Страница 84 из 112
- Я хочу видеть моих друзей, - повторил Мастиф, хотя уже заметил, уже видел, понял…
- Пожалуйста, - сухо сказал человек в черном, и протянул руку к виселицам, что стыдливо спрятались за голубыми елями.
Мастиф осторожно ступая, подошел к четырем окровавленным телам. Мертвы, кровь давно запеклась. Висят, буйны головушки, лучшие из лучших, настоящие во всем – в труде и войне, в ярости и доброте, в доблести и глупости. Ах вы черти чеченские, как же вы дали себя убить? Как же вы могли дать себя убить? Сняли вас всех четверых сразу, по одной команде, с расстояния в километр, целый взвод снайперов… У всех – аккуратные дырки в широких лбах (видимо контрольные выстрелы делали – сообразил Мастиф), а все остальное - как решето, рванье по всему телу, волочили по асфальту, привязав за ноги к грузовику. Разозлили вы меня, чехи поганые, ух как разозлили смертью своей…
Мастиф хорошо помнил, как год назад чечены и татары остановили громадный продотряд. До этого в Судуй присылали маленькие группки «заготовителей» - десять, двадцать, тридцать человек. А в тот раз было их почти тысяча, везли с собой «легкие», двухосные товарняки – штук десять, каждый из которых цугом тащила четверка лошадей. Мастиф, быть может, никогда бы и не узнал о них, если бы не пришел староста из Борщино – просил помочь хоронить.
- Кого? – не понял тогда Александр.
- Ну… продотрядовцев, - объяснил бородатый старик. – Твои ребята их положили, а у меня в деревне мужиков – раз и обчелся. Одни старухи. А они вонять уже начали…
Выяснилось следующее.
Три дня назад Ильдар, когда хотел выгонять стадо из леса, заметил гигантскую колонну пеших в камуфляжных костюмах, с оружием. Татарин снова загнал коров в березняк, свистнул Тимура, а тот собрал остальных пастухов. Вместе они осмотрели колонну, которая сопровождала по железной дороге вагоны. Шли «фуражиры» медленно, дни стояли жаркие. Около Борщино колонна остановилась – мост через речушку по приказанию Мастифа разобрали еще прошлой осенью, рельсы покидали в воду, шпалы вывернули и сожгли. Пока армейцы восстанавливали путь, Тимур узнал, что вагоны – пустые, а у военных цель - привезти их (вагоны) в столицу; но - полные.
Время близилось к вечеру, разбивались палатки, занимались дома. Поднялись дымы костров. Тимур отправил четверых бойцов-пастухов домой – вместе со стадом. А ребята, загнав животину в загоны – рванули обратно, к Тимуру. И главное – никому, ничего, ни пол-слова… как потом выяснилось – просто понадеялись друг на друга. В итоге четыре чеченца и три татарина, посовещавшись минут десять при свете луны, решили:
- Резать…
Они умело, даже чересчур умело сняли посты и разводящих. Потом вошли-вползли в палатки. На каждого оказалось полтораста душ. Тихо, быстро, одного за другим; хорошо, если спит на спине – того быстро; если на животе, то надо по возможности - резко (предварительно вытерев кровь с рук) – запрокинуть голову – и резать очень глубоко, до трехеи; труднее всего – кто на боку, а таких всегда большинство; из палатки – в палатку… Потом взялись за командиров, которые поставили штаб в местно «сельпо»…
- И что, неужели никто…? - тупо спросил тогда Александр.
- Да нет, - ответил за всех Тимур. - Я чуть не прокололся. Руки скользкие.
- Ё-мое, - только и сказал тогда Сашка. – Что делать? Пошли хоронить? А оружие, кони?
Мусульмане неожиданно замялись.
- Так, мы, это… и коней тоже, - прогудел Руслан. – А оружия у нас самих полно.
- Разгильдяи, - хмыкнул тогда Мастиф. Он словно видел, как там, в темноте, семь бесшумных вурдалаков, с капающими свежей кровью ножами, обезумевшие, молчаливые – