Страница 17 из 21
– А что, можно выбирать и новый пол? – почему-то спросил я, хотя на самом деле это меня мало интересовало. Я был уверен в положительном ответе.
– Естественно, – ответил Марк, – я сам, по-моему, не меньше сотни раз выбирал женский пол. Но понятно, что для этого требуются предварительные биологические коррекции.
– Получается, в вашем мире нет понятия биологической смерти, но есть смерть как психический и духовный феномен. Наверное, изменились и семья, и образ жизни человека, и основные социальные институты?
– Вы, Марк, правы, семьи в вашем понимании у нас нет. Хотя любовь и совместная жизнь людей разного или одного пола играют даже большее значение, чем в ваше время. Самое трудное для нас – выбрать тот или иной тип жизни и развития, ведь они могут быть самыми разными. Чуть легче решить, нужно ли продолжать жить или уже пора уходить со сцены жизни.
Неожиданно появился Николай. Быстро поклонившись Марку, он увлек меня прочь из комнаты. Я даже не успел попрощаться и поблагодарить одно из своих будущих продолжений.
– Закрываются переходы между мирами, мы должны спешить, – объяснял на ходу Дзен. – Возьми мою руку…
Когда я полупроснулся, сновидение уже начало распадаться и улетучиваться. Усилием воли я окончательно стряхнул с себя ночной сон, чтобы закрепить в памяти интересное путешествие в будущее. Расплата не замедлила последовать, началась бессонница, снова я заснул только под утро»[83].
Подведем некоторые итоги. На мой взгляд, подход от социальной инженерии, человека вообще, преображения не выдерживает критики. Альтернатива – рассмотрение интересующей нас темы с точки зрения личности и политики. При этом все равно нужно решать проблему отношения «личность – общество – массы», «политика – массовое социальное действие». Эта проблема встала еще в Античности, вероятно, впервые для Платона. Будучи утопистом, в том плане, что считал вначале аргументы разума неотразимыми, Платон по мере неудач в политике пришел к другому убеждению: для масс нужны законы и устрашение. «Должно быть, уже очень скоро, – пишет X. Арендт, – Платон обнаружил, что истина, а именно такие истины, которые мы зовем самоочевидными, понуждает ум, причем это понуждение, хотя оно ненасильственное, сильнее, чем убеждение или аргумент. Однако с принуждением через разум есть проблема: ему поддаются лишь немногие, и поэтому возникает вопрос о том, как обеспечить, чтобы многие (т. е. люди, множество которых, собственно, и составляет политический организм) могли подчиняться тем же истинам. Здесь, конечно, необходимы иные средства принуждения». В «Государстве» Платон «затрагивает самую глубинную причину конфликта между философом и полисом. Он рассказывает о том, как философ теряет способность ориентироваться в человеческих делах, как его взор поражает слепота, как его ставит в тупик неспособность сообщить об увиденном (о том, что душа видела до своего рождения: небо, богов, идеи. – В. Р.) и как это оборачивается реальной опасностью для его жизни. Именно оказавшись в этом тупике, он обращается за помощью к тому, что он видел, к идеям, делает их мерилами и эталонами (речь у Арендт идет о том, что вначале идеи Платон понимает как “свет истины”, но затем как нормы поведения, адресованные другим людям. – В.Р.). И, наконец, в страхе за свою жизнь использует их как орудия власти… Платон рассказывает довольно пространные истории о наградах и воздаяниях в загробной жизни: он надеялся, что многие воспримут их буквально, и завершал большинство своих политических диалогов тем, что советовал немногим рассказывать эти истории многим. Учитывая, как сильно эти истории повлияли на представления об аде в религиозной мысли (вот уж поистине, ад вымощен благими намерениями. – В. Р.), нелишне отметить, что изначально они были придуманы для сугубо политических целей»[84].
