Страница 34 из 41
Интенсивная работа шла не только среди военнопленных. Гашек отлично понимал, что следует вести пропаганду и по ту сторону фронта. В чехословацкий корпус, польскую бригаду, сербские и румынские полки шли агитаторы-коммунисты, несли обманутым солдатам правду о революции, вели там трудную, опасную для жизни работу.
Отправляя агитаторов в белогвардейский тыл, Ярослав никогда не забывал напомнить им, что они должны выяснять настроение солдат, их думы, мечты.
— Это нам очень важно знать. Тогда наша пропаганда станет еще действенней, результативней.
О том, что в политотделе хорошо знали, чем живут легионеры, что их волнует, есть много фактов, документов. Вот хотя бы интервью, которое дал Гашек корреспонденту «Красноярского рабочего». Здесь он подробно рассказывает о количестве иностранцев в России, о работе, которая проводится с ними. Особо останавливается заведующий секцией на том, как относятся к бывшим военнопленным их правительства. Многие стремятся не допустить возвращения на родину, «так как все они заражены коммунизмом», а тех, кто пробирается в Германию, Австро-Венгрию, расстреливают на границах. Правительство Чехословакии «препятствует возвращению не только военнопленных, но и своих войск, оперировавших в России, зная об их „плохом“ настроении и видя в них „красную угрозу“».
«Последние данные, полученные т. Гашеком от перебежчиков и отставных, — продолжает корреспондент, — свидетельствуют о том, что настроение в чешских войсках „самое скверное“. Уже давно замечавшееся охлаждение к союзникам в данное время перешло в ненависть. Они поняли обман Антанты, увидели, что были слепым орудием в ее руках, осознали, что она создала из них свой жандармский корпус.
То же самое можно сказать о польских легионерах, хотя среди них много контрреволюционеров. Что касается сербов, то у них сильное революционное брожение, недавно они убили начальника своей конницы полковника Павловича. О румынах и говорить нечего — каждый приказ об их боевом выступлении оканчивается убийством офицеров».
И еще одна очень важная особенность. Секция, руководимая Гашеком, постоянно искала новые формы общения с иностранцами, учитывая сложившуюся обстановку. В мае, например, были упразднены лагери бывших военнопленных. Секция немедленно начала разъяснять экономическую политику Советской России, задачи борьбы с хозяйственной разрухой. Тогда же она помогла местным органам направить всех трудоспособных на работу, специалистов — откомандировать на различные предприятия в Омск, в Екатеринбург и Москву. В отделе социального обеспечения с ее помощью были поставлены на учет все инвалиды.
Неоценимую роль в дальнейшем развитии политической работы среди иностранцев сыграли тезисы, изданные отдельной брошюрой. Они назывались «К ближайшей политической работе среди интернационалистов в Советской Сибири». В их разработке принимал непосредственное участие и Гашек. От имени Реввоенсовета и политотдела Пятой армии, а также Енисейского губкома РКП(б) этот документ широко распространялся среди политработников «к сведению и руководству», как говорилось в брошюре.
Много, очень много работы было у Гашека. А он, точно боясь упустить еще что-то важное, интересное, брал на себя новые и новые заботы. В начале апреля его избрали председателем районного комитета РКП(б) штаба Пятой армии.
И на этом посту, как и везде, проявляет себя инициативным, энергичным коммунистом. Но ему все кажется мало.
…В один из мартовских вечеров в зале городского театра собралось множество людей самых разных национальностей. Они пришли сюда, чтобы отметить годовщину провозглашения Венгерской Советской республики. Закончились речи, загремели аплодисменты. Раскрылся занавес — и зрители перенеслись в далекую Венгрию. До чего же близко и понятно то, что происходило на сцене!
Бывший военнопленный венгр Лайош, тупой и отсталый, так ничему и не научившийся в Советской России, ничего не понявший, возвращается домой, в Будапешт. Одна мечта, одна надежда: зажить в кругу семьи спокойной, сытой жизнью, расширить торговлю в своей бакалейной лавке. Но… буржуазная Венгрия — подготовила ему иное: жена расстреляна, дети умерли от голода, а лавка разгромлена.
