Эволюция. Темная сторона жизни

- Владимир Геннадьевич, потомственный токарь, - произнес пожилой мужчина и подкрутил густые усы.

- Алексей…

- Надежда…

- Сергей…

- Фаина…

- Валентина…

- Что надо? - спросил Александр, и радушия в его голосе не чувствовалось. Знаем мы этих потомственных токарей.

- Не очень удачное место для разговора, - обратилась к Саше Елена Петровна. Тот только плечами пожал:

- Тогда зачем пришли?

«Он сразу возьмет быка за рога. Помните, что Мастиф - человек дела. Кстати, рекомендую в разговоре употребить пару нецензурных выражений – в рамках приличия, конечно».

- Дело у нас, - начал Владимир Геннадьевич. – Пришли мы не с просьбой, и уж тем более не с требованием. Разговор есть.

- Говори, - равнодушно разрешил Александр.

- Прежде всего мне самому интересно… чего вы добиваетесь? Что вам надо? Неужели не понимаете – что вы делаете, и что натворите еще?

«Не пытайтесь пробудить в нем совесть или стыд. Говорите только от своего имени. Помните – он не совсем человек. Он дикарь, одновременно осторожен и доверчив. Переходите сразу к делу».

- Я добиваюсь, чтобы вы ко мне не лезли. Вот вы пришли, на мозги мне капать будете. Знаете, как можно решить эту проблему? – рука Мастифа будто сама собой легла на оружие, и этот жест не укрылся от остальных.

- Знаете, - мягко проговорил «потомственный токарь». – Мы ведь пришли вас просить помощи. Неужели вы не хотите остановить эти зверства? Вам предлагают пост эмиссара - это должность исполняющего обязанности генерального секретаря.

- Ого, - вырвалось внезапно у Александра.

Что эти люди знают о генеральном секретаре?

- Судуйская область будет имеет особый статус, - поддержала Елена Петровна.

- Слушай, токарь, а сливная стружка на каком металле идет? - спросил вдруг Мастиф. И сразу повернулся к Елене Петровне. – А если во всем цеху нить рвать начинает – это что случилось?

- В каком смысле – сливная? – оторопело спросил Владимир Геннадьевич, проработавший в токарях полгода, и оставшиеся двадцать лет возглавлявший профсоюз.

Мастиф пригнулся. Дуло автомата, казалось, смотрело на каждого.

- Ну что, кончить меня вздумали?

- Это влажность упала, - негромко произнесла Валентина, невысокая женщина с приплюснутым лбом. – Влажность в цеху надо поднимать – потому нитку рвет…

Среди «переговорщиков» Валентина, пожалуй, самая молодая. Ей всего тридцать пять лет; ее восемнадцатилетний сын ушел по повестке в армию – и не вернулся. Положили его сверхчеловеки на улице, даже искать нечего – растворился, как не было. А она пришла сегодня посмотреть на человека, который побывал в самом логове сверхлюдей. Она думала, что сможет убедить, показать, поговорить, сделать союзником. Мастифа Валя видела на фотографии, но думала, что из хмурого паренька тот стал здоровенным косматым мужиком с топором; глаза горят как у дьявола. Оказалось – маленький тощий мужичонок в порванном бушлате и шапке-ушанке. Жалкий, даже смешной, а глаза – как будто пеплом подернуты, лишь иногда вспыхивают огоньки-бесенята – но это отблески костра… Умные и тоскливые глаза у Мастифа. Как у старой служебной овчарки, которую на усыпление ведут.

- Вот смотрю я на вас, а людей-то не вижу, - негромко начал Александр.

Елена Петровна сунула руку за пазуху – она пришла в перчатках, кисти замерзли. Мастиф отреагировал мгновенно. Как-то по-особому гулко и сухо бухнул автомат, кровь разметало по снегу. Он осторожно подошел к мертвой женщине, расстегнул пальто – взрывчатки не было.

- Млять, - с чувством сказал Александр. – Ошибся. Прощения прошу. Руки на виду держите.

«Пора», - подумал потомственный токарь Владимир Геннадьевич. Он поднял руку и выстрелил – из пружинного арбалета, спрятанного в рукаве. Только Мастифа уже не было там, куда целился неумелый убийца. Тысячи раз Владимир Геннадьевич отрабатывал это движение. У него будет только один шанс. Огнестрельное оружие может не работать… Постарайтесь попасть… Не нервничайте. Мы верим в Вас. Служу России!

Как далеко эти слова! А Мастиф уже рядом – хищное лезвие входит в грудь, потом еще раз – уже в печень, и еще…

Валентина с ужасом смотрела на эту сцену. Только что был маленький, забитый, замызганный мужичонок – и вот теперь около костра, четким движением обтерев окровавленное лезвие о пальто врага, встал огромный, матерый человечище. Редко кто наблюдал такое. И еще реже тот, кто видел это – оставался в живых… Пропала сутулость, и в движениях Мастифа, даже в самых мелких, чувствовалась чудовищная сила, которая грозила разорвать все и вся, сдерживаемая единственно титанической волей. Казалось, что Мастиф за мгновение вырос до неба, развернул плечи-утесы, загородил грудью всю улицу. Не пройти через него, не повалить… Теперь она хорошо понимала – почему Мастифа так боятся. Сначала послали батальон, полк, потом – целую армию. И теперь, даже теперь – хотят только убить, никто не хочет даже понять – почему и зачем…

Прохожие не оборачиваются, только ускоряют шаг – Мастиф кого-то режет. Хорошо, что не меня… меня не за что… никогда и ничего плохого не сделаю… В глазах Мастифа уже не было ничего человеческого. Не сполохи костра, но адский пламень кроваво отсвечивал в расширенных зрачках.

- Млять, - повторил он. – Не ошибся.

Валентина смотрела на преобразившегося в доли секунды человека - и понимала… Да, это он, это тот человек, на ком все держится. Скоба, болт, гвоздь, а не человек. Достали его, прижали так, что бросил лопату и взял автомат в руки. И все – не остановить, ни сдержать стихию, огонь, железный поток. Пройдет, дойдет, на зубах доползет. Такой бы не дал ее сыну умереть ни за грош. Таких людей не надо бояться, нельзя унижать, невозможно сгибать и ломать – их можно только уважать. Но если кто-то считает, что достаточно просто сказать: «я тебя уважаю», - пусть даже с экрана телевизора, – тот глубоко ошибается. Невозможно уважать на словах. Слова нечего не значат. Уважение можно только завоевывать. И это очень просто, гораздо проще и одновременно - сложней, чем может показаться. Достаточно просто никогда не обманывать – ни себя, ни других... А Мастиф… Не надо Мастифу ни любви, ни ласки, ни жалости – такова его природа, за ним самим - природа, он сам способен полюбить, пожалеть, приласкать. Сам, по собственной несгибаемой воле…