Страница 13 из 14
— Ну, сознавайся, бесшерстный пес, как ты увел моего драгоценного коня, где его до поры большого базара укрыл? Не сознаешься добровольно, пеняй на себя. Мой палач, синекосый дунганин, вырвет у тебя признание щипцами вместе с твоим собачьим языком.
А безбородый словно и не слышал ханских угроз, с вожделением смотрит на мясо барашка, на фрукты, на кувшины с шербетом. Хану, наверное, невдомек, что его безволосый пленник двое суток не имел во рту даже макового зернышка. — Ты что, оглох? — гневается хан. — Отвечай, бесхвостая обезьяна!
Безволосый с едва заметной усмешкой делает церемонный поклон и говорит без малейшего страха и даже с каким-то сожалением хану:
— Хан ханов, султан султанов, эмир эмиров! Разреши ничтожнейшему из твоих подданных поставить тебя в известность, что завидующий тебе соседний киргизский хан подослал колдуна-чародея, чтобы извести тебя индийским ядом, не имеющим ни вкуса, ни запаха, но смертельным. А вороного коня твоего этот волшебник угнал и скрыл только для отвода глаз. В один из дней на этой неделе, даже, может быть, сегодня, будет отравлена пища твоя и питье твое. Берегись князь князей и магараджа магараджей!
— А откуда тебе, безволосый, все это известно? — спрашивает встревоженный хан.
— Ясновидец я, — скромно отвечает пленник, опуская глаза, на веках которых нет ни одной реснички. — Вещие сны мне снятся. Сидя в яме, задремал я и уже начал видеть во сне твоего скакуна, и место, где он упрятан, да — вот беда! — загалдели шесть задержанных тобой бородачей и прервали мой вещий сон.
Хан, будучи властолюбивым, но не умным, косится глазами на мясо и, против своей воли, сознается:
— Проголодался я, а вкушать пищу и притронуться к питью боюсь. А ну, как этот киргизский чародей уже успел подсыпать индийского яду? Рано мне, я думаю, отправляться к праотцам.
Безбородый снова отвешивает церемонный поклон, едва скрывая усмешку:
— Готов помочь тебе, король королей, шах шахов, богдыхан богдыханов. Дозволь мне попробовать понемножку всего, что подано тебе на ужин. И пищи, и питья. Если я, вкусив ханской еды и напитков, останусь в живых, значит чародей не успел подсыпать тебе смертельной отравы и ты сможешь спокойно поужинать. Ну, а если…
— Замолчи! — кричит хан. — Невмоготу мне даже слышать о таком злодействе. Начинай свою проверку с барашка.
— Не могу, цезарь цезарей. Ты же видишь, что руки мои крепко связаны.
— Развязать его! — рявкает хан.
На глазах у хана безволосый съедает едва ли не четвертую часть жирного барашка. Потом он пробует от всего, чем богат ханский дастархан. Шербет, по-видимому, очень нравится неожиданному сотрапезнику хана — он отпивает из всех трех кувшинов. И о кумысе не забывает безволосый, и это хан воспринимает, как заботу о себе.
Успокоенный хан начинает насыщаться. Тут входит его любимый нукер и докладывает:
— Приказание твое, светлейший хан, выполнено. Кол на пчелиной горе вбит. А вот и волосяной аркан для злодея.
— О каком злодее ты говоришь, чересчур усердный и излишне речистый? Со мною ужинает и занимает меня разговором не злодей, а ясновидец.
Голос хана звучит мягко, дружественно, доброжелательно.
Он спрашивает безбородого:
— А как бы это поскорее тебе, ясновидец, досмотреть твой вещий сон? Проси что хочешь, все будет выполнено.
— Многого мне не нужно. Прикажи, каган каганов, дать кошму, пуховую подушку, одеяло из верблюжьей шерсти и ведро воды. Со всем этим я вернусь в яму и там досмотрю сон.
— Зачем же возвращаться в яму? — удивляется хан. — Я тебе предоставлю белую юрту да мальчика с опахалом приставлю, чтобы мух от тебя, спящего, отгонял.
Улыбается безволосый.
— Там, где начал сниться сон, там он должен и досниться.
Хан качает головой:
— Ну а ведро с водой зачем тебе?
Безбородый объясняет:
— Вещие сны мне снятся с перерывами. Я просыпаюсь на полминуты и, не открывая глаз, наощупь зачерпываю пиалу воды, выпиваю ее и тут же засыпаю, а сновидение продолжается. И так до трех раз. Хан приказывает:
— Дать ему все, что надо, и отправить в яму, но вести и опускать туда с уважением и почетом, а постель и ведро с пиалой нести за ним, как за почетным гостем!
