Последний сентябрь

А затем раздалось такое знакомое любому, хоть раз попавшему под минометный обстрел, выворачивающее душу «П-П-И-И-И-У-У-У-У-У». Дожидаться, пока финальное «У-У-У-У-У» войдет в заключительную фазу и сменится гулким хлопком разрыва и утробным жужжанием разлетающихся осколков, Мирошник не стал, привычно падая на дно ячейки. Где-то рядом вздрогнула земля, сверху щедро сыпануло иссушенной летним зноем глиной. Ну, вот и снова здрасте, когда ж у них мины кончатся? Хотя, если товарищ комиссар не соврал, мины им итальянские фашисты поставляют, а значит, никогда. У тех большой запас имеется…

— Еще один есть, мужики! — высокий худой парень в застиранном крапчатом «бундесовском» камуфляже выглянул из раскопа, махнув рукой. — Похоже, захоронка, не в бою завалило. Гляньте, чего нашел, — на грязной ладони поисковика лежал оплывший лейтенантский «кубарь». — Офицер, видимо… ну, то есть, командир.

Поисковики, побросав инструмент, сгрудились вокруг раскопа. Не часто удавалось вот так, с ходу, определить принадлежность найденного бойца. Даже если и не удастся — что скорее всего — найти медальон, так хоть будет ясно, что не рядовой. Пусть и безымянный, но все ж…

Похоже, «крапчатый» не ошибся: это было именно захоронение, а не засыпанный взрывом красноармеец. Здоровенный, под два метра ростом, боец лежал, вытянувшись в могиле, руки вдоль туловища, ноги вытянуты… черепа, практически не осталось, лишь хорошо сохранившаяся нижняя челюсть и горсть впечатанных в глину осколков желтоватой кости: наверняка, человек погиб мгновенно, от пулевого или осколочного ранения в голову.

— Ребят, еще один! Этого вроде засыпало, сами посмотрите, — неожиданно раздался голос с дальнего крыла раскопа, и поисковики двинулись на зов. Найденный боец, вероятнее всего, и на самом деле погиб под завалом из вывороченной взрывом земли. Он лежал ничком, раскинув руки и поджав ноги в остатках истлевших почти до самых подошв солдатских ботинок. Затвердевший до хрупкости кожаный ремень нелепо топорщился над желтыми костями таза, все еще выдерживая тяжесть вросших в глину подсумков, полных нерастраченных винтовочных патронов. Рядом нашлись несколько проржавевших дисков от пулемета Дегтярева и пустая коробка, на поверхности которой неведомым образом даже сохранились остатки зеленой краски. Пулеметчик. Хотя, конечно, не факт: могли и румыны после взятия рубежа сбросить расстрелянные диски в первый попавшийся окоп, бывало и такое. Или местные жители, которых «победители» массово сгоняли закапывать погибших…

Поднимали ребят до самой темноты: ни у кого из поисковиков не возникло мысли отправиться в лагерь засветло. Усталость давала о себе знать, но было и еще что-то; нечто, что, собственно, и влекло их каждый год на Вахту Памяти…

На этот раз румыны не стали переть напролом. Атаковали грамотно, по всему рубежу, когда нужно падая и укрываясь в воронках и складках местности. Пулеметчики патронов не жалели, но огонь четырех стволов — один из «Максимов» все-таки накрыло прямым попаданием — не мог удержать всех нападавших. Пехотинцы тоже старались вовсю, неистово передергивая затворы винтовок и матерясь, на чем свет стоял, если клинило или «утыкался» патрон. Противника остановили только метрах в ста. Да и то не факт, что именно остановили — возможно, вражеское командование просто приняло решение прекратить атаку, не доводя до рукопашной, в которой у защитников было бы явное преимущество. Случались уже, знаете ли, прецеденты, после которых румыны всерьез задумались о превосходстве грамотно заточенных малых пехотных лопаток над штатным винтовочным штыком…

Вбивая подошвами грубых солдатских ботинок в глину стреляные гильзы и израсходованные обоймы, Мирошник осторожно выглянул из ячейки. Пока, вроде, тихо — откатились, твари, раны, небось, зализывают. Сдюжить-то они сдюжили, вот только на сколько их еще хватит? Если командование не пришлет подкрепление, кисло им станет, ой кисло…

Поправив сползающую каску, сержант отставил в сторону винтовку и крикнул, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Витька где, мужики? Видал кто?

