Мифы Ктулху

Кошки Ултара

Говорят, в городке Ултаре, который находится за рекой Скай, запрещается убивать кошек. Я охотно верю в такой запрет, глядя, как мой кот с блаженным мурлыканьем расположился у камина. В кошках есть нечто таинственное, сродни волшебству, невидимому человеческому глазу. Кошка – душа Древнего Египта, хранительница преданий забытых городов в Мероэ и Офире. Она одной крови с царями джунглей, преемница тайн древней мрачной Африки. Сфинкс – ее двоюродный брат и говорит на ее языке, но кошка древнее сфинкса и помнит то, что он запамятовал.

До того как в Ултаре наложили табу на убийство кошек, там жил бедняк с женой. Они с какой-то злой радостью ставили ловушки и убивали соседских кошек. Причина мне неизвестна, хотя многие не выносят кошачьих воплей по ночам, многим не нравится, как кошки крадутся в сумерках по чужим дворам и садам. Но какова бы ни была причина, старики с удовольствием отлавливали и убивали любую кошку, бродившую возле их лачуги, и по отчаянному визгу в темноте горожане догадывались, что убийство было изощренным. Соседи и не пытались объясниться со стариком и его женой: всех отпугивали их сморщенные злые лица, и никому не хотелось заходить в темную лачугу под разросшимися дубами в их запущенном саду. По правде говоря, страх перед стариками пересиливал неприязнь к ним, и, вместо того чтобы как следует отругать безжалостных убийц, хозяева кошек старались не подпускать своих любимцев близко к их темному жилищу. А если по недосмотру кошка пропадала и в ночи раздавались отчаянные вопли, владельцы горестно оплакивали свою потерю и благодарили судьбу, что потеряли кошку, а не ребенка. Ведь жители Ултара по простоте душевной не задумывались, откуда взялись кошки.

Однажды на узких мощенных булыжником улицах Ултара появились фургоны с неведомыми странниками. Темнокожие люди, приехавшие с юга, не походили на тех, что проезжали через городок дважды в год. Они остановились на рыночной площади, предсказывали за серебряные монетки судьбу и покупали у торговцев яркие бусы. Никто не знал, из какой страны они прибыли, но горожане дивились молитвам, которые они возносили, и странным изображениям по бокам фургонов: там были намалеваны люди с кошачьими, орлиными, бараньими и львиными головами. А вождь пришельцев носил на голове убор с двумя рогами и диковинным диском меж ними.

Был с ними мальчик-сирота с черным котенком. Чума не пощадила малыша, оставив ему в утешение только черный пушистый комочек. Но для ребенка и черный котенок был отрадой. Мальчонка, которого темнокожие странники называли Менес, чаще улыбался, чем плакал, играя с резвым котенком на ступеньках странно разрисованного фургона.

На третье утро в Ултаре мальчик хватился своего котенка и горько заплакал. На рыночной площади горожане рассказали ему про старика и старуху, про ночные кошачьи вопли. Услышав их рассказ, мальчик задумался, а потом произнес молитву. Протянув руки к солнцу, он молился на чужом языке, непонятном горожанам. Собственно, они и не пытались понять мальчика: все стояли, задрав голову к небу и дивились, какие причудливые формы принимают облака. Удивительно, но стоило мальчику произнести молитву, как на небе стали собираться облака, принимая формы странных существ с рогами и диском меж ними. Но природа щедра на выдумки для людей с воображением.

В тот вечер приезжие покинули Ултар, и больше их никогда не видели. А местные жители всполошились: во всем городке не осталось ни одной кошки. Все коты и кошки как сквозь землю провалились – большие и маленькие, черные, дымчатые, рыжие, белые, полосатые. Старый бургомистр Крэнон божился, что кошек увезли темнокожие в отместку за убитого котенка Менеса, и проклинал чужестранцев и мальчишку. Но Нит, тощий нотариус, заявил, что у него на подозрении старик со старухой: все знают про их ненависть к кошкам и возрастающую дерзость. Тем не менее никто не решился обвинить в убийстве зловещую парочку, даже когда маленький Атал, сын хозяина гостиницы, поклялся, что видел кошек в их распроклятом дворе. По его словам, все кошки парами ходили вокруг стариковой лачуги, будто совершая какой-то неслыханный звериный обряд. Горожане не знали, стоит ли верить рассказу ребенка. Конечно, злодеи могли колдовством умертвить всех кошек, но уж лучше дождаться, когда они выйдут из своего мрачного пакостного двора.