— Все будет сделано, светлейший хан!
А в яме тем временем шесть пленников думают, что безбородого уже безжалостно жалят пчелы и ожидают, что их вот-вот освободят, и вдруг является безбородый и с ним два ханских нукера, несущих постель, ведро воды, пиалу. Переглядываются бородачи и ничего понять не могут.
Нукер постарше властно предупреждает бородачей:
— Сейчас гость хана ляжет спать. Если вы, козлы разномастные, вздумаете шуметь и мешать ему спать, я у вас всех бороды повырываю! Такова воля светлейшего хана.
Едва нукеры удаляются, безбородый оглядывает бородачей, сладко позевывает и говорит:
— Вкусен ханский ужин, сладка дыня, хорош инжир да и о кумысе и шербете плохого слова не скажешь. Поел-попил вволю, пора и на боковую.
Ложится, укрывается одеялом и через минуту начинает храпеть.
Напуганные нукерами бородачи рта раскрыть не смеют, объясняются жестами: дескать, надо и нам поскорее лечь, и на пустой желудок заснуть, от греха подальше. Ложатся, засыпают или делают вид, что заснули.
А безбородый, хотя и храпит, но спать и не думает. Ждет, что произойдет в яме. Сдается ему, что среди шестерки бородачей один — конокрад и, вероятнее всего, он как-нибудь себя выдаст. А почему бы и не помочь пленникам поскорее обнаружить конокрада? Надо это сделать и заодно проучить клеветников, — ведь они сообща выдали его, невиновного, на ханскую расправу. Безбородый встает и будит чернобородого, которого более других подозревает в угоне ханского скакуна.
Чернобородый вскакивает, как встрепанный. Ясно, он не спал, а только притворялся спящим. Да и другие, наверное, в этот час — притворщики.
— Я тебя буду спрашивать, а ты отвечай правдиво, а солжешь — пеняй на себя, — предупреждает безбородый.
— Буду говорить только правду. Готов поклясться на коране, — заверяет чернобородый.
— Ты украл ханского коня?
— Нет.
— Ну на нет и суда нет. Ложись спать. Люди с чистой совестью хорошо спят.
Чернобородый послушно ложится, закрывает глаза, старается ровно дышать.
Безбородый будит желтобородого. Тот поднимается безо всякой охоты, выпучивает глаза, молча ждет вопроса.
— Ты увел у хана вороного аргамака?
— Верю тебе, безбородый. Ты не осудишь невиновного. Я не крал коня.
— И я тебе почему-то верю. Но знай, что вора я открою. Слушай внимательно. Пока меня, ни в чем неповинного, преданного вами, шестерыми, вели к хану на расправу, допрашивали мальчишку, подручного табунщика, и он сказал, что видел скачущего на ханском вороном человека с бородой, но, к сожалению, цвета бороды паренек не различил или позабыл. Ясно одно: конокрад — бородач, может быть, даже один из вас шестерых. Вор обязательно обнаружит себя и вот почему: бородатый конокрад не знал причины, по которой хан никогда не ездил на любимом коне. В гриве, в челке, в хвосте вороного, оказывается, водятся червячки-волосатики, и никто их вывести не может. Стоит сесть на вороного верхом, волосатики мигом перебираются в бороду, усы, волосы на голове — пропал всадник! Через три дня он покрывается неизлечимыми язвами. Конокрад наверняка не догадался отмыть бороду и усы от волосатиков и через три дня будет узнан по язвам на теле. А теперь ложись спать, я верю, что ты не вор, а я редко ошибаюсь в таких делах.
Успокоенный желтобородый ложится, закрывает глаза и скоро засыпает. Безволосый будит краснобородого. Тот встает, смотрит мрачно и не ждет ничего хорошего.
— Хан считает меня ясновидящим, — говорит безбородый. — Кого я назову вором, тому и висеть на аркане у пчелиных нор. Зачем ты вместе с другими предал меня, хотя не знал, что я увел ханского бегунца?
Краснобородый падает на колени и молит:
— Пощади меня, прости, если можешь. Я не воровал ханского коня, но если ты назовешь меня вором, хан тебе поверит, и меня повесят вниз головой на съеденье пчелам. У меня есть отара в двести тридцать овец. Возьми всю отару от меня в подарок, но сохрани мне жизнь.