Страница 28 из 33
Первым делом царь вызвал Ермолова, которого предполагал назначить командующим, а сам снова выехал за границу на чрезвычайный конгресс «Священного Союза» – на этот раз в Лайбах (ныне – Любляна). Срочный отъезд мог казаться даже стремительным бегством!
Ермолов с 1816 года командовал Отдельным Кавказским корпусом и был одновременно главноуправляющим в Грузии; он уже поднаторел в карательной деятельности. В конце декабря 1820 года Ермолов выехал в отпуск в Россию и разъехался дорогами с курьером, посланным императором за ним на Кавказ. Отсутствие телеграфа – важнейший фактор всех политических событий в России того времени!
Заехав по дороге в Орел к своему отцу, Ермолов затем уже не застал в Петербурге императора. Последний, не дождавшись Ермолова, захватил с собой генерал-адъютанта барона И. И. Дибича, который с этого времени сопровождал Александра I во всех поездках – вплоть до конца царствования.
Сообщим основные данные об этом персонаже, сыгравшем в последующих событиях величайшую роль.
Иван Иванович (Иоганн Карл Фридрих Антон) Дибич – потомок (оказавшийся последним) славного рода немецких баронов-разбойников, известного с 1435 года. Его отец, прусский генерал, был принят на русскую службу в 1798 году и прослужил до смерти в 1822 году (с 1811 – директор 1-го кадетского корпуса, затем – Сестрорецкого оружейного завода). Сам И. И. Дибич, родившийся в 1785 году и окончивший Берлинский кадетский корпус, в 1801 году поступил прапорщиком в Семеновский полк и был знаком, таким образом, с ведущими участниками убийства Павла I. Быстро выдвинулся в боях и походах, и с 1810 года уже состоял дежурным штаб-офицером в Свите. В 1812 году командовал войсками, прикрывавшими санкт-петербургское направление, затем снова отличился в сражениях 1813–1814 годов, а с 1815 года был начальником штаба 1-й армии.
Ермолову же в январе 1821 было оставлено повеление ожидать дальнейших распоряжений; ему пришлось задержаться в столице до конца марта 1821 года.
Именно в это время он был уведомлен о содержании доноса Грибовского и о том, что оно доведено до царя.
Под № 5 в списке Грибовского значились оба адъютанта Ермолова времен войны с Наполеоном – М. А. Фонвизин и П. Х. Граббе. Последнего Ермолов немедленно предупредил: «Оставь вздор, государь знает о вашем обществе». Заговорщики, таким образом, были оповещены Ермоловым о раскрытии их секретов.
В марте русская армия получила приказ следовать в Италию – и началось движение войск. Ермолову было приказано выехать в Лайбах.
Но Меттерниху вовсе не светило проникновение русских на юг Европы. Вскоре отчетливо выяснилось, что никто, кроме Александра I и его преемника Николая I, не относится буквально к уставу и решениям «Священного Союза» – все достаточно четко следовали собственным национальным интересам. Австрийцы огромными силами сами вошли в Пьемонт и к середине апреля разгромили восставших.
Когда в конце апреля Ермолов встретился в Лайбахе с русским и австрийским императорами, то российская экспедиция в Италию была уже отменена. Как все это прокомментировал Ермолов – неизвестно, но хорошо известно, насколько он резко мог высказаться по любому поводу. Факт тот, что Александр, вызвав Ермолова с Кавказа, определенно рассчитывал на его поддержку в ближайших делах, но потом, очевидно, передумал.
В марте же разгорелось освободительное движение греков против турок. Царь и тут поступил в соответствии с буквой принятых обязательств и в полном разрезе с традиционной российской внешнеполитической доктриной: движение России к Проливам и поддержка христиан Турецкой империи. Здесь он выступил не только против заветов предков, но и против своей собственной прежней политики, руководимой «командой», в которой греки играли немалую роль.
Один из них, граф И. А. Каподистрия, с 1808 года состоял на русской службе, а с 1815 года фактически возглавлял Министерство иностранных дел России. Крутой поворот Александра I привел к неизбежному изгнанию этого блестящего дипломата.