Подавив бессильную злобу, ултарцы уснули, а наутро – хотите верьте, хотите нет – все кошки Ултара сидели у родных очагов. Большие и маленькие, дымчатые, рыжие, белые, полосатые – все до одной! Все они были сытые и гладкие на вид и блаженно мурлыкали. Горожане только диву давались, пересудам не было конца. Старый Крэнон снова божился, что кошек увезли темнокожие: от стариков они бы живыми не выбрались. Все сошлись на одном: кошки не ели мяса и не пили молока – вот в чем загадка. И два дня кряду сытые ленивые кошки Ултара, не притрагиваясь к пище, дремали у очага или на солнышке.

Прошла неделя, и жители городка спохватились, что вечерами в лачуге под развесистыми дубами не зажигают свет. Потом тощий Нит заметил, что старик и старуха не показывались на людях с тех пор, как пропали кошки. Еще через неделю бургомистр преодолел свой страх и решил наведаться в тихую обитель по долгу службы. Но он предусмотрительно взял с собой двух свидетелей – Шэнга, кузнеца, и Тала, резчика по камню. Они сломали тонкую дверь, и вот какая им открылась картина. На глинобитном полу лежали два чисто обглоданных скелета, а по темным углам ползали странные жуки.

В городке начались пересуды. Следователь по уголовным делам Зат долго совещался с Нитом, тощим нотариусом. Потом он буквально засыпал вопросами Крэнона, Шэнга и Тала. Допросили даже маленького Атала, сына хозяина постоялого двора, и дали ему в награду леденец. Разговор шел о старике и старухе, о темнокожих странниках, приехавших в фургоне, о мальчишке Менесе и его черном котенке, о молитве Менеса и облаках на небе во время молитвы, об исчезновении кошек и о том, что нашли в лачуге под дубами в проклятом дворе!

И в завершение всех дел горожане приняли закон, о котором толкуют торговцы в Хатеге и путники в Нире, – закон, запрещающий убивать кошек в Ултаре.

Селефаис

Во сне Куранес видел город в долине, морской берег вдали и снежную вершину горы над морем. Во сне пестро раскрашенные галеры, отчалившие из гавани, плыли в дальние края, где море смыкается с небом. Во сне он и получил имя Куранес: когда он бодрствовал, его звали иначе. Вероятно, он не случайно придумал себе другое имя: Куранес был последним в роду и остро чувствовал свое одиночество в многомиллионной равнодушной лондонской толпе. Не так уж много людей с ним разговаривали и обращались к нему по имени. Его деньги и земли – все ушло в прошлое, и ему было безразлично, кем он слывет меж людьми. Куранес предпочитал грезить и писать о своих грезах. Те, кому он показывал первые пробы пера, высмеяли его, и Куранес стал писать для себя, а потом и вовсе бросил это занятие. И чем больше он удалялся от мира, тем изумительнее становились его сны, и всякая попытка описать их была заранее обречена на неудачу. Куранес был человеком несовременным и мыслил не так, как те, что пишут. Они пытались сорвать с жизни ее узорчатый убор мифа и показать неприкрытое безобразие отвратительной реальности. Куранес же искал лишь красоту. Ее не смогли раскрыть правда и опыт, и тогда он обратился к фантазии и иллюзии и нашел красоту совсем рядом – в туманных воспоминаниях и мечтах детства.

Немногие сознают, какие чудесные горизонты раскрываются в историях и мечтах юности. Дети, слушая и мечтая, осмысливают все лишь наполовину, а когда уже взрослыми мы пытаемся что-то вспомнить, воспоминания получаются скучными и прозаичными, ибо мы уже отравлены ядом жизни. И все же некоторые просыпаются, увидев во сне диковинные фантазии – зачарованные горы и сады, фонтаны, поющие на солнце, золотые пики гор, обрывающихся к ласковым морям, долины, простирающиеся вокруг спящих городов из камня и бронзы, удальцов, разъезжающих на белых лошадях, покрытых попонами, по опушкам густых лесов. И тогда мы догадываемся, что заглянули в прошлое, в мир чудес, через ворота из слоновой кости, открытые для нас прежде, когда мы еще не были так мудры и несчастны.