Страница 4 из 21
Примерно в то же время я стал бояться огня и молний. Прежде я был к ним безразличен, теперь же они будили во мне невыразимый ужас, и я искал спасения в самых отдаленных углах при первых признаках грозы. Днем моим излюбленным укрытием был подвал среди развалин сгоревшего поместья, и я мог отчетливо представить великолепие дома в его лучшие годы. Однажды я напугал местного жителя тем, что привел его прямо ко входу в это неглубокое убежище, о котором знал, несмотря на то, что о нем забыли на долгие годы.
И вот случилось то, чего я так боялся. Родители мои, обеспокоенные переменой манер и внешности своего единственного сына, установили за мной слежку, которая грозила мне катастрофой. Я ни с кем не говорил о своих визитах в гробницу, с самого детства свято храня свою тайну, и отныне должен был плутать в лесном лабиринте так, чтобы сбить с толку возможных преследователей. Ключ, о существовании которого знал только я, всегда был скрыт у меня на груди. Я никогда не брал с собой ни одну из тех вещей, что находил среди стен подземелья.
Как-то утром я вновь покинул сырой склеп, закрыв замок на цепи нетвердой рукой, и среди ветвей увидел искаженное ужасом лицо соглядатая. Близился мой конец, мое убежище было обнаружено, как и цель моих ночных похождений. Меня никто не задержал, и я поспешил домой в надежде подслушать то, что будет сказано моему отцу. Неужто всем станет известно о моем пребывании в гробнице? Представьте же мое облегчение, когда я услышал, как очевидец, подбирая слова, шептал моему родителю, что я провел ночь на прогалине у входа, невидящим взглядом воззрившись на проем в двери! Какое чудо ослепило его? Я убедился, что был под эгидой незримых сил. Подобное открытие, ниспосланное мне, воодушевило меня, и я смело возобновил свои ночные прогулки, уверенный в том, что никому не под силу застать меня в склепе. Всю следующую неделю я наслаждался неописуемыми празднествами, творившимися среди могильных стен, а затем случилось несчастье, заточившее меня в этом безрадостном и горестном узилище.
Не стоило мне покидать дом в ту ночь, ведь среди туч уже затаились громовые раскаты, а болото в лесной чащобе сияло адским свечением. Иным был и могильный зов. Не гробница в холме, нет, тот дьявольский подвал на его обугленной вершине манил меня, будто призрачным пальцем. Едва я предстал перед пустынными руинами, в лунном свете мне явилось то, что лишь смутно виделось доныне. То был столетье как сгинувший дом, величественно открывшийся изумленному взору, и окна его сияли множеством свечей. По длинной дороге подымались кареты бостонской знати, пешком приближались напудренные модники соседских поместий. С толпой смешался и я, хоть и знал, что место мое среди хозяев, а не гостей. В залах царили музыка, смех и полнились бокалы в каждой руке. Некоторые лица были знакомы мне, хоть и видел я их уже ссохшимися, во власти смертного тлена. Среди разнузданных кутил я был самым беспутным и порочным. Бурный поток ликующего богохульства извергал я из своих уст, в скандальности суждений не щадя ни бога, ни природу.
Внезапный отзвук громового раската, заглушивший гвалт скотского празднества, раздался под самой крышей, бросив тень малодушия на лица неистовствующих гостей. Языки красного пламени и пылающий жар объяли весь дом, и пирующие, пораженные ужасом кары, лежавшей за гранью бушующей стихии, дико крича, бежали в ночь. Но я остался, прикованный к креслу, ибо мной овладел презренный страх, подобного которому я никогда не испытывал. И вслед за тем я вновь затрепетал: сгорев дотла, став пеплом, что ветры разнесут на все четыре стороны, я никогда не буду погребен в гробнице Хайдов.
Не меня ли ожидает мой гроб? Не я ли должен по праву навеки упокоиться среди потомков сэра Джеффри Хайда? Я! Я получу свое посмертное наследство, даже если душе моей придется веками скитаться в поисках иного телесного пристанища, что возляжет в том пустующем алькове гробницы. Джервас Хайд никогда не разделит печальной судьбы Палинура!