— Отвоевался твой сосед. Жаль, пацаненка. Как обстрел закончился, он на бруствер вылез, ну и пулю поймал. Прям в сердце. Хоть не мучился.

Мирошник тяжело опустился на дно ячейки, отчего-то вдруг ставшей похожей на могилу. Все-таки, правильно на германской делали, что окопы рыли, еще и с подбрустверными «крысиными норами». А то сидишь тут, как… Сержант зажмурился. Витька, Витька, что ж мне мамке-то твоей теперь сказать? Не уберег? Да при чем тут это? Он до вчерашнего дня и вовсе не знал, что в одну роту с соседским пацаном попадет. В чем его вина? А с другой стороны? Он-то бывалый, повидал кое-чего, и на империалистической, и на гражданской. Шансов у них маловато, считай, что и вовсе нету — по любому отступят, вопрос только, когда. А значит, безымянным пацанчик останется, вчера целую беседу с дурнем провел — ни в какую. Не буду, мол, медальон заполнять — и все тут. Мол, мужики сказали, примета плохая… Прикопают после боя, победители херовы, да и дело с концом…

Словно на что-то решившись, Мирошник торопливо вытащил из брючного кармашка собственный «смертник», решительно крутанул ребристую крышечку. И хорошо, что не заполнил раньше, вот сейчас, вот буквально пару минут бы ему. Адрес да личные данные-то Витькины известны, успеть бы до новой атаки только…

Южное небо, иссушенное зноем недавнего лета и поблекшее, словно подкрашенная синькой, но уже изрядно застиранная простынь, со стоном пропустило сквозь себя зловещую стальную каплю, готовую превратиться в сотни горячих бритвенно-острых смертей. Выронив химический карандаш, сержант дернулся было в угол ячейки, но на каком-то подсознательном уровне понял, что уже ни к чему. Смысла нет. Эта мина — его.

Невысокий султан взрыва всколыхнул землю, разбрасывая вокруг прекратившего свое существование окопчика то, что еще мгновением назад было сержантом Борисом Мирошником, и опал, пыльной волной растекаясь по земле…

…Неистовая сила тротила впечатала в стенку бывшей ячейки покореженную трехлинейку — ее найдут лишь через шестьдесят восемь лет. Как и то немногое, что останется от одного из безвестных героев давным-давно отгремевшей войны. Еще найдут россыпи гильз, растоптанные обоймы, пробитую осколком каску, пару неизрасходованных гранат и раскрученный бакелитовый футляр «смертного» медальона.

Впрочем, всё это уже не будет иметь никакого значения…

— Жалко того, последнего, да? — Ритка затянулась сигаретой и отправила ее в костер. — Ни одной целой косточки. И каска вся дырявая. Прямое, да, мальчики?

— Угу, — давешний «крапчатый» длинно сплюнул куда-то в ночь, за пределы освещаемого костром круга. — Мина, мы хвостовик нашли, в стенке застрял. Итальянская. Самое обидное, медальон при нем был, но почему-то открытый. И карандаш. Погнил, конечно, но можно было понять, что такое — стержень остался. Странно, он что, свою анкету прямо во время боя заполнял, что ли? Непонятно…

— Ох, ребята, семь лет в отряде, а все привыкнуть не могу… Леш, водка еще есть? Так налей. И это, спой чего-нибудь, а? Помнишь, ты в прошлом году пел, ну эту, про воронку? Иванкин, что ль, написал, тот, что книгу издал про наших ребят, поисковиков?..

— Ивакин, — буркнул поисковик, подтягивая к себе видавшую виды гитару. — Ладно, спою. Но потом твоя, Марго, очередь… попробуй отказаться…

…Я сидел в нескольких метрах от раскопа и курил, втихаря прикладываясь к потертой, давно потерявшей былой эмалевый лоск, фляжке. Нет, не из раскопа, что вы — просто старой советской фляжке годов шестидесятых, еще в детстве подаренной мне покойным отцом.