Страница 12 из 30
– Зачем ты дал ей каюту? – вздыхая, опустился на скамью Рагнер.
– Рагни, ты дурак, если думаешь, что такая женщина, смелая и приятно безрассудная, будет дожидаться здесь триаду, пока ты не соизволишь отвезти ее домой. Она, столь юная, одна поехала с тобой за три моря – и точно так же уедет, на сносях она или нет. В Брослосе и в пути у вас хоть будет время всё исправить… вернее, тебе исправить. Зачем, если ты ее любишь, ты ее предал?
– Потому что я дерьмо… И еще ту, вторую, я тоже люблю. У тебя было такое? Любил сразу двух.
– Было, – удивил его Адальберти. – Я искренне думал, что любил двух дам, но потом понял, что не любил ни одну и не знал, что такое любовь.
– Так предлагаешь мне обеих сразу бросить?
– Нет, ты не я. Может, ты способен любить сразу двух дам. Но теперь ты должен будешь выбрать одну. Мне, кстати, крайне по душе баронесса Нолаонт… – «невзначай» добавил принц. – Я не перестану желать того, чтобы она стала дамой моего сердца, и не перестану предлагать ей свою защиту. Уверен, уже завтра она подаст мне свою белую ручку для поцелуя…
– Благодарю за откровенность, – холодно и мрачно проговорил Рагнер.
– И всё?
– А что? Набить тебе морду?
– Я сам ее тебе набью… Рагни, – ласковее заговорил Адальберти, – я не стервятник и не буду кружить у раненой красавицы. Но когда ее сердце остынет, то… Не вижу причин, почему бы тогда мне не прилететь к ней. А ты, пойдешь под венец с той, другой женщиной, когда разведешься с супругой?
– Наверно… Не знаю. Я ни разу об этом не думал еще… пойду прямо сейчас и поразмыслю, давай закончим разговор, – вздохнул Рагнер, поднимаясь, и принц тоже встал. – Вторая красавица, кстати, уже надумывает меня бросить. Я могу вернуться и не застать ее через триаду в Ларгосе… А ты мудрее меня. Не зря больше не женился, как овдовел.
– Я бы женился, если бы в Сольтеле не пропадал. Когда видишь среди кучи серебра золотую монету, то разумно ее взять. Куча серебра обманывает, тешит числом тщеславие, но стоит того же, что одна золотая монета.
– Не работают тут твои тонкие сравнения… – потер лоб Рагнер и положил руку на камин. – У меня две золотые монеты, и я не хочу терять ни одну. Словом, женщины – не монеты… У них есть рты, какими они требуют обещаний, головы, какими себе чего-то там надумывают, и ноги, какими они уходят прочь… Красивые ноги, иногда даже слишком, – тяжело вздохнул он, вспомнив длинные, совершенные ноги Лилии.
– Дхааа, – хрипло согласился Адальберти.
– Пойду к истинным монетам, почахну хоть всласть над златом, пока не отдал его паучьей черепахе, – обнял Рагнер своего друга, собираясь удалиться.
– Я бы на твоем месте к баронессе Нолаонт пошел, – остановил его принц Баро. – Ей сейчас плохо, но объясниться с ней надо сегодня.
– Нет, – помотал Рагнер головой. – Я не знаю, что ей сказать, и уже боюсь обещать. Возможно, так даже лучше… Всё само собой разрешилось. Водоворот Лода, как у нас говорят. И Маргарите здесь не нравится – в Ларгосе и в замке. Мы с ней ссорились, она плакала. Зачем тянуть через силу… Раз не срастается, то так тому и быть.
– А чадо?
– Бароном или баронессой Нолаонт будет. Может, и так тоже лучше – будет мой сын счастливым бароном в благословленном Богом Лиисеме, а не наследником Лодэтского Дьявола в убогой Лодэнии. И дочь тоже…
Простившись с Адальберти, Рагнер спустился к себе. На лестнице застыли, как истуканы, два воина-монаха, собиравшиеся провести на ногах всю ночь. У одного из них на переносице срослись густые брови, под какими мерцали черные, неистовые глаза. И у Рагнера в передней, комнатке перед опочивальней герцога, сидели двое дозорных, немного нетрезвых и веселых. Рагнер с раздражением подумал, что тоже хочет иметь воинов-монахов, какие никогда не пьют хмельного, не путаются с женщинами и не дуют в кости. Даже все овчинные покрывала воины веры сняли со своих постелей и аккуратно сложили их в углу проходной четвертого этажа, ведь привезли с собой чудесные колючие одеяла из козьего войлока. Мечта, а не охранители!
