Несломленные

Стою у окна и пью воду из бутылки, наблюдая за тем, как Астрид лежит на кровати Глена и в его одежде. Намеренно прожигаю её взглядом, и Астрид, почувствовав это, поворачивается в мою сторону. Её взгляд меняется, она как будто чувствует опасность, исходящую от меня. Что с ней, чёрт побери, не так? И мгновенно преображается, когда Сарджент касается её руки, и продолжает мило переговариваться с ним о чём-то. Очень уж интересно, что они там обсуждают, но выглядеть заинтересованным выше моих сил. Закатываю глаза и, отпивая несколько глотков, подхожу к ним.

— … говорят, он уже в городе какое-то время. И, получается, появился после того, когда я была здесь последний раз, — говорит Астрид.

— Да-да-да, это он! Меня поражает, что он делает. Не могу решить, чувствую я к нему одобрение, или все же он совсем не тот, кого можно называть героем современности.

Прекрасно понимаю, о ком они говорят, поэтому спрашиваю, чтобы уточнить и как-нибудь вовлечь себя в разговор:

— Вы про «Синдром Души»?

Глен даже немного вздрагивает. Думаю, что скорее от неожиданности: он полностью погрузился в общение с Астрид. Меня передёргивает от его щенячьей нежности. Или я ревную? Его? Да что вообще мне лезет в голову?

— Да, о нём, Фрэнк, — немного надменно произносит Глен из-за моей ворчливости по поводу присутствия Астрид в нашей жизни. — А что ты о нём знаешь? — уже с настоящим интересом продолжает он.

— Немного. По слухам из интернета, — говорю я.

— Расскажи. Мне, правда, он интересен, — бросает Астрид, и на этот раз её «преклонение» передо мной доставляет удовольствие.

— Новый интернет-герой. Неплохо придуманный псевдоним «Синдром Души», хотя он не особо раскрывает род деятельности. Наказывает отбросов общества слегка изощрённым способом, чаще всего полиция находит их по анонимному звонку. Они не страдают, он не использует физические наказания, скорее психологические. Иногда находят кассету с чистосердечным признанием этих людей в преступлениях, которые или сошли им с рук, или были нераскрыты. Или их разыскивает полиция, и он помогает. Конечно, чтобы судить о нём, не хватает многих деталей, но в его деле есть смысл, — заканчиваю я.

— А не кажется, что он такой же больной, как и те люди, которых он ловит? — серьёзно отвечает блондинка, хотя вижу в её взгляде правду — на самом деле, она так не считает.

— Твоя правда, — отрезаю я, чтобы закончить разговор. — Глен, ты на учебу не опаздываешь?

Он сидит в пижамных штанах и футболке в то время, когда уже пора выходить.

— Блин, точно, я заболтался. — Впопыхах он забивает сумку учебниками, и я даже не уверен, что теми. Астрид отворачивается, когда Глен переодевается. Все-таки, тактичность в ней присутствует, что удивительно. Почему-то именно я недостоин её аристократической выдержки.

— Фрэнк, — медленно начинает она, — а тебе не нужно на пары? — Её голос меняется на сахарный, переслащенный. Так и хочется крикнуть, мол, не перебарщивай, со мной такие штуки не пройдут.

— Нужно, но мой корпус ближе, и я уже собран, мисс неприятность, — подмигиваю ей. Раз она начала игру, поддержу её.

— Хоук, не надо так! — кричит Глен, залезая в свитер и, конечно же, застревая в районе воротника так сильно, что Астрид приходится ему помочь.

— Ладно, Глен, я ухожу, и разберись с ней, чтобы она не попалась. — Закидываю на плечо рюкзак. — Может, её привязать где-то?

— Вообще-то, я здесь, — с кривой улыбкой говорит Астрид.

— О-о-о, я прекрасно это вижу, — и подмигиваю ей на прощание. Выхожу из комнаты. Они оба выводят меня из себя, и я не могу позволить, чтобы они это видели. Конечно, я переживаю, что мы попадём в неприятности из-за неё, но Глена уже не переубедить, и я теперь стараюсь помочь нам выйти сухими из воды.

Не осмеливаюсь сейчас поднять эту тему, но рано или поздно она сама всплывет. Что-то надо решать, только пока не до этого. Сейчас учёба, а вечером есть одно дело. Спускаюсь по лестнице, несмотря на то, что в нашей общаге есть лифт. Предпочитаю держать себя в форме. Ступаю бесшумно и довольно быстро. Хватает всего пары минут, чтобы спуститься.

