Страница 11 из 12
– Чистая правда, – с гордостью ответил узник. – Я это знаю, потому что тот мастер – мой предок! Его мастерство передавалось из поколения в поколение, и… – Мужчина осёкся и пристально посмотрел на Аму. Лицо его расплылось в широкой улыбке.
– Я понял, кто вы! – сказал он. В его голосе сквозило ликование. – Кроме моей бабушки, на свете есть только один человек, который мог знать эту историю и так её рассказать. Вы – Сказительница!
– Так меня называют, – признала Ама.
– Ага! Тогда я и впрямь счастливчик! – сказал резчик по камню. – Сидеть в темнице со Сказительницей – всё равно что гулять на воле!
Глава 15
– Чует моё сердце, не стоит вас отпускать, – сказала Суйя, качая головой. В окно струился холодный утренний свет. Пиньмэй и Ишань собирались в путь. Они хотели уйти пораньше, ещё до завтрака, чтобы не добавлять Суйе хлопот, однако она решительно сунула им в руки по миске с горячей кашей. – Дети, одни, в Город Яркого Лунного Света, да ещё зимой! Вас там кто-то ждёт?
Ишань кивнул.
– Да, я уверен, нас там ждёт встреча, – с нажимом сказал он, заметив виноватый взгляд Пиньмэй. Как ужаснулась бы Суйя, если бы знала правду!
Суйя вновь покачала головой.
– Сыфэнь, дедушка Сай! Скажите же им, чтобы не уходили!
– Как жаль, что я не могу пойти с вами! – с сожалением в голосе проговорил с кровати Сыфэнь.
Дедушка Сай вынес им два свёртка.
– Кожаная подстилка и два меховых покрывала, – сказал он и подмигнул, довольный. – Из тайника, что у меня под кроватью.
– Мы принесём их обратно, – сказала Пиньмэй. Она понимала, какая это ценность.
– Главное – принеси хорошую историю, внучка Сказительницы, – добродушно сказал дедушка Сай.
– Да! – подхватил Сыфэнь. – Я буду очень ждать!
Пиньмэй с Ишанем вышли, дверь каменного дома затворилась, и их окутала зимняя тишь. Пиньмэй вдруг остро захотелось услышать голос Амы; ноющая пустота внутри расширялась, грозя поглотить её всю целиком. Оледенелые скалы ослепительно сверкали. Пиньмэй зажмурилась, поморгала, глубоко вздохнула. Настала пора покинуть гору. Она плотнее закуталась в свою пёструю куртку, напоминавшую ей тепло рук Амы, и зашагала вслед за Ишанем к главной дороге.
Пошёл снег – сначала редкий, потом всё гуще и гуще, крупные хлопья кружили в воздухе, облепляли детей. Снежинки как белые бабочки, думала Пиньмэй, как сотни и сотни белых бабочек и… и одна красная? Прямо перед ней порхало, блестя и переливаясь, что-то алое. Красная бабочка! Невероятно! Пиньмэй помотала головой и снова зажмурилась, а когда открыла глаза, повсюду был только белый снег. Должно быть, привиделось.
Они шли уже очень долго, в животе у Ишаня громко бурчало, и ему пришлось признать, что он проголодался. Разворачивая подстилку, чтобы посидеть на обочине, они обнаружили пухлый пакет с рисовыми шариками – должно быть, его незаметно подсунул Сыфэнь или дедушка Сай. С радостными воплями они набросились на эти шарики, показавшиеся им вкуснее засахаренных ягод.
– Надеюсь, им не влетит от Суйи, – весело сказала Пиньмэй.
У Ишаня рот был набит, и он смог только промычать «угу» в знак согласия. Несколько мгновений было совсем тихо, не считая довольного чавканья.
Но только несколько мгновений. Потому что не успела Пиньмэй проглотить второй рисовый шарик, как издали послышался звук, который она сразу узнала. Кони! Она в тревоге посмотрела на Ишаня.
Он склонил голову набок, вслушиваясь.
– Конь всего один, – сказал он, – и скачет очень быстро. Может быть, нас и не заметят.
Пиньмэй тоже прислушалась. Теперь и она различала стук копыт по камню. Они замерли, не осмеливаясь даже проглотить свои рисовые шарики. Всё быстрее и ближе, ближе, ближе… и наконец, точно на гребне волны, из серебристой дымки вылетел всадник.
