Страница 19 из 40
Немного повздыхав — лететь по ночи придется, змей что-то пробурчал про посадку, верную смерть и черта лысого. Я старалась не слушать. Уж лучше разбиться, чем в лапы к Кышеку…
Крылья аспида быстро мелькали в морозном воздухе. Прижавшись спиной к Ярушке, прятала от резкого ветра в пуховом платке нос и щурила глаза. Там, внизу, оставался Первоград. Город накрыли сумерки, а меня окутало липкое, сладкое счастье. Снова рядом с милым другом, и сердечко стучит быстро-быстро вовсе не от страха. Теперь и море-океан перемахнуть что кулаком по столу треснуть. Не отпущу, не потеряю!
На радость ночка выдалась ясной. Луна и звезды отражались от снега, делая путь легким. Куда Потап нас нес, не знала, но по всему выходило — больно далеко от столицы. Диво, как быстро аспиды летать умеют при желании. Недавно гам Первограда слыхала, легкий морозец пощипывал, а теперь тишь глухая и холодина знатная, того и гляди околею.
Смерть от холода не наша доля — поняла после того, как Потап с хриплым криком «Держись!» поспешил навстречу верхушкам деревьев. Через пару мгновений змея закружило, мы с Яркой еле успели крепче вцепиться в тугие складки кожи. Только в шерстяных рукавицах шибко не ухватишься, и локтей за шесть до земли мы рухнули со спины Потапа.
Сугроб принял радушно. Чудом на пути не попались деревья и коряги. Немного выло в голове, отдавало в шею, но целы — это главное. Аспиду повезло меньше — змея хорошо крутануло, и он пересчитал добрую дюжину сосен да елок. Волки завели было песни, но мигом стихли, услыхав душераздирающее кряхтение крылатой нечисти. Что говорить, будь я даже волкодлаком, сама бы от таких звуков притаилась.
— Убился?! — грудь рвало от холодного воздуха, в валенки хлынул снег.
— Обойдется, — бодрясь, заявил змей, поняв, что стенания сотрясали воздух не зря. — Потроха немного отбил.
— Васенька, нашла из-за кого переживать, — Ярка утопал в сугробах, хромая. — Чего этому чудищу будет?
— Надо было тебя еще над столицей скинуть, — пробурчал Потап.
— Цыц! — углядев в глазах Яра горячее желание ответить «чудищу», оборвала я.
— Очень надо, — небрежно бросил кузнец.
— Пусть идет на все четыре стороны, — выбираясь из кучи дров, заявил змей. — Цаца, его в Глухомань не поведу, так и знай! Мне сказано тебя доставить — доставлю, а этого, — он сморщился, — богатыря... без приглашения нельзя.
— Вася без меня никуда не пойдет, — друг даже бровью не повел.
— Цаца, пойдешь или как? Только знай, на носу морозы лютые, чуть дольше задержимся — померзнем…
— Предлагаешь к теплой печке быстрее отправиться, а Ярку тут на смерть бросить?! Хорош Потап! Не ждала от тебя, не гадала…
Пылкая речь заставила аспида знатно растеряться. Он раздувал ноздри, выдыхал густой пар, поднимал когтистый палец к звездам, желая оправдаться, но ничего так и не мог придумать. Ярка довольно хмыкал, с полуулыбкой поглядывая на меня.
Так бы играли в гляделки средь густого зимнего леса, но нас прервал шелест крыльев. Огромный ворон мягко опустился на снег, в свете ясной ночи черное оперение отдавало синевой. И все бы ничего — птица да птица, только глаза у него горели ярким красным пламенем. Жутко сделалось, словно мороз из воздуха в самую душу пробрался, передернуло. Вид аспида смелости не придал — змей так и застыл с оттопыренным пальцем и приоткрытой пастью. А уж когда на Ярушку глянула, чуть ума не лишилась.
На лице друга, будто в водной глади, отражался огонь из глаз ворона. Вытянувшись, что кол от земли, он замер и не отрывал взгляда от птицы. Голова кузнеца медленно раскачивалась из стороны в сторону, дыхание становилось чаще.
— Ярка, — осторожно дотронулась до локтя друга.
— Не слышит он, — заговорил Потап. — Заколдован.
— Кем?
— Птичкой, — вытаращив желтые глазищи, змей пожал плечами.
В тот же миг Яр словно очнулся. Он резко натянул шапку на глаза и кинулся на ворона. Птица не успела вспорхнуть, только глухо крякнула, оказавшись в огромных ладонях, и вспыхнула не хуже костра. Рукавицы горели прямо на руках кузнеца, неистово обжигая кожу.