На улице для октября всё же холодно, но я не стучу зубами и не закутываюсь в куртку, потому что не ощущаю температурных режимов. Смело и даже жёстко ступаю по дорожке из гравия, он хрустит под кедами. По дороге встречаю своих одногруппников, совсем нет желания видеть их или общаться по поводу дисциплин, дальше которых они ничего не видят. Раньше и я таким был. Поэтому я лаконично здороваюсь кивком, отказываясь от рукопожатий. Не из-за того, что они мне неприятны, а потому что не могу больше ничего не чувствовать. Потеря осязания сыграла большую роль для меня, если быть честным.

Захожу в свой корпус, прохожу по коридорам до своей аудитории, сажусь на дальнее место, чтобы никто не мешал. Для того, чтобы не слышать чужих разговоров. Особенно оживленной трепотни девчонок, не видящие смысла в журналистике. А тем более в криминалистике. В восемнадцать лет они думали, что это круто и увлекательно, пересмотрев триллеров и детективов. Смерть на экране пленяет как магнит, но в жизни в ней нет никакой магии.

А вижу ли я смысл быть здесь? Сейчас это не так важно. Что-то не изменилось — я с таким же удовольствием хожу на лекции профессора Миязи по криминальной журналистике. Он не такой старый, как все остальные наши преподаватели, которые отслужили своё на передовых. Сейчас их жизнь — это не разбор событий и написание статей, а анализ уже написанного, поэтому, можно сказать, ничего нового они больше не вносят. Только перемалывают старые факты и доносят до наших ушей. И меня уже тошнит от этой серой массы, от этой блевотины, которой нас кормят, которой забивают щели. От того, что мы станем пешками, которых легко пустить вперёд или даже пожертвовать ими. Но Миязи даёт надежду: не всё так, можно выбраться из трясины и смотреть на неё с безопасного расстояния.

За это время в университете профессор совсем не изменился. Как будто все находятся под действием перемен, а он остаётся чем-то вечным. Ему чуть-чуть за сорок, японец, элегантно одетый, всегда в дорогом костюме.

Его мысли я не наматываю на ус, как это делают остальные, но то, что он говорит, действительно, стоит того. Он помогает смотреть на мир через призму опыта. Я осмыслил все его работы, статьи и научные публикации, из-за которых профессор навлёк на себя волну критики. Поток недовольной серой массы о том, что он берётся за то, что лучше оставлять под защитой, в укрытии. Не все можно доставать на свет. А иногда для этого просто не пришло время.

Не замечаю, как профессор заканчивает лекцию на провокационной фразе, которую я прослушал из-за размышлений о сути вещей. Медленно собираю вещи, мне некуда спешить. Поднимаюсь по ступеням, чтобы пройти амфитеатр, в дверях меня за руку останавливает профессор. На него это совсем не похоже.

— Фрэнк, кажется, вы перестали присутствовать на парах.

— Профессор Миязи, не понимаю, о чём вы говорите. Я присутствовал на всех ваших занятиях.

— Мистер Хоук, считаю, вы, как нельзя лучше понимаете, о чём я. Вам стоит задуматься о том, что происходит. Вы вообще слышали, какую тему для задания я вам дал на следующий семинар? — Молчу, и по моему взгляду всё становится понятно. — Что же, я надеюсь, это в последний раз. Не хочу, чтобы блестящий ученик спустился до уровня плебеев, которые выпускаются пачками и потом ничего из себя не представляют. — Теперь он разворачивается и стремительно направляется по коридору.

«Я должен его остановить, — проносится в голове, когда он удаляется. — Мне нужна эта тема!»

— Профессор! — окликаю его, когда он почти прошёл полкоридора.

— Да? — он с улыбкой произносит это или даже с издёвкой, но не поворачивается, лишь останавливается, даже не двигая головой.

— Какая тема вашего задания?

— «Синдром Души». — Я ошарашен. — Всё остальное вы понимаете, — спокойно говорит он. — И прекрасного вам дня.

Профессор Миязи оставляет меня ни с чем и одновременно с таким объёмом информации, которая, как лавина, немного подминает. Руки сжимаются в кулаки, и хочется бить стены. Все стены мира.