Страница 7 из 10
Я снова здесь, в семье родной…
Я снова здесь, в семье родной,Мой край, задумчивый и нежный!Кудрявый сумрак за горойРукою машет белоснежной.Седины пасмурного дняПлывут всклокоченные мимо,И грусть вечерняя меняВолнует непреодолимо.Над куполом церковных главТень от зари упала ниже.О други игрищ и забав,Уж я вас больше не увижу!В забвенье канули года,Вослед и вы ушли куда-то.И лишь по-прежнему водаШумит за мельницей крылатой.И часто я в вечерней мгле,Под звон надломленной осоки,Молюсь дымящейся землеО невозвратных и далеких.[1915–1916]Даль подернулась туманом…
Даль подернулась туманом,Чешет тучи лунный гребень.Красный вечер за куканомРасстелил кудрявый бредень.Под окном от скользких ветелПерепельи звоны ветра.Тихий сумрак, ангел теплый,Напоен нездешним светом.Сон избы легко и ровноХлебным духом сеет притчи.На сухой соломе в дровняхСлаще меда пот мужичий.Чей-то мягкий лик за лесом,Пахнет вишнями и мохом…Друг, товарищ и ровесник,Помолись коровьим вздохам.Июнь 1916 г.День ушел, убавилась черта…
День ушел, убавилась черта,Я опять подвинулся к уходу.Легким взмахом белого перстаТайны лет я разрезаю воду.В голубой струе моей судьбыНакипи холодной бьется пена,И кладет печать немого пленаСкладку новую у сморщенной губы.С каждым днем я становлюсь чужимИ себе, и жизнь кому велела.Где-то в поле чистом, у межи,Оторвал я тень свою от тела.Неодетая она ушла,Взяв мои изогнутые плечи.Где-нибудь она теперь далечеИ другого нежно обняла.Может быть, склоняяся к нему,Про меня она совсем забылаИ, вперившись в призрачную тьму,Складки губ и рта переменила.Но живет по звуку прежних лет,Что, как эхо, бродит за горами.Я целую синими губамиЧерной тенью тиснутый портрет.[1916]Опять раскинулся узорно…
Опять раскинулся узорноНад белым полем багрянец,И заливается задорноНижегородский бубенец.Под затуманенною дымкойТы кажешь девичью красу,И треплет ветер под косынкойРыжеволосую косу.Дуга, раскалываясь, пляшет,То выныряя, то пропав,Не заворожит, не обмашетТвой разукрашенный рукав.Уже давно мне стала снитьсяПолей малиновая ширь,Тебе – высокая светлица,А мне – далекий монастырь.Там синь и полымя воздушнейИ легкодымней пелена.Я буду ласковый послушник,А ты – разгульная жена.И знаю я, мы оба станемГрустить в упругой тишине:Я по тебе – в глухом тумане,А ты заплачешь обо мне.Но и поняв, я не приемлюНи тихих ласк, ни глубины —Глаза, увидевшие землю,В иную землю влюблены.[1916]Синее небо, цветная дуга…
Синее небо, цветная дуга,Тихо степные бегут берега,Тянется дым, у малиновых селСвадьба ворон облегла частокол.Снова я вижу знакомый обрывС красною глиной и сучьями ив,Грезит над озером рыжий овес,Пахнет ромашкой и медом от ос.Край мой! Любимая Русь и Мордва!Притчею мглы ты, как прежде, жива.Нежно под трепетом ангельских крылЗвонят кресты безымянных могил.Многих ты, родина, ликом своимЖгла и томила по шахтам сырым.Много мечтает их, сильных и злых,Выкусить ягоды персей твоих.Только я верю: не выжить тому,Кто разлюбил твой острог и тюрьму…Вечная правда и гомон лесовРадуют душу под звон кандалов.[1916]Не бродить, не мять в кустах багряных…
Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа.Со снопом волос твоих овсяныхОтоснилась ты мне навсегда.С алым соком ягоды на коже,Нежная, красивая, былаНа закат ты розовый похожаИ, как снег, лучиста и светла.Зерна глаз твоих осыпались, завяли,Имя тонкое растаяло, как звук,Но остался в складках смятой шалиЗапах меда от невинных рук.В тихий час, когда заря на крыше,Как котенок, моет лапкой рот,Говор кроткий о тебе я слышуВодяных поющих с ветром сот.Пусть порой мне шепчет синий вечер,Что была ты песня и мечта,Всё ж кто выдумал твой гибкий стан и плечи —К светлой тайне приложил уста.Не бродить, не мять в кустах багряныхЛебеды и не искать следа.Со снопом волос твоих овсяныхОтоснилась ты мне навсегда.[1915–1916]