Восставшим грекам, тщетно взывавшим к России о помощи, было отказано. Помощь оказали англичане. Через год греки провозгласили независимость, а с тех пор почти без перерывов Греция следовала в фарватере британской политики.
Комментируя в августе 1822 года отставку и отъезд Каподистрии из России, Меттерних мог с удовлетворением отметить: «Русский кабинет одним ударом ниспроверг великое творение Петра Великого и всех его преемников».
1/13 мая 1821 года Александр I выехал из Лайбаха в Петербург, а вслед за ним последовал Ермолов. Получив разрешение задержаться в Вене и Варшаве, Ермолов прибыл в Петербург в начале лета и оставался там до его конца – в ожидании возможного нового назначения. Его встреча с другим прежним адъютантом выглядела прелюбопытнейшим образом.
Ермолов приветствовал М. А. Фонвизина такими словами: «Подойди сюда, величайший карбонари! Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он [т. е. Александр I] вас так боится, как бы я желал, чтобы он меня боялся» — сильнее и не скажешь!
Это убедительное свидетельство, что еще в конце апреля 1821 года Александр I никак не мог не только снисходительно, но и вообще сколь-нибудь позитивно относиться к людям, которых, несомненно, продолжал бояться. Это делает еще более интересной позицию, занятую им буквально через месяц.
Единственный эпизод, который можно трактовать как проявление снисходительности Александра – это его предупреждение, переданное Н. И. Тургеневу.
В данном случае, возможно, царь действительно проявил гуманность, чему причина – его благоволение к этому противнику крепостничества. Царь будто бы посоветовал Тургеневу как христианин христианину оставить заблуждения. Тургенев внял совету, вышел из Общества, в том же году ушел со службы, а в 1824-м выехал за границу. Профилактическая мера имела полный успех.
Заметим, однако, что вовсе не ясно, от кого именно исходило предупреждение – от царя или от Милорадовича, якобы игравшего только роль передаточной инстанции.
Чтобы дать логичное объяснение странным решениям Александра I, нужно более внимательно оценить общую обстановку, сложившуюся в российских вооруженных силах к осени 1820 года, а также те изменения, которые произошли в деятельности Тайного общества с октября 1820 по май 1821 года.
Вся ситуация 1815–1820 годов в армейском командовании, рассмотренная выше, по существу была борьбой двух ярко выраженных направлений: с одной стороны – сторонников палочной дисциплины, доводящей до автоматизма подчиненных всех уровней, а с другой – приверженцев боевой выучки, основанной на инициативе в сочетании с необходимым подчинением. Можно рассматривать такую борьбу как столкновение принципиальных доктрин, можно – как чисто карьеристское соперничество служебных кланов, но факт, что борьба имела место, а арбитром в спорах выступал сам Александр I.
К первому направлению, как указывали современники, принадлежали Аракчеев, Барклай-де-Толли (умерший, кстати, еще в мае 1818 года), великие князья Николай и Михаил, а выдающимся представителем его был полковник Шварц.
Ко второму Николай Павлович безоговорочно причислил Милорадовича, сами себя относили Паскевич и Денис Давыдов. К нему же, разумеется, примыкали участники «Союза благоденствия», которых, увы, больше волновали не интересы солдат и задачи боевой подготовки, а собственное право ездить на учения во фраках.
Такое разделение носит, конечно, в определенной степени условный характер: каждого конкретного генерала или офицера не всегда легко отнести к той или другой категории. К тому же личные взгляды и объективные обстоятельства со временем претерпевают изменения. Ниже нам придется, например, рассказать, как на самом финише деятельности и Милорадовича, и своей собственной, не кто-нибудь, а сам пресловутый граф Аракчеев оказался внезапно не в «партии Аракчеева», а в «партии Милорадовича»!
Великий князь Константин Павлович, с его известной любовью к парадам и отвращением к военным действиям, должен был бы, казалось, принадлежать к первому направлению. Но есть свидетельства, что и он с возмущением стал относиться к строевым увлечениям 1820-х годов.