Страница 11 из 24
Сплавщики пообедали. Илька собрал ложки в котел и отправился мыть посуду. Жидкая каша, заправленная поджаренным луком, пригорела. Илька отскребал ножом пригоревшую кашу и глотал слюнки. Лучше бы, конечно, съесть эти горелые корочки. Они тоже вкусные, но он не станет этого делать. Как-нибудь обойдется своими харчами, перебьется как-нибудь.
Появились пескари и гальяны – маленькие рыбки. Сначала несколько штук, а потом целый табун. Они похватывали горелые корочки и жадно теребили их. Ну и подлая рыбешка! Илька схватил камень и трахнул в суетящийся табун. Одного пескаря задело, и он, переворачиваясь со спины на брюхо, с брюха на спину, поплыл вниз.
– Не жадничай!
– Что готовить к ужину? – спросил Илька у Трифона Летяги, вернувшись на плот.
– Да кашу опять же. Продукты у нас на исходе. Одна крупа осталась. Не сегодня завтра баркас с Усть-Мары должен прийти. А покудова наляжем-ка, навалимся на кашу, как солдаты.
– Нет ли у вас, дядя Трифон, обманок? Я бы харюзов наудил и уху сварил.
– Обманок, Илюха, нет, а крючки есть. Да и где ты наловишь харюзов-то?
– Здесь их страсть!
– Уметь надо рыбу эту ловить. Она, бестия, не всякому дается.
– Были бы обманки, – рассудил Илька и, подумав, прибавил: – Ладно, я на червя попробую. Где крючки?
Трифон Летяга показал ему удочки. Они стояли в будке, предназначенной для просушки одежды. Илька отправился копать червей и ловить кузнечиков. Исусик недовольно ворчал:
– Без ужина будем.
Ему не хотелось идти работать, ворочать бревна. Кашеварить приходилось по очереди. И каждый сплавщик, дождавшись своего дня, отсыпался вволю, меньше всего заботясь о том, чтобы получше сварить еду. И вот, прождав целую неделю этого благословенного дня, Исусик ни с того ни с сего вынужден был горбатить, вместо того, чтобы валяться на нарах. Сплавщики посмеивались, а Дерикруп значительно сказал, уставившись белыми глазами на Исусика:
– Этот паренек из Шипичихи – тутошний Робинзон! Он подался на промысел. К ужину будут устрицы! Скажете, нет?
– Придурок! – рыкнул на Дерикрупа кашевар и для порядка крикнул Ильке: – Ну, гляди, парень, если без еды всех оставишь!..
– Не твоя забота, – проворчал Илька, ковыряясь в кустах. Он уже успел невзлюбить этого занудливого человека с иконописным лицом.
Червей было мало. Кузнечики сигали как угорелые, и мальчишка вернулся в барак. В баночке вяло пошевеливалось с десяток тощих червей.
В бараке, пропахшем дымом, вдоль стены сделаны просторные нары из толстых расколотых лесин. На нарах измятое сено. На сене несколько подушек в затасканных наволочках, как попало брошенные дождевики, телогрейки. В головах под сеном чемоданы и мешки. Только в углу в старое лоскутное одеяло были аккуратно завернуты подушка да ситцевая накидка вместо простыни.
«Это Исусикова постель», – отметил про себя Илька и покачал головой. Увидел на стенке керосиновую лампу. Стекло у нее было сплошь покрыто сажей. Рядом с лампой отрывной календарь с портретом какого-то военного на картонке и список дежурств по бараку. В стены вбито множество гвоздей, над печкой висят железные крючки. Чугунная печка туполобым боровом лежала на брюхе в ящике с песком. Окурки, обрывки газет, рыбьи кости вперемешку с сеном толстым слоем лежали на полу. «Нет, не до рыбалки сегодня», – обреченно подумал Илька и стал искать веник.
– Ну и охреди! – покачал головой мальчишка.
Илька полез под нары и, по-дурному вскрикнув, вынырнул оттуда. Под нарами сидел кто-то с поблескивающими в темноте глазами. Илька снял с лампы стекло, зажег фитиль и, боясь запалить клочья сена, свисающие в щели между плахами, осветил под нарами. В дальнем углу, сжавшись крутым комочком, дрожала перепуганная собачонка. Илька поманил ее:
– Кабздох! Кабздох! Ha! На!