В своей спальне Рагнер подошел к холодному камину, какой нарочно приказал не разжигать. Кочергой он нащупал и сдвинул три рычага внутри него – после толкнул каменную стену у камина – и рядом открылась дверь в тайную сокровищницу, а над камином выдвинулся камень. Там, в комнатушке без окон, Рагнер хранил золото, драгоценности и сундук со своими доспехами. Любимая черная кольчуга лежала сверху на сундуке, а меч Регнар, отправленный на покой, мирно спал на ней. Рагнер взял его в руки, любовно погладил хихикающую рожицу Смерти, после чего наполовину вытащил зеленоватый клинок из черных ножен и решил, что возьмет с собой верного друга. Подумав, что сможет фехтовать с Адальберти, он захватил и кольчугу.
Тридцать шесть слитков золота, что привез ему принц, он сперва вывалил из кованого сундучка на пол, затем положил назад девять – доля Лорко, затем еще девять – доля Ольвора. Оставшаяся половина, восемнадцать слитков, будь это обычное монетное золото, равнялась бы четырем тысячам рон, но меридианское золото было намного чище – здесь было где-то на пять тысяч сто пятьдесят рон – для развода требовалось семь тысяч, да и монетный двор начеканить столько никак не успел бы. У Рагнера имелся единственный выход – отнести золото в чертов санделианский банк Лимаро, к родне Кальсингога, то есть практически бросить свое золото в сундук «лысого свиристеля». Еще требовалось за развод отдать Экклесии тысячу золотых монет! Рагнеру пришлось присовокупить к слиткам три тысячи рон за проданный Рюдгксгафц. Далее, шестьсот золотых – внести в королевскую казну, как подать за два года; с дядей они условились, что его королевская четверть за роскошества от короля Орензы будет триста рон, надо взять с собой в столицу на расходы… Он задумался. В подвале, в сокровищнице замка, еще хранилось серебро, и до «великих деяний» герцога Раннора там было где-то на тунну другую монет, но ныне сундуки уж наполовину опустели, если не на больше. Так, сидя в окружении груд золота Рагнер с горечью думал, что он на грани разорения, – и всё из-за Маргариты, которая теперь даже не собирается выходить за него.
Повздыхав, тяжело повздыхав да разобравшись с золотом, Рагнер также забрал из тайной сокровищницы шкатулку, где лежали золотые шпоры, пара перстней, его орден и карбункул Красный Король. В конце Рагнер сказал:
– Спокойной ночи, дева Цтефия, прости, если побеспокоил.
Он мало знал о призраках и не боялся их, но на всякий случай с ней прощался – с маминой подругой. Цальвия Раннор закрыла ее в тайной сокровищнице, давая хоть какую-то возможность уцелеть и сохранить целомудрие, а сама бросилась вниз со смотровой башни. Гонтер Раннор слишком поздно выбил из замка врагов, и дева Цтефия погибла мучительной смертью от жажды, голода, да в кромешной тьме. «Страшнее смерти не придумаешь», – считал Рагнер, жалел эту несчастную деву, которую едва помнил, и свою маму тоже жалел – ту, которая желала помочь, но благими намерениями обрекла дорогую подругу на муки, ужас и участь, что хуже Ада.
Он достал медальон с портретом матери из ящика стола, поцеловал его и положил на сундук со своими доспехами – любое ее изображение подлежало уничтожению, поэтому было разумным его припрятать в тайнике.
«Подруги воссоединились, да вот рады ли?» – подумал он и нажал на выступавший камень над камином – стена встала на место. Задвинув в камине рычаги, он превратил ручку в камень, дверь в стену.
Еще немного постояв, посмотрев на сундучки с золотом и думая, что впрямь глупо себя ведет – отдает состояние ради Маргариты и не делает даже попытки с ней помириться, он подошел к угловой панели. Выдвинув новый засов-крючок и открыв еще одну потайную дверь, Рагнер заглянул в проходик – лилия у дальней дверцы уныло повисла вниз. Тем не менее он постучался в ту дверь.
– Маргарита, – позвал он девушку. – Сними щеколду, пожалуйста, я просто хочу поговорить.
Он постоял немного, прислушиваясь. Легкий шум, что он до этого слышал, исчез, но Маргарита с ним не заговаривала и двери ему не открыла.