Страница 10 из 21
– Рагнер, пойми, я не желаю входить ни в какие союзы, принимать любую из сторон, – качал своей большой головой пожилой король. – Мое королевство процветает, благодаря торговле запада и востока, а Аттардия так опасно близко от острова Утта!
– Мы обещаем тебе защиту. Я обещаю! Аттардии не свяжутся с Лодэтским Дьяволом.
– Мои порты не желают терять ни кораблей аттардиев, ни санделианских галер. Они тогда найдут другое место для торговли, не Утту.
– Ну и пусть! Без них обойдемся. Сначала будет сложно, но затем ты только выиграешь. Никуда они не денутся – приплывут в твои порты на зов золота. Санделианцы одного хотят – чтобы Лодэния объединилась с ними против Бронтаи, после они нападут. А Лодэнию ждет новая братоубийственная война – Хамтвиры ведь союзники короля Бронтаи. Спустя цикл лет всё вернется к исходу – Тидия, Орзения, Ула и Морамна вгрызутся друг другу в глотки! У нас нет выбора! Ну а ты, чего жадничаешь? У тебя же Сиренгидия теперь есть! Оренза дань тебе выплачивает! Золота у тебя – через край!
– Это не жадность, просто золота много не бывает. Да и я должен ежегодно отдавать Лодэнии почти два таланта золота – это почти пятнадцать тысяч золотых монет! И так целых пятнадцать лет подряд! Я бы сказал, что это Лодэнии легко пережить любые трудности, Бронтаю тоже можно понять… Рагнер, ты мне как сын – я сразу отказал бы любому другому. Так давай поступим: ты договорись сперва с Орензой и Лиисемом, а затем, на твоем обратном пути, вернемся к этому разговору. Я всё хорошо обдумаю.
– Думай, Ивар, иначе слон с рогатым конем и до тебя доберутся – сперва нас, возможно, затопчут, но и до тебя доберутся! Остров Утта и впрямь так опасно близко от Аттардии, а их остров, их кит-убийца, так нескромно разинул пасть на Сиренгидию!
________________
Двадцать шестого дня Смирения Рагнер и его гости взошли на галеру, любезно предоставленную королем Ладикэ, и, уже нигде не задерживаясь надолго, к сорок первому дню Смирения прибыли в Калли: миновали Сиренгидию и все города Орензы, раскинувшиеся по берегам полноводной реки Лани. Галера эта была длинна, быстра, имела два косых паруса, места для гребцов под верхней палубой, на носу – надстройку с тремя пушками, на корме – надстройку с тремя удобными спальными каютами и одной парадной залой. Были в каютах и балкончики, и отдельные уборные, и застекленные окна, и даже печки. Словом, путешествие удалось удивительно приятным.
Реонданн, «Водные ворота Орензы», восстанавливали, как Рагнер и говорил. Более это место ничуть не напоминало выжженные развалины – возводили новые городские стены, крепости, портовые пристани; скоро временные жилища строителей сменят добротные дома, заработают рынки и храмы. В Бренноданне Рагнер передал послание для короля Эллы, думая обсудить его на обратном пути – если он договорится со своим главным врагом, имевшим личную обиду, с герцогом Альдрианом Лиисемским, то будет проще договориться и с королем Эллой VIII. А там и Ивар к ним присоединится – все вместе они поставят наглых аттардиев на место, все вместе изгонят санделианцев. Против аттардийского единорога и санделианского слона выступят бронтаянский медведь, лодэтский водоворот, ладикэйский дуб, орензская звезда и сокол Лиисема. Наверняка к этому странному войску присоединятся орлы Лодвара, горы Ни́борда́жда, черный волк Дертаи, акула Ламноры и сольтельский щит Нибсении. Еще Рагнер воевал за Лаа́рснорсда́жд и за герцогов Верхней и Нижней По́дений – может и их удастся примирить с соседями да объединить? А род Альдриана Лиисемского происходил из вождей Антолы…
Калли славился в Орензе как красивый городок у водопадов и двух горных озер, но и туда путешественники не поднялись – направились по горному ущелью к долине до крепости Тронт, оттуда – в Нонанданн. У него торговая дорога разветвлялась на две: на юг, к Элладанну, и на запад – к Луве́анским горам, затем к Мартинданну, а кроме того – к деревне Нола́ у самой границы двух герцогств, Лиисема и Мартинзы, к «свинячьему имению».
На исходе шестого дня Нестяжания, на исходе дня рождения Маргариты, она обняла своего дядюшку Жоля, подруженьку Беати и братьев, Синоли и Филиппа. Путь занял всего ничего: сорок один неполный день.
