Страница 3 из 33
Петр I мобилизовал все ресурсы, установив беспрецедентную систему принуждения. Основой его налоговой системы стала подушная подать, ради упорядочения которой Петр распорядился в 1718 году провести ревизию численности податного населения, что сопровождалось небывалыми мерами по закабалению самых разнообразных групп обывателей. В частности, множество деревенских жителей, не исключая и сельских священников, приписали к ближайшим поместьям (в отношении священнослужителей это было позже исправлено), принудив их содержать дворянина, также пребывавшего на службе, в порядке общеобязательной государственной повинности.
Нужно обладать невероятным цинизмом или глупостью, чтобы утверждать, что крестьяне могли придти в восторг от подобных перемен. Пополнять же ряды крепостных демобилизованными квалифицированными солдатами, прошедшими через кровавые битвы, было просто невозможно: они бы в пух разнесли всю эту систему насилия – особенно, если бы их лишили привычной системы армейского довольствия.
К каким ужасающе разрушительным последствиям может приводить неуправляемая демобилизация огромной армии – это России предстояло испытать осенью 1917 года. Но и много раньше это было очевидно всякому здравомыслящему человеку.
Армию, таким образом, необходимо было сохранять. Но государственных средств катастрофически не хватало. Это привело к следующему экстравагантному решению: в конце царствования Петра страна была поделена на территории, отданные в распоряжение отдельным воинским частям. Последние должны были взять на себя сбор налогов, а также самоснабжение, не зависящее от центрального государственного аппарата, на основе принципов действия оккупационной армии, захватившей чужую враждебную страну.
Любой русский солдат мог сапогом распахнуть дверь любого российского жилища и безропотно получить пищу, ночлег и женщину. Отпор мог дать лишь начальник более высокого ранга, оказавшийся внутри – и тут уж горе самоуправщику! Впрочем, по внешнему виду российских жилищ было трудно впасть в ошибку.
«Полковые команды, руководившие сбором подати, были разорительнее самой подати. Она собиралась по третям года, и каждая экспедиция длилась два месяца: шесть месяцев в году села и деревни жили в паническом ужасе от вооруженных сборщиков, содержащихся при этом на счет обывателей, среди взысканий и экзекуций. Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен Батыя. <…>[2] Едва полки стали размещаться по вечным квартирам, начала обнаруживаться огромная убыль в ревизских душах от усиления смертности и побегов: в Казанской губернии вскоре после смерти Петра один пехотный полк не досчитался более половины назначенных на его содержание ревизских плательщиков <…>. Создать победоносную армию и под конец превратить ее в 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по 10 губерниям среди запуганного населения, – во всем этом не узнаешь преобразователя!» – этот крик души авторитетнейшего историка России второй половины XIX и начала XX века В. О. Ключевского мы приводим не только ради его содержания, но и для того, чтобы чуть ниже сопоставить с его же результирующим мнением о заслугах великого преобразователя.
Петровский режим привел Россию к полному разорению.
Этот факт тщательно замалчивался всей послепетровской официальной пропагандой – очень красочное проявление российской специфики!
У Петра I не было ни Освенцима и Треблинки, ни Лубянки и ГУЛАГа, но он прекрасно обходился и без таких эффективных учреждений: численность российского населения сократилась за годы его правления почти на четверть! Нечто подобное периодически случалось в России и в более древние времена, но после Петра такими достижениями не мог похвастать ни один из кровавых властителей!
Массами гибли мобилизованные на строительство новой столицы в болотистой дельте Невы, истреблялись солдаты в беспрерывных войнах, умирало население от голода и эпидемий во всех концах разоренной России. Мирные труженики, отданные во власть ничем не стесняемой оккупации и грабежа, не могли и не хотели восполнять своим трудом возникший дефицит всех материальных ресурсов.
К 1725 году государство полностью обанкротилось: недоимки податей за 1724 год достигли одного миллиона рублей (при девяти миллионах расходной части бюджета), а за две трети 1725 года (т. е. сразу вслед за смертью Петра) дошли до двух третей исчисленного оклада!
Поразительно, но до 1917 года никаких упоминаний об этих фактах невозможно было отыскать ни в каких исторических трудах, не говоря уже об учебниках – совершенно аналогично тому, как нельзя было нигде узнать при коммунистическом режиме, что, например, план Первой пятилетки по основным показателям не был выполнен даже в половинном объеме – да и сейчас почти никто об этом не знает! До сих пор почти все россияне искренне уверены, что и Петровские реформы, и Сталинские пятилетки имели полный успех!
Что до пятилеток, то рассказ о них никак не соответствует теме нашей книги, но с Петром I – другое дело. Просто необходимо привести декларацию только что процитированного Ключевского: «Петр не оставил после себя ни копейки государственного долга, не израсходовал ни одного рабочего дня у потомства, напротив, завещал преемникам обильный запас средств, которыми они долго пробавлялись, ничего к ним не прибавляя. Его преимущество перед ними в том, что он был не должником, а кредитором будущего» — при всем уважении к маститому историку это трудно назвать иначе, чем наглой ложью!
И как это сочетается с его же собственной оценкой заключительных преобразований Петра, которые мы привели несколькими абзацами выше и которые отделены от последней цитаты только сотней страниц[3] его собственных лекций? Пока писал эту сотню страниц, стал другим человеком? Или это сам Петр I стал другим человеком, пока Ключевский набрасывал эту сотню страниц? И притом какая удивительная глупость и грубость формулировок: попробуйте-ка представить себе любое государство, которое не прибавляет ничего к прежним запасам – что же это должны быть за запасы, превышающие многолетние государственные расходы?
Ответ на эти мнимо недоуменные вопросы совершенно ясен: пока Ключевский ведет себя как историк – наблюдатель и исследователь, то не может сдержать собственной вполне понятной человеческой реакции: как же можно не возмущаться столь дикими деяниями Петра? Но как только Ключевский вспоминает, что пишет не о ком-нибудь, а о величайшем национальном герое, профессору действительно приходится становиться другим человеком – гражданином и патриотом, который никак не может позволить себе непочтительности по отношению к национальной святыне!
И все это без комментариев перепечатывается в наши дни! А ведь даже советским историкам, которым было запрещено исследовать мифы коммунистического строительства, все же позволялось развенчивать пропагандистские легенды царских времен – хотя бы в специальных исследованиях, просто по характеру изданий не предназначенных для широкой публики, и историки пользовались такой свободой и выяснили немало горьких истин, относящихся к ушедшим столетиям.
Но мифы о Петре I по-прежнему остаются непоколебленными! И в недавние времена его голову приделывают к туловищу Колумба и устанавливают на берегу Москвы-реки!
Непрочность экономического положения сказывалась еще при жизни Петра I.
Самой армии, лишенной нормального снабжения, оставался только грабеж населения; поначалу его старались вести на чужой территории, которая, однако, в результате захвата становилась затем собственной, а потом, как рассказано, понадобилось и вовсе узаконить разверстку контрибуций и конфискаций по всему пространству державы, доступному для войск.
Но войска, как следует из этого, и во время войн могли действовать только в хорошо населенной местности. Поэтому попытки перейти через малолюдные степи, лежащие южнее России (вот так непреодолимое препятствие!), кончались полным провалом, и пробить выход к незамерзающему Черному морю не удавалось вплоть до последней четверти XVIII века.
2
Так мы обозначаем собственные купюры в цитируемых текстах.
3
Разумеется – в современном полиграфическом воспроизведении.