Кажется, все кончено, нет жизни дальше. Вскоре Лайош встречается со своим родным братом — рабочим Ференцем. Не узнать его нынче, совершенно изменился за годы разлуки. Теперь он — сознательный революционер, коммунист-подпольщик, ведет трудную борьбу за власть пролетариата. Вот Лайошу и встать бы рядом с ним, а он не сделал этого.
Спектакль заканчивался трагически. Полиция арестовала Ференца. А вместе с ним и Лайоша.
— За что? — спрашивает он.
— Не рассуждать, — обрывают его. — Сразу видно, из зараженной большевизмом России вернулся.
Измученный, подавленный всем происшедшим, Лайош в порыве гнева убивает старого буржуя, оскорбившего его.
Зрители взволнованно аплодировали венгерским артистам, хорошо понимая, что речь идет не только о Венгрии, а о любой буржуазной стране. «Это может случиться с каждым, кто захочет спрятаться в своей скорлупе», — утверждал спектакль. Автором пьесы был Ярослав Гашек. Он умел найти время и на драматургию, на любимое им театральное искусство.
И, конечно, оставался верен журналистике. Живым, достоверным встает со страниц написанного по-немецки фельетона «Жертва немецкой контрреволюции в Сибири» его «герой».
…Немецкий майор Лаузитц, мужественный и неутомимый спекулянт, находясь в лагере военнопленных, мечтал о возрождении Германии и Австрии. И не только мечтал, а даже готовился к этому историческому моменту, записывал в дневник свои наблюдения за инакомыслящими. Жилось ему вольготно. Даже имел денщика. Однако настроение солдат, их поведение ему явно не нравилось: «Порядочность и лояльность становятся все хуже и хуже», — размышляет он. И тут же берет на заметку тех, кто вступил в 1-ю интернациональную бригаду.
«Сегодня я слышал, — записывает майор, — как Карл Проссек (Вена, Мариахильферштрассе, 12, 21 полк) сказал Яношу Кочи (8 полк, Шопронь, пивовар): „Мы рабочие, и никакая сила не сможет остановить эту революцию, если все будем заодно. Лишь пролетарская коммунистическая революция в состоянии помочь нам, рабочим. Поэтому мы должны не околачиваться в лагере, а вместе работать для революции“».
И далее майор раздраженно добавляет: «Здесь много таких негодяев». А несколько позднее: «На виселицы красных дьяволов!»
А какое волнение охватывает его, когда узнает, что «в Германии совершен монархический переворот». Захлебываясь от восторга, майор только и восклицает: «Да здравствует кайзер Вильгельм! Да здравствует кайзер Карл!.. Началось! Сохрани нам, господь, императоров и нашу землю! Ура!»
Но… на самом деле оказалось все не так, как рисовалось Лаузитцу. «В рабочих кварталах гремело могучее „Да здравствует большевизм!“ Рабочие со штыками изгнали новую монархию из Берлина, и Германия оказалась накануне пролетарской революции».
Страшно это огорчило майора. Он мучительно раздумывал: как быть дальше? А вечером пришел из города с двумя банками желтой и черной (цвета австрийской монархии) масляной краски и кистями.
— Я им покажу, — сказал он, и в голосе послышались властные нотки. — Австрию мы должны заново покрасить!
Друзья поняли все: они уложили его в постель, приложили к голове холодный компресс. Он притих, успокоился.
И, как всегда, у Гашека остроумная, оригинальная и смешная концовка.
Ночью, когда все уснули, майор исчез, прихватив с собой краски и кисти.
«В четвертом часу утра патруль интернационального отделения задержал в городе голого мужчину, разукрашенного черной и желтой краской. Он орал песню, славящую покойную австро-венгерскую монархию.
Несчастным черно-желтым певцом был господин майор фон Лаузитц».
Немного позднее Ярослав выступил со статьей «Чешский вопрос», где дал глубокий анализ положения с чехословацкими войсками в России. Бешеная агитация против Советской власти среди чешских солдат, пишет он, потерпела поражение. «Судно чешской контрреволюции село на мель… Обманутые союзниками, …они очутились в огненном кольце революционного пожара. Напрасно французский генерал Жанен грозил им, что в случае их отказа идти на фронт против большевиков Франция не даст больше ни франка Чехословацкой республике.