Когда в глазах моих рассеялся призрак пылающего поместья, я обнаружил, что словно одержимый, с воплями извиваюсь в руках двоих мужчин, в одном из которых я узнал следившего за мной подле гробницы. Дождь лил ручьями, на юге вспыхивали молнии, еще недавно проносившиеся над нашими головами. Отец мой горестно наблюдал, как я выкрикиваю требования похоронить меня в гробнице, и убеждал тех, кто удерживал меня, обходиться со мной как можно мягче. Круг, что чернел на полу разрушенного подвала, красноречиво говорил о том, куда пришелся удар молнии, и несколько сельских жителей с фонарями пытались открыть ларчик старинной работы, извлеченный из тайника, разбитого молнией.
Отринув бесплодные и бесцельные попытки вырваться, я наблюдал, как они рассматривали сокровище, и, получив дозволение, принялись за дележку. В ларце, чьи оковы были также разбиты, было множество бумаг и ценностей, но вниманием моим владела лишь одна.
То была фарфоровая миниатюра, изображавшая молодого человека в затейливом парике, с инициалами «Дж. Х». Взглянув на его лицо, я будто бы посмотрел в зеркало.
На следующий день меня доставили в эту комнату с зарешеченными окнами, но некую связь с миром я поддерживаю благодаря моему старому, простоватому слуге, к которому я в детстве привязался и который, подобно мне, любит кладбища. Все то, чем я делился со слушателями о тех ночах, что провел в гробнице, вызывало лишь жалостливые улыбки. Отец мой, что часто навещает меня, утверждает, что никогда я не входил в окованную цепями дверь, клятвенно заверяя, что никто не касался замка уже полвека. Он также упоминает, что вся округа знала о моих прогулках, и меня часто видели дремлющим на прогалине у мрачного фасада, с полуоткрытыми глазами, смотрящими на щель в двери. Мне нечего противопоставить этим утверждениям, ведь ключ к замку я потерял той ужасной ночью. Те необыкновенные знания о минувшем, открывшиеся мне во время ночных встреч с мертвецами, он счел плодами моих длительных, всепоглощающих исканий среди старинных томов семейной библиотеки. Не будь рядом моего верного старого Хайрама, я бы и сам убедился в собственном безумии.
Но Хайрам, что верен мне до конца, верит мне и сделал то, что сделает достоянием общества хотя бы часть моей истории. Неделю назад он взломал замок на беспрестанно приотворенной двери и с фонарем в руке проник в мрачные глубины. На плите в нише он отыскал старый пустующий гроб, потускневшая пластина на котором гласила «Джервас». Мне было обещано, что после смерти я возлягу там, на погребальном ложе той гробницы.
Полярис
В северное окно моей комнаты проникает таинственный свет Полярной звезды. И все долгие часы адской тьмы она сияет на небосводе. И осенью, когда воют и скулят северные ветры, когда о чем-то шепчутся красные листья деревьев на болоте в ранние ночные часы при ущербной луне, я сижу у окна и гляжу на Полярную звезду. Медленно тянутся ночные часы, и с небосвода уходит сверкающая Кассиопея, а Большая Медведица будто нехотя поднимается над волглыми деревьями на болотистой топи, которые раскачивает ночной ветер. Перед рассветом над низкими холмами, там, где кладбище, подмигивает красноватый Арктур. Голова кометы Береника мерцает на таинственной восточной части небосклона. А Полярная звезда стоит все так же высоко в темном небе и гнусно подмигивает, как сумасшедшее недреманное око, которое силится передать какую-то давно позабытую весть и помнит лишь, что такая весть была. Иногда Полярная звезда скрыта туманом, и я засыпаю.
Мне никогда не забыть ночь великой Авроры, когда над болотом разлился ее сверкающий дьявольский свет. Потом небо закрыли тучи, и я уснул.
А чудесный город я впервые увидел при ущербной рогатой луне. Он лежал на плато между двумя горными вершинами, тихий и сонный. Его крепостные стены, башни, колонны, своды и даже мостовые были из белого мрамора. На мраморных улицах возвышались мраморные колонны, и верхняя часть каждой колонны представляла собой скульптурное изображение строгих бородатых людей. Воздух был теплый и неподвижный. А наверху, отклоняясь от зенита всего на десять градусов, сверкала наблюдавшая за мной Полярная звезда. Я долго смотрел на город, но день все не наступал. Когда красный Альдебаран, который мерцает низко на небосклоне и никогда не заходит, прошел четверть своего пути по горизонту, я увидел свет и движение в домах и на улицах. Я увидел благородных знакомых мне людей в странных облачениях. При свете рогатой ущербной луны они ходили по городу и говорили мудрые слова на знакомом мне языке, непохожем на все те, что я знаю. А когда красный Альдебаран прополз больше полпути по горизонту, город снова погрузился во тьму и тишину.