Страница 87 из 112
Вот как! Запихнул бы нас Иван в железные коробки – и навстречу пешему войску. Стратег, тоже мне…
- И что? – хрипло осведомился Мастиф.
- Да ничего.
Тут дверь в комнату открылась, и в образовавшийся проем глянула очаровательная мордашка.
- Ванечка, ты скоро? – поинтересовался нежный голосок.
- Да иду, иду! – хрипло, явно опять кому-то подражая, проворчал пятилетний постреленок.
- Ничего, - снова повернулся к отцу сын. – Гаврила со мной связывался. Спросил – сам справишься?
- Я то справлюсь, - прорычал Мастиф.
- Да не про тебя разговор, - улыбнулся Иван. – Я гулять пошел, ты не волнуйся. Я уже "накрыл" всю эту шелупонь, носом ткнул в будущее. К нам переговорщики придут, мальчишка наморщил нос. – Года через три, не раньше. Ты подумай – как с ними поступить. Это уже на твое усмотрение, я в такие дела не лезу.
- Ксюха, иду я уже! – голос Ивана снова изменился. Мальчишка поднялся со стула – и исчез, только воздух всколыхнулся.
- Ива-а-ан, - протяжно заорал Александр. – Появись на секунду!
- Здесь я еще, - ворчливо отозвался сын.
- Чтобы к двенадцати дома был! – рявкнул отец.
- А ловко ты с Артемичем придумал, - заявил Иван, исчезая снова.
– Я бы даже сказал - адекватно. Надо помочь человеку, - звучал молодой голос из ниоткуда, словно бы и с неба…
Артемич добрался до Мытищ без проволочек. Ледяная дорога на самом деле была еще в сносном состоянии, тем более что ею в свое время пользовались самовольные лесоповальщики. Лошадь он не бросил, добрался до Садового кольца верхом. Патруль останавливал его всего раз, но отпустили, еще и козырнули вдогонку:
-Всего хорошего, гражданин полковник!
Гражданин. Полковник. Не хухры-мухры. Это какой карьерный рост от простого наладчика!
Хотя знал Артемич и других наладчиков. Лет десять назад купил Артемич дом в деревне. Здоровую бандуру, с печью, с огромным сараем, телятником, огородом, старой лодкой. Хорошее местечко – на берегу реки, лес в ста метрах. На востоке – земляника, на западе – черника. На север пойдешь – грибов наберешь. С мужичками местными ознакомился. Выпил с соседями пол-литра, про рыбные места спросил, про свою работу да семью рассказал. Огород поднял, старый сад начал обихаживать.
И надо же случится – через год еще один горожанин приехал в деревню. Но не судуец, а москвич. Земли сразу хапнул – не балуй. Даже реку со своего берега железной сеткой огородил. За неделю положил фундамент, за две недели – поставил дом под крышу. Еще неделя ушла на отделку – не дом, а игрушка выросла на берегу.
Но не заладилось москвичу. Как только на новое место переехал (а случилось так, что столичный житель приехал в деревню жить на пенсию), то сразу, буквально на второй день ему прокололи шины на новеньком Форде-внедорожнике. Стекла в доме били с регулярностью – раз в неделю. Провода – резали. Лодку пластмассовую (не лодку – почти яхту) – сожгли. На улице даже забулдыги от пришельца отворачивались. Москвич милицию вызывал – бесполезно. В сельской милиции сами участковые считали, что нормальный мужик и без милиции со своими делами разберется.
Артемич тогда решил пойти к мужичку, поделится опытом, объяснить, что нельзя сразу скопом богатство показывать. Народ в деревне бедный, он такое за оскорбление считает. Взял Артемич неизменные пол-литра, и пошел, познакомился.
- Сергеев Артем, - представился он хозяину через забор, и под оглушительный лай «кавказца» - объяснил: кто он и зачем пришел. Москвич, хмурый как осенняя ночь, впустил гостя. А дальше пошло как обычно. Посидели, поговорили, выпили по одной, второй, третьей, достали из бара французский коньячок.
- А ты сам то кто? - без задней мысли спросил Артемич. – Какой профессии?
- Наладчик я, - ответил москвич. – На немецкой фирме работаю, поршни выпускаю.
- А зарплата какая?
Москвич назвал число, и - как отрезало. Артемич все еще улыбался, а внутри все замерло. Хватанул вонючего коньяку, распрощался, и отправился восвояси.
Как же так? Как так могло получится, что они, оба наладчики, оба выпускают поршень? Но почему? Все перемешалось в голове. Все коньяк этот паршивый… Не может такой зарплаты быть у трудового человека. Нельзя так, не по-человечески это… На исходе жизни Артемич имел старый «Москвич», полуразрушенную дачу, убогую квартирку на окраине, где воды нет аккурат семь месяцев из двенадцати…
И вот теперь – почему старик согласился на дело, замысленное Мастифом? Что хотел доказать?
Может – не хотел и доказывать? Ведь впервые в жизни Артемич чувствовал, что может сам, один - изменить многое. На исходе лет, на самом краю – он хочет и может быть свободным. Это ощущение распирало грудь, холодило спину, заставляло улыбаться.
Но как же не видеть этого десятки лет? Раб, чистый слуга – для чужих желаний. Теперь он смотрел на собственную жизнь словно чужими глазами. Как же так получилось, что трудовой человек раньше, сто лет назад, на хозяина работал шестнадцать часов, а теперь – двадцать четыре? Станки и печи на заводах никогда не останавливаются. Мы же сами, когда за восьмичасовой рабочий день боролись… сами себя в цеха на сутки загнали. А хозяева и рады… И талоны – как были – так и есть. Женщин к станку ставят – это равноправием называется. Детей учат, чтобы они лучше работали. А работать сейчас мало кто хочет… Больше хотят – на кнопочку нажать, да за месяц получить столько, сколько Артемич и за два года не получает. А еще больше охотников не хотят и на кнопочки нажимать…