Ярка орал от боли так, что волки снова передумали выть, но рвущийся огонь не выпускал. Перекатываясь в сугробах, кузнец боролся с неведомой напастью. Шапка полетела с головы, оголив льняные пряди. Казалось, друга захватывает пламя и тут же отпускает. Слышался треск дров, перебиваемый криками друга.
— Погорит! Потап, он погорит! — кинулась к Яру, но оказалась в цепких лапах аспида.
Змей молча держал меня, заставляя беспомощно глядеть, как Ярушку обвивает ядовитое красное пламя. Из глаз катились слезы, кричала, колотила кулаками по огромным пальцам аспида не в силах помочь милому.
— Охолони, цаца! Уймись! Он справится!
Облако легкого пепла взмыло в холодном воздухе и, словно черный снег, опустилось на землю. Ярка перекатился на спину и широко раскинул руки. Грудь молодца больше не вздымалась от дыхания.
— Ярушка, миленький!
Высвободившись из лап Потапа, кинулась к другу. На ладонях кузнеца кровавыми следами остались страшные ожоги. Распахнула кафтан — стучит сердечко… Стучит!
— Потап, далеко до Глухомани?!
— Цаца, нельзя его туда… — взволнованно дышал змей, — после такого и подавно!
— Ты бы Несмеяну бросил?!
— Она же мой пряничек, — растерянно моргал аспид.
— А это мой пряничек! — уже шипела — голос осип от криков.
Поняв, что я не отступлюсь, Потап нахмурил морду почти по-человечески и быстро заговорил:
— Встанешь спиной к луне, глаза закроешь и задком ступай, как запнешься, да свалишься, окажешься в Глухомани. Богатыря твоего сам допру, — окинув взглядом Ярку, он пуще скривился. — Пряничек…
Ярка болтался в лапах Потапа, а у меня, кроме трясущихся коленей, кажется, не осталось ничего, даже сердца не чуяла. В ночной тишине подняли лай собаки, словно по цепи подхватывая тявканье в каждом дворе. В потемках Глухомань казалась слишком маленькой. Избы щеголяли закрытыми ставнями — люди уже десятый сон глядели, а на нашем пути десятая беда приключилась и, поди, не последняя. Вдалеке мерцали тусклым светом два окна — вот туда и шел Потап.
— К Малуше сразу отнесем, — объяснил змей, — поправит твоего молодца, будет что новенький. А мне Яга шею в узел скрутит, когда узнает…
— Неужто доброму человеку сюда без приглашения нельзя?
— Доброму-то можно, — задумчиво протянул Потап. — Только здесь Яга с Малушей решают, кто добрый, а кто нет.
Ну что же, погонят Яра — уйду и я. Другого и в мыслях держать не стану. Лишь бы помогла Малуша, лишь бы на ноги его поставила.
Мороз расходился не на шутку. Светлую ночку окутывал туман. Влажный холод забирался под старую шубейку, тело разбирал озноб. Теперь Глухомань не казалась маленькой, дорога до светлых окон тянулась, что смола по дереву.
— И где вас черти носили? — из приоткрытой двери избы Малуши высунулся знакомый крючковатый нос. — А это еще что такое? — Яга выглянула и, увидав Яра, серьезно осерчала.
— Я говорил — нельзя, а она не слушает! — оправдывался аспид.
— На сеновал ступай, утром поговорим, — рявкнула ведьма, широко распахнув дверь.
Потап обреченно вздохнул, потупив взгляд, и, перебирая когтистыми пальцами, явил мою дорожную сумку. Сердце дрогнуло — сохранил, не подвел.
— Держи, цаца, ежели больше не свидимся — знай: ты девка хорошая, бойкая, такая в друзьях большая радость…
— Развел прощания, — Яга дернула сумку из лап аспида. — Можно подумать, помирать собрался.
— Так загубишь ведь за такие дела, — змей осторожно поднял лукавые глазки.
— Ой, брысь отсюда, образина черная!
Малуша оказалась доброй улыбчивой бабой годов так пятидесяти, в ее осторожных шутках мигом тонул гнев Яги. Она сновала по горнице, собирая на стол мази и отвары в склянках. Когда взгляд Малуши падал на Ярку, мне становилось спокойнее. В прозрачных голубых глазах ведьмы не было и тени сомнения — вылечит.
Друга мы уложили на лавку, освободили от верхней одежды, но он так и не пришел в себя. Яга недовольно фыркала, а Малуша успокаивала, мол, и не таких из Нави доставали, и я ей верила. В мягких, но уверенных жестах ведьмы угадывался многолетний опыт лекарства.