«Свинячье имение» преобразилось. Как Жоль Ботно и обещал, он «насотворивал чуде́сов»: залатали крышу, укрепили забор, отскоблили доски, побелили стены, заменили ставни; плющ живописно потянулся к крыше, виноградная лоза обняла решетчатые шпалеры у окон первого этажа… Более это место не напоминало убогие, разваливающиеся постройки, но навевало мысль об уединенном островке, созданном для тихой семейной жизни. Вид поутру из окон, на зеленые холмы и синие, дымные горы, невольно заставил влюбиться в этот край. Еще оказалось, что прежний владелец имения задумывал деревянный дом как временное жилище, а немного выше, уже среди леса, заложил фундамент для замка, там же посадил фруктовый сад – и деревья как раз начали плодоносить: яблони, сливы, груши, вишни, персики, миндаль, инжир, гранат и любимый Маргаритой тутовник! В лесу еще притаились заросли малины, крыжовника, земляничные и цветочные полянки; у деревни выращивали виноград. По осени делали вино, его же продавали по весне.
Единственное, что заставило Маргариту плакать – ее любимица, пегая и голубоглазая Звездочка, умерла зимой. Дед Гибих тоже почил в вечности – через триаду и три дня после кобылы – встал из-за стола, да и рухнул замертво.
– Им на старостях лет всё ж таки свезло, – успокаивал Маргариту дядя Жоль. – Не всем людя́м так свезти могёт, дочка…
Старший брат Синоли ничуть не изменился – приятный лицом, веселый, русоволосый и уже загорелый. Беати, хоть видно этого еще не было, ждала второго ребенка. Сказала, что сразу понесла, как две восьмиды назад перестала кормить грудью. Их дочке, маленькой Жоли – темноволосой и белокожей (не смугленькой, как Беати), восьмиду назад исполнился год. Красавица-Жоли уже ходила, болтала, всё подряд кушала, всё деловито трогала. Беати привязывала ее к себе за руку, как собачку на поводке, либо к чему-то в доме – иначе невозможно было уследить за этой бойкой девчушкой: то она спокойно играла в уголке, то в следующее мгновение лезла в окно, увидав птичку. Маргарита подумала, что это умно, конечно, но она сама Ангелику ни за что не будет привязывать.
Младший брат Филипп вытянулся – в свои двенадцать стал одного роста с Маргаритой, еще он излишне поправился, уплетая всю зиму варенье без меры; верхом на лошади скакать не научился, как и плавать. Рагнер, осмотрев его, осуждающе покачал головой. Четыре борзые собаки Ортлиба Совиннака освоились в имении, белоснежная Альба дала себя погладить, хозяином же признала Лорко – ела у его ног, ластилась к нему одному, слушалась его команд. В гостиной висели портреты стройного Ортлиба Совиннака и его первой супруги – точь-в-точь Енриити. А между портретами стоял аляповатый замок-часы с розовой принцессой. Чудной дамский шкафчик, напоминавший толстую разносчицу, утром перебрался в спальню Рагнера и Маргариты (Лорко боялся его головы). Ну а дядя Жоль выглядел счастливым, остался толстым и добрым, бородку вновь отпустил – теперь она росла седоватой, клок волос на лысине он прятал под неизменный синий колпак, колдовал в кухне, как и прежде, маринуя фрукты и засахаривая в меду овощи. Рагнер высоко оценил его затеи: и чесночные яблоки пришлись ему по вкусу, и приторно-сладкий уксус с хреном, и пастилки из одуванчиков.
Маргарита показала родным свою «восьмидесяти шестидневную Ангелику» (она уже ножки поднимает и хватает за нос!). Все ей восхитились – младшая герцогиня Раннор такая очаровательно-кроткая крошка! «Крошка» же, насмотревшись на родню, проголодалась и разоралась на все Лувеанские горы!
________________
В Элладанн Лорко, Енриити и Рагнер собрались к Меркуриалию. Филипп упросил взять его с собой. Так, отдохнув шесть дней с дороги, бегло осмотрев окрестности и «замок в лесу», тринадцатого дня Нестяжания, они вчетвером (и в сопровождении десятка охранителей) покинули имение. Маргарита, Ангелика, Тасита и ее годовалая Нёяна остались их ждать вместе с дядей Жолем, Синоли, Беати, Жоли и еще десятью охранителями. Тогда-то Маргарита захотела получше обозреть деревню, найти дом Иама Махнгафасса, своего первого мужа, и увидеть, что бы ее ждало – чего она так страшилась и от чего ее миловало провидение.