Страница 4 из 27
– Жестоко? – усмехнулся Рагнер, догадавшись о ее мыслях.
– Да… – мрачно ответила она и отвернулась.
– Война – это не только оды о героях, – обнял ее Рагнер. – Это всегда кровь, смерть и бесчинства. Не покажи я горожанам Бренноданна, что их ждет, не испугав их, мне пришлось бы палить вашу столицу. А так мне открыли ворота, герцоги Мартинзы и Елеста заключили со мной мировою, другие города на Лани сдались, – словом, я прекрасно знал, что делаю, и ничуть не сожалею. Своей жестокостью я спас многие жизни и себе сберег время… Не тревожься, – добавил он, – скоро Реонданн отстроят заново, потомки всё позабудут и развяжут новую войну, но пока, где-то на цикл лет, Оренза вряд ли захочет еще раз помериться силами с Лодэтским Дьяволом…
________________
Мироздание вдруг дернулось, то ли вниз, то ли вверх, то ли и туда, и обратно. В темной каюте, что была на кормовой надстройке «Хлодии», девушку швырнуло по кровати к стене, а сверху на нее уронило большую собаку. Из стола выпал выдвижной ящик – оловянная посуда и серебряные ложки звонко раскатились по углам. Упал с полки, перепрыгнув через ее высокий край, и дорожный ларчик, в каком хранилось зеркальце, подарок дядюшки Жоля. Проверять, разбилось ли его стекло вновь, Маргарита даже не думала: каюту болтало во все стороны сразу, а ее сердце металось от ужаса. Когда она пришла в себя и отдышалась, то сдвинула ворчавшую Айаду, выбралась из-под нее и прислушалась: между свистом ветра доносились мужские крики из рулевой – закутка ниже верхней палубы, где находился рычаг руля. Дозорные с мачт кричали, если видели скалы, а кормчий или капитан командовал, куда поворачивать рычаг. Рагнер, перед тем как уйти из каюты, сказал Маргарите, что волны не грозят такому большому кораблю, как «Хлодия», но если их вынесет к каменистым берегам Тидии, то дно пробьет и, возможно, будет всего пара минут, чтобы пересесть на лодку.
Айада лизнула Маргариту в щеку, успокаивая ее: «Рагнер не оставит нас в беде». Девушка погладила собаку и, прижавшись в страхе к этому теплому, шелковистому зверю, опять легла на подушку.
…В Орифе, главном городе Сиренгидии, Маргарита оказалась тридцать шестого дня Кротости, спустя пятьдесят два дня как покинула Элладанн. Пополнив там запасы воды и снеди, семь парусников отправились до графства Ормдц – до узкого перешейка между континентом Меридея и полуостровом Тидия, за какой случилась война между Лодэнией и Бронтаей. Парусники увозили товары, полученные Лодэтским Дьяволом от короля Орензы, в город Нолндос, третью столицу Лодэнии, где проходили ярмарки, а после разгрузки боевые суда возвращались к прежней службе – защищать лодэтские берега от морских разбойников. Рагнер и его гости задержались в Орифе еще на три дня. В Элладанне Рагнер передал вместе с Аргусом послание для своего дяди. Тот должен был получить письмо перед Марсалием и отправить навстречу «дорогому племяннику, победителю и, вообще, герою Лодэнии» достойный его громкой славы роскошный парусник – «Хлодию». Корабль короля располагал всеми удобствами, мог идти быстрым ходом даже против ветра и, к огромной радости дам, обещал сократить время морского путешествия не меньше, чем на половину триады. На всякий случай (вдруг дядя Ортвин опять на меня за что-то зол) «дорогой племянник» оставил в Орифе два собственных парусных судна, «Розу ветров» и «Медузу». Забегая вперед, надо сказать, что Ортвин I действительно злился на Рагнера и, хоть «Хлодию» к нему отправил, никаких чествований ему в ответном письме не обещал (наверно, не знает, что я покаялся за штурм Орифа и отдал Мери́диану аж десятину от тунны золота!).
Градоправитель Орифа поселил герцога Раннора и его гостей в портовой крепости, сероватой и мрачноватой, однако роскошно обставленной внутри. Вечером там устраивали пиршества с танцами и театральными зрелищами, туда приходили разряженные приоры – богатейшие и влиятельные люди Орифа, а кто-то прибывал даже из соседних городов, – и всё для того, чтобы засвидетельствовать почтение Лодэтскому Дьяволу и его прекрасной даме, Маргарите, «дорогой и родимой сиренгке».
