Теща

Так, конечно, не стоит вести воспоминания о серьезных вещах. Поэтому поясню мысль кратко: и у христиан и у коммунистов секс был допустим в браке – как неизбежное зло для продолжения рода – но не более того.

Мои родители, полагаю, подходили под это определение.

Ну и, кроме того, на изыски, которые могли быть в молодости, к периоду моего детства у них не осталось сил.

Мать родила меня поздно – в тридцать с лишним лет – а отец был старше ее еще на восемь.

Работа при социализме не измочаливала людей до состояния оберточной бумаги, но на женщину нагрузка была куда более сильной, чем сейчас.

Ведь тогда не существовало ни посудомоечных машин, ни приемлемых стиральных, а из средств для мытья стекол, существовал лишь синий «Нитхинол» в бутылочках.

Работая бухгалтером на огромном оборонном заводе – каких в СССР имелись сотни, если не тысячи – моя мать на протяжении трех десятков лет вставала в полседьмого утра. Ей требовалось приготовить для всех завтрак, привести себя в порядок и успеть на общественном транспорте к проходной до закрытия турникета. Не думаю, что при таком ритме – к которому добавлялись перманентные хлопоты по раздобыванию продуктов и ручная стирка белья – у нее оставалось много сил на интимную жизнь. Или хотя бы желание на таковую.

Что касается отца – начальника отдела в таком же громадном НИИ, каких уж точно были тысячи и тысячи – то про него не могу сказать ничего. Но я уверен, что и он про эту сторону бытия забыл вскоре после моего рождения.

Вообще говоря, углубившись сильнее, чем требуется, хочу коснуться еще одной глобальной темы.

Советские люди были задавлены «моральным кодексом строителя коммунизма» – большевистским аналогом христианской химеры целомудрия; нам насаждалось убогое мировоззрение, поверхностное и пустопорожнее, как «Марш энтузиастов». Но тем не менее люди – по крайней мере, определенная часть незабитых и незашоренных – все-таки жили. И, порицаемые на партсобраниях, в СССР все-таки тайным цветом цвели адюльтеры.

В последнем я теперь не сомневаюсь.

Ведь советский народ медленно прирастал. А отношения, определяемые штампом в паспорте, прироста дать не могут: нормальный мужчина, пока находится в пригодном состоянии, сознательно не желает детей. Ну, хотя бы бессознательно стремится препятствовать чрезмерному деторождению в упорядоченной интимной жизни. Излишние дети появляются лишь как плата за секс ради секса, в котором совершаются ошибки ненужной продуктивности.

Сейчас я твердо убежден, что человечество до сих пор не вымерло лишь благодаря внебрачным межполовым отношениям.

Впрочем, я сильно отклонился от асимптоты, тем более что у меня-то все было иначе: мои собственные дети возникли почти сознательно, хоть я не совершил прироста, а лишь вышел в ноль.

Заговорил я об адюльтерах лишь потому, что сейчас подумал об отце и спроецировал свои нынешние знания на времена моего детства.

Уже тогда я откуда-то знал, что у них на работе хватало молодых женщин и при желании он мог получить все недостающее.

Но теперь я понимаю, что отец ничего не получал.

И это побуждает назвать его советским социалистическим дураком.

Впрочем, умным отец не казался мне даже в детстве, равно как и мать – они были два сапога пара.

Отец с матерью жили довольно дружно, поскольку зарплаты имели не самые маленькие, а вредных привычек не имели. Никаких нескромных мыслей применительно к ним у меня не возникало.

Щекотливая тема интимной жизни в нашем доме стояла под негласным запретом. Ии один из родителей не пытался взять на себя ответственность сделать что-то если не для воспитания, то хотя бы для информирования меня в процессе непонятного взросления.

В нашей семье – как в подавляющем большинстве советских ячеек общества – все было пущено на самотек.

В качестве примера «просветительной беседы», касающейся семейной жизни, я помню слова, однажды сказанные матерью:

– Когда люди долго живут вместе, они привыкают друг к другу и общие черты переходят в детей, которые появляются тоже от привычки.

При таком положении дел недостающую информацию я получал сам.

Сейчас у всех есть возможность быстро выяснить любой интересующий вопрос.

В моем мальчишестве такого быть не могло.

Я не говорю об элементарной порнографии, дающей информацию о чем угодно: за нее в те годы предусматривалась статья.

Даже само устройство противоположного пола оставалось тайной за семью замками.

Это было так, хотя в наше время утверждение покажется диким.

Правда, и тогда существовали фильмы «про любовь». Французские, нудные, которые нравились только девочкам. Но и там лишь пару раз целовались, потом в лучшем случае вели философские беседы в постели, укутавшись по горло, а в худшем мерк свет и начинался другой эпизод. Сейчас всем известно, что советские партийно-культурные органы заставляли вырезать из импортируемых фильмов все сцены, где виден хотя бы край женского соска. Или женский зад, про который ясно, что на нем нет трусов.

В преимущественном положении оказывались жители больших городов, где имелись картинные галереи: там можно было посмотреть устройство женского тела в художественном воплощении. Почти тем же могли похвастаться дети из семей, владевших иллюстрированными альбомами по живописи. И уже совсем невероятными счастливчиками казались те из нас, чьи родители были медиками, и в домах имелись книги с точным изображением и описанием всего, что нужно. Но таких среди моих друзей находилось не имелось. Точнее, друзей у меня не было вообще.

Да, как ни странно это прозвучит, я никогда не любил общаться со сверстниками, людям я предпочитал книги.

Их в нашем доме имелось достаточно: дед в материнской стороны оставил обширную библиотеку, что в те годы было явлением довольно редким, поскольку уже с первых лет моей жизни книги стали дефицитом.

Но по существу к делу это не относится.

Ведь дедовы книги были художественными, из справочных имелась лишь 50-томная синяя «Большая Советская Энциклопедия», где все без исключения темы освещались под коммунистическим углом зрения и усечено.

Я подробно вспомнил то время и свою семью, чтобы отметить, что тогда не имелось ничего для получения информации о самой главной стороне жизни.

Пожалуй, пора приступить в содержательной части.

Но должен оговориться, что, нырнув в глубины памяти, я перестаю быть математиком. То есть не строю временной ряд динамики, не пытаюсь расставить даты и в каждой точке определить свой возраст, когда происходили те или иные события.

Я просто вспоминаю яркие моменты, особые точки и точки перегиба, хотя и пытаюсь излагать все в правильной последовательности.

2

До всего самого важного мне приходилось доходить самостоятельно.

Прежде всего, ближе знакомиться с собственным организмом, отмечать его метаморфозы.

Помню, как испугался я, обнаружив, что на моих руках, доселе гладких, вдруг начали расти волосы. И смешно признаться, но вначале я даже пытался их вырывать, потому что они казались неэстетичными.

Появление волос совпало с загадочными переменами той части тела, предназначение которой было однозначным с детства.

Описывать не имеет смысла; подробности помнит любой мужчина, а женщинам это неинтересно.

Вспомню лишь пару эпизодов, которые остались как ступени к моему собственному пониманию проблемы.

В мои времена – как, наверное, и в любые – по школе гуляли волны повальных увлечений. Тем более, что в первой моей школе свободного времени было хоть отбавляй.

Эпидемии неучебных занятий отличались разнообразием.

То все плели «кукурузы» из тонкого провода, вставляли туда иголки и кидались ими друг в друга.

То делали бумажные «бомбы», наполняли их водой и бросали из окон в гуляющих по школьному двору малышей.

То жевали промокашку и стреляли ею через трубочки от опустошенных шариковых ручек.