Собачонка дрыгнула коротким хвостиком и поползла к мальчишке на животе. Была она совершенно неведомой для Ильки породы: белого цвета, лапы короткие, хвост заячий, на волосатой морде чуть виднелись глазки из-под старческих, длинных бровей, широкий, тоже старческий рот растягивался в умильной улыбке, показывая мелкие желтоватые зубы. Илька схватился за живот, глядя на это уморительное сотворение. А собачонка лохматым шариком выкатилась на порог, сторожко огляделась и радостно подергала хвостиком.
– А-а, вот ты кого испугалась? – догадался Илька и потрепал собачонку: – Нету, нету Исусика, ушел, злыдень несчастный.
Илька связал веник из пихтовых лап и принялся убирать в бараке. Сено он все выбросил в реку, одежонку выхлопал, мусор вымел. Потом сыскал в сушилке тряпку и ведро, зачерпнул воды и выскоблил стол, отмыл единственное в бараке окно, протер стекло от лампы и только после этого взялся варить кашу.
Мужики изумлялись и громко ахали, вернувшись с работы.
– Светлица! Скажете, нет? – восклицал Дерикруп, обращаясь к сплавщикам, но тут же поцарапал загривок: – А на чем же спать станем? Сено-то наш покорный слуга выкинул!
Илька сказал мужикам, чтобы они сходили в его шалаш и принесли бы свежего сена на нары. Сплавщики начали было препираться. Трифон Летяга разозлился и крикнул:
– Мальчонки бы постыдились!
Сена притащили больше, чем надо. В бараке сразу сделалось свежее. Сыроватый запах был вытеснен и задавлен духом сухой травы.
Сколько ни упрашивали сплавщики Ильку ужинать, он не сел, и отвечал одно и то же:
– Вам самим мало…
Мужики ужинали на берегу, и, когда Илька ушел в барак, делая занятый вид, Трифон ткнул ложкой в сторону Исусика:
– Это все ты! Теперь он с голоду пропадет, а к нашим харчам не притронется.
Исусик виновато помалкивал, работая большой деревянной ложкой. Сплавщики тоже угрюмо молчали. Чем еще воздействовать на парнишку? Что сделать для того, чтобы он чувствовал себя в артели своим человеком? Дерикруп поковырял спичкой в зубах и неожиданно предложил:
– Его надо оформить!
– Как оформить?
– А обыкновенно. Я сделаю все. Вы уж только мне не мешайте.
Сплавщики с уважением посмотрели на Дерикрупа. Голова! На артиста когда-то учился, грамотный! Этот все может! Фамилия у бывшего студента театрального училища была Круподер. Это уж сплавщики переиначили. На сплав он попал совершенно случайно. Из училища его за что-то исключили. Остался он без стипендии, без жилья и завербовался на сезонную работу к сплавщикам. Никто этому, конечно, не удивился. В те годы на сезонных работах можно было встретить кого угодно, начиная от бывшего члена Государственной думы и кончая распоследним босяком, побывавшим во всех концах матушки России, перепробовавшим все работы, какие доступны смертному человеку.
После ужина Дерикруп отозвал в сторону Трифона Летягу и о чем-то долго совещался с ним. Трифон, закончив тайную беседу, заговорщически подмигнул Дерикрупу и официальным тоном обратился к сплавщикам:
– Сейчас, товарищи, прошу всех на собрание, – и обернулся к Ильке: – Тебя потом позовем.
Илька присмирел, ожидая вызова. Уселся на вынутые из воды потеси, подальше от барака, чтобы мужики не подумали, будто он подслушивает, и стал трепать собачонку, которая была мягче кролика. Трифон Летяга зажег лампу, велел Дерикрупу сесть за стол, дал ему чистый бланк рабочего наряда и налил из чайника воды в пузырек, где едва виднелись высохшие чернила. Подкатив чурбаки к столу, он скомандовал развалившимся на нарах усталым сплавщикам:
– Всем сесть и не ржать. Будем мальчонку приручать к коллективу.
Бригадир еще раз оглядел стол, открыл дверь и кликнул Ильку.
Невольно подобравшись, Илька перешагнул порог барака и стал по команде «смирно» – сейчас должно произойти что-то очень важное. И если до этой минуты у него еще копошились в душе подозрения насчет того, что сплавщики какую-то шутку над ним проделать собираются, то при виде преисполненного важности Дерикрупа, немножко натянутых, но торжественных лиц сплавщиков, все исчезло. Илька понял: тут не до шуток. Правда, Исусик загадочно ухмылялся, штопая рукав рубахи. Так это ж Исусик!