«Родимую сиренгку» не могло это не удивлять – она никак не ожидала, что сиренгцы останутся благодарными за то, что их земли снова перешли под власть короля Ладикэ, или за святотатство в Великое Возрождение. Рагнер объяснил ей причину такого радушия, рассказав непростую историю кантона Сиренгидия, единственного уголка в Меридее, существующего без благородных по праву рождения аристократов и угнетенных, лишенных свобод землеробов.
В своем учебнике Географии Маргарита видела Сиренгидию как обширный округ, превосходивший размерами соседнее королевство Ладикэ. Кантон выдавался острым зубцом на северо-востоке Орензы, разделял Фойиское и Банэйское моря, а на него открывал пасть свинорылый кит-убийца – огромный остров Аттардия. В действительности Сиренгидия оказалась северным выступом Веммельских гор, самых высоких гор Меридеи. Его голое, безлюдное, каменистое побережье не годилось для земледелия или скотоводства, поэтому оказалось ненужным соседним королевствам – Орензе и Ладикэ. С развитием торгового судоходства купцы облюбовали эти ничейные земли, и за короткий срок – примерно за век, на скалистом побережье выросло восемнадцать красивейших городов-государств, объединенных в торговый союз – Союз Равных. В этих городах жителей насчитывалось не более пяти тысяч – и для Меридеи они являлись довольно крупными поселениями. Ориф, находившийся на мысе Встречи Двух Морей, разросся где-то до девяти тысяч обитателей.
Богатство не позволяло купцам стать аристократами – для благородного мужа занятие торговлей являлось позором, в отличие от воинской службы. Богачи Сиренгидии назвали себя приорами, каким позволялась любая роскошь, завели собственные Золотые и Серебряные книги. Приоры входили в Приорат города, легаты, представители от всех двадцати четырех городов Сиренгидии, правили в Орифе, нагло провозглашенном ими самими столицей.
Здесь надо пояснить значение слова «столица» для меридейцев. Издревле стол занимал центральное положение залы, алтарь являлся столом, за столом собирались вожди. Так слово «стол» приобрело второй смысл – «правление», приставка «пре» означала «через». «Взойти на престол» изначально истолковывали как получение верховной власти на собрании вождей. Князь садился во главе стола, то есть престола, на самый высокий стул – оттуда пошло выражение «сесть на престол», и далее «престол» уже понимался как место сидения, как королевский трон, как инсигния власти. Любой вождь, воин первого ранга, мог объявить город столицей, центром своего правления: в Меридее существовали столицы герцогств и приграничных графств. Но столицей королевства, сакральным местом, где человеку передавалась власть от Бога, город становился только после венчания в нем на царство короля или королевы. Причем, единожды став столицей, более этого статуса город не утрачивал. Следовательно, Ориф не являлся подлинной столицей в ее священном значении. Для вождей Меридеи дело обстояло так: какие-то торгаши кощунствуют, издеваясь над божественным смыслом власти, попирают духовные, мирские и воинские законы, низлагают вековые устои, привечая на своих землях вольниц (конечно, беглых землеробов и лиходеев!) да, выходя в люди словно знать, развращают дурным примером умы прочих мирян.
Аристократы из Ладикэ и Орензы возмущались, но сделать мало что могли – Союз Равных нанимал для обороны нещепетильных рыцарей, каждый город имел войска, их корабли оснащались оружием так, что оставалось позавидовать. Ладикэ страдало еще из-за того, что тоже находилось на перекресте торговых путей, а прекрасные, новые города Сиренгидии оказывались чище и уютнее ее старых, грязноватых портов.
Кроме торговли Сиренгидия жила добычей меди и пирита. В тридцать седьмом цикле лет некие рудокопы, поднявшись высоко в горы, «за семь снежных стен», обнаружили зеленые долины, рыбные озера, плодородные плато и исконных жителей этих мест – золотоволосых и зеленоглазых людей, «носивших грубые одежды, расшитые золотом, вкушавших лебеду с золотых блюд и почивающих, хоть и на золотых ложах, да с покрывалами из камышовой рогожи». Как далее гласила летопись, купцы кантона дали сиренгцам шелка, яства и пуховые перины, сиренгцы показали им ручьи с золотыми самородками. За солнечным металлом в «Край тысячи ручьев» устремились старатели со всей Меридеи; исконные сиренгцы, золотоволосые и зеленоглазые «дети речных нимф», наоборот, стали уходить к побережью и пополнять ряды горожан, купцов, приоров. Еще шесть городов возникли среди горных долин, а Леэ, откуда была мама Маргариты, стал самым южным, горным городом кантона. Путь туда лежал по козьим тропам и занимал где-то две восьмиды.