Особая проблема, крайне актуальная для нашего времени, каким образом политика, общество и личность существуют и практикуются в условиях обособления от общества государства и его институтов, а также действия достаточно эффективных социальных «практик вменения» (идеологии, пропаганды в СМИ, запугивания и контроля со стороны силовых структур и пр.). В результате государству и властным элитам удается поставить под свой контроль общественные движения, направленные на изменения существующего социального порядка и отношений. Можно привести один интересный пример: во что вылилось движение за социальную справедливость, инициированное американским реформатором и политтехнологом Солом Алинским в США.
«Если попытаться оценить эффективность экспериментов Алинского и его последователей в отношении заявленных ими вначале целей, – пишет Ирина Жешко, – т. е. посмотреть, в какой мере эксперименты и начатое им движение social organizing привело к ожидаемым им результатам, то здесь, как я пыталась показать, Алинского бы ждало сильное разочарование. Он, как исследователь и экспериментатор, заметил это отчасти сам в последней главе “Правил”.
Эксперименты, начатые во имя развития местной демократии, подорвали самые основы демократии на местном уровне. Отстранение рядовых американцев от политической жизни в конце XX века стало еще более массовым, чем в 1960-х. В заметной степени снизилась роль организаций, таких как профсоюзы, политические партии, добровольные организации, в демократическом процессе, а именно в прямом представительстве интересов ее членов. Одновременно резко повысилась роль этих же организаций в манипулировании коллективными средствами и мнением своих членов. Руководство организаций типа ACORN с самого начала вело прямой диалог, поверх голов ее членов, с крупными политическими игроками – государством, партиями и большим бизнесом. Предложенная Алинским модель вовлечения граждан в решение своей судьбы через организации и формула демократии как “организации организаций” оказались не способными решить эту задачу. Одна из причин непригодности его модели, как показал опыт ACORN, состоит в том, что члены организаций быстро теряют контроль над собственной организацией и превращаются в ее пешек. Организации, созданные Алинским и его последователями, оказались захваченными и контролируемыми той же самой “номенклатурой”, что и социальные институты»[85].
Принципы методологии подсказывают, что корректная реализация антропологического подхода предполагает рефлексию и демонстрацию представлений о человеке, которые исповедует исследователь или философ. Я утверждаю, что не имеет смысл размышлять о человеке вообще (такого феномена для положительного мышления, наверное, не существует), зато есть различные дисциплины, где используются вполне определенные представления и концепции человека и на основе этого делаются конкретные выводы. Вот эти области и проблемы в них и требуется осмыслять и изучать. Например, имеет смысл антропологическая проблематика в философии техники, в учении о телесности, в осмыслении тьюторской педагогики и во многих других областях знания и практики. Но эта проблематика везде разная, и обсуждается она на основе разных концепций человека. Можно обсуждать методологию исследований в этих областях, но вряд ли онтологию человека как такового. Такая онтология может не существовать вообще. Или мы еще не доросли до ее обсуждения. Поэтому проанализируем конкретные антропологические исследования, осмыслим их, и тогда, возможно, придет черед обобщениям и конфигурированию. Но, может, и не придет, все зависит от того, что мы поймем к этому времени. Как говорится, давайте поспешать не торопясь.
Теперь проблемы, относящиеся непосредственно к нашей теме (хотя и рассмотренные здесь к ней относились).
Ясно, что в развитие человека большой вклад делает личность. Но что это за вклад, как он соотносится с другими воздействиями – например, с влиянием общества? Кроме того, я отмечал, что не все являются личностями. Тогда вопрос: отличается ли их развитие от развития человека как личности?
83
Розин В. М. Проникновение в мышление: История одного исследования Марка Вадимова (методологический роман). – М., 2002, 2006.
84
Арендт X. Что такое авторитет // Между прошлым и будущим. – М., 2014, с. 163, 166–167, 169.
85
Жешко (Браун) И. Модель организации Сола Алинского // Философия управления: методологические проблемы и проекты. – М.: ИФ РАН, 2013, с. 227.