экхрм! — вся внезапная компания выстроилась у стены полукругом, и вперед выступил надзорный инспектор с какой-то бумагой в руках. Он обвел взглядом убогую обстановку, очень внимательно рассмотрел стоящий на столе самовар, зацепился за ворох трав у глиняной миски и, наконец, соизволил заметить меня и Лисандра.
— А, стал быть, вот и пацан. Можете забирать, господин управляющий. На прииске к тележке пристроите или еще куда… А остальные где? Девок в служанки господин, стал быть, Шихомир возьмет, в трактир. А младшего и не знали куда деть, да вот господин староста соблаговолили, пущай гусей пасет, авось на прокорм себе отработает. Ну а земельку вы, господин староста, в опеку возьмете, чай не пропадет пустостоем, и какую-никакую копейку сироткам с нее выжмете.
Глава 6
Я почувствовала, как снова окаменел в моих руках Лисандр, и меня как из ушата холодной водой окатило. Гнев поднялся из глубины души, и это он выпрямил мне спину, вздернул подбородок и засиял надменным холодом из глаз.
— По какому праву, господа, вы явились в мой дом и распоряжаетесь моими детьми?
Такое впечатление, что незваные гости долго репетировали финальную сцену гоголевского «Ревизора». С такими лицами они застыли и такими глазами на меня вытаращились. Двинувшийся уже было по-хозяйски в сторону детской староста замер на полушаге и смотрел на меня так, словно на его глазах ожила и заговорила табуретка. Да и остальные недалеко от него ушли.
— Э-э-э-э… м-м-м-м… — похоже, надзорный инспектор споткнулся о мою властную интонацию и несколько растерялся. Наверное, ссыльный контингент не часто разговаривал с ним подобным образом.
— Да это жена евонная, — отмер трактирщик и презрительно сплюнул на мой. Чисто. Выметенный. Пол! — Ничо так вроде на вид… гладкая, хучь и старовата. Возьму, отработает, чай, — и этот подонок похабно ухмыльнулся.
А у меня в голове зазвенело от бешенства. Это он и на девчонок так смотрел? На маленьких таких, на… убью. Потом как-нибудь. Пока надо держать себя в руках.
— Вы… это, — инспектор пришел в себя и даже поморщился, так ему неприятно было собственное замешательство. — Как вас там…
— Беран Аддерли, к вашим услугам, — голосом ледяной королевы выдала я ему прямо в лицо. — Урожденная баронесса Коршевская.
— Ну, баронессу-то вы нынче забудьте, — злорадно вмешался староста. — Лишенцы вы, на ампиратора нашего, богом данного, покушенцы, сталбыть, и через то враги и неблагонадежные. Так что помалкивай тут, а не то… господин инспектор, мальца-то я сразу заберу, у меня не забалует, воспитаю, сталбыть, верноподданным гражданином… а старшего надоть сразу на рудник и к тачке приковать, шоб, значить, не бунтовал. Сорная трава, она такая. Воли ей лучше не давать.
Я сжала зубы, но не только от злости, а еще и потому, что мне прилетел очередной обрывок чужой памяти. И вовремя так он в мои мысли ворвался!
— Ошибаетесь, любезный, — я прижала к себе Лисандра, которого уже трясло, и еще больше выпрямилась. — Титула и дворянства лишили моего мужа. И я действительно больше не графиня. А вот моего наследственного имени, как и дворянства, меня никто не лишал! Поэтому я повторяю вопрос: по какому праву вы врываетесь в мой дом и пугаете моих детей?
Вот теперь их пробрало даже больше, чем в первый раз. Урядник вытаращился на меня с открытым ртом, староста побурел, трактирщик, наоборот, посинел. Надзорный инспектор закашлялся, словно подавился этой новостью.
— Это… как это… ошибка какая-то, — забормотал инспектор минуту спустя и зашелестел какими-то бумагами. — Не было, значит, у нас никаких указаний насчет…
— Да врет она! — зло и сипло вякнул староста. — Не было тут, сталбыть, сто лет уже никаких Коршевских! Сгинули давно! И земля у меня в аренде от обчества, а не с каких-то там!
Все это время молчал только один гость — высокий светловолосый мужчина в мундире гвардейского лейтенанта. Судя по тому, каким мрачным взглядом он меня сверлил, ничего хорошего я от него не ожидала. Но вот теперь он вдруг вмешался:
— Все верно, господин надзорный инспектор. Леди Аддерли потеряла титул графини и последовала за мужем в ссылку добровольно. Дворянского достоинства, а равно и добрачного имущества ее никто не лишал. Это… скажем так, поместье — все, что осталось от ее приданого.
Я просто физически почувствовала, как меня отпускает это отвратительное чувство ледяной беспомощности и страха. Это я только внешне изображала железную даму, а внутри все сжалось в комок от ужаса. А если бы я неправильно или поздно вспомнила? А что как наплюют и не послушают — здесь ведь натурально медвежий угол, кому я пожалуюсь, если что? Хорошо, что офицер вмешался.
Вот только сам мой «спаситель» продолжал смотреть на меня как на нечто лично ему глубоко противное.
— Это… а сталбыть, что выходит-то? — почесал в затылке инспектор и посмотрел на господина лейтенанта слегка опасливо, а потом и меня одарил таким же осторожно-недоумевающим взглядом. — Это…
— Это значит, что госпожа Коршевская, вдова Аддерли, может спокойно собраться и вернуться в столицу, к родителям. И никто не имеет права чинить ей препятствия.
— Ну, — обрадовался инспектор, — так и скатертью дорога! Никто госпожу удерживать и не станет. А вот кровные дети бунтовщика в правах по закону поражены, и, поскольку отец повесился, кормить их некому, поступим с ними, как решено было… А за землю и дом господин староста, к примеру, госпоже выдаст небольшую компенсацию — много-то за неудобья и не полагается, но доехать до столицы хватит.
— Дык выделю, — судя по всему, староста счел необходимость платить даже малость за то, что уже и так считал своим, личным оскорблением и несправедливостью, потому и разговаривал сквозь зубы. — Но и землицу тогда сразу на меня и перепишем! А на сопляке ничо числиться не будет, из милости принят, и все тут!