Пиньмэй завороженно следила, как он проносится мимо. Молочно-белый конь был так бел, что сливался со снегом, и поэтому казалось, что всадник – вспышка голубого шёлка – не скачет, а летит по воздуху, и только звук копыт разрушал это волшебство.
Конь с седоком уже таяли вдали, а Пиньмэй всё смотрела им вслед, не в силах отвести взгляд. Поэтому она ясно увидела, как конь, испуганно заржав, встал на дыбы и попятился и как всадник в голубом рухнул наземь.
Глава 16
Пиньмэй и Ишань бросились к всаднику. Конь уже растворился в снежном пейзаже, но на снегу лежал холмик серо-голубого шёлка – значит, всё это был не сон. Ишань осторожно развернул упавшего лицом вверх, и они с Пиньмэй хором ахнули. Это был не всадник, а всадница!
И она была немыслимо красива. Ещё несколько мгновений назад Пиньмэй казалось, что на свете не может быть ничего прекраснее, чем белоснежный конь, но теперь она уже не была в этом уверена. Судя по золотым украшениям и роскошному шёлку, отороченному мехом, женщина была знатна и богата, однако знатность и богатство меркли в сравнении с её красотой. Лицо, ясное и чистое, казалось выточенным из прозрачного нефрита; волосы, из которых выпали узорные заколки, растеклись по белому снегу гладким чёрным озером. Даже Ишань не мог отвести от неё зачарованного взгляда.
Женщина открыла глаза.
– Дети? – прошептала она. – Откуда здесь дети? Что случилось?
– Ваш конь сбросил вас, – объяснил Ишань. – Мы подошли глянуть, целы ли вы.
Женщина села. Она посмотрела на них, а потом по сторонам, на деревья и скалы. У неё глаза человека, который давно не знает радости, подумала Пиньмэй.
– Я припоминаю, – сказала женщина. Голос её звучал как бамбуковые колокольчики. – Байма вдруг встал на дыбы. Это совсем на него не похоже. Наверное, что-то его напугало.
Пиньмэй вспомнила красную бабочку среди снежинок, которая ей померещилась… или не померещилась? Может, это бабочка испугала коня?
– А где моя… – женщина раздвинула складки шёлка, отыскала крошечную сумочку и со вздохом облегчения прижала к груди. – Вот она. Надеюсь, она цела.
Женщина открыла сумочку и достала расшитый кусок ткани. Когда она его распрямила, у Пиньмэй перехватило дыхание. Это была вышивка, целая вышитая картина. Прекрасный дворец, окружённый чудесным садом, в саду пруды с золотыми рыбками, цветы, красные беседки. Вдоль каменной стены струился сверкающий водный поток, далеко в облаках тонули вершины гор. Вышиты были даже мельчайшие детали, от окон в форме бабочки до уток, плавающих в пруду. Пиньмэй знала, что Ама считалась искусной вышивальщицей, но эта работа была поистине необыкновенной. Каждый стежок казался живым.
– Как красиво… – выдохнула Пиньмэй. Восторг взял верх над робостью. – Это как вышивка вдовы из Аминой сказки.
– Из сказки? – переспросила женщина.
– Ой, у Пиньмэй на любой случай найдётся сказка, – сказал Ишань с насмешкой, но и с гордостью. – Она ведь у нас сказительница.
Я – сказительница? – удивилась Пиньмэй. Она виделась себе пугливой мышкой, тихоней, трусишкой – а вот сказительницей никогда.
Однако не успела она додумать эту мысль, как женщина улыбнулась ей и сказала:
– Боюсь, я пока не в силах подняться на ноги. Может быть, твоя сказка послужит мне целебным снадобьем?
Пиньмэй хотела было отрицательно покачать головой, но тоска и тревога в глазах женщины показались ей важнее её собственного страха. Нефритовый браслет мерцал зелёным светом, как нити в расшитых Амой шелках. Пиньмэй ощутила уже знакомую острую тоску по Аме. Когда Аму просили рассказать историю, она никогда не отказывала; как же она, Пиньмэй, может отказаться? И дрожащим голосом она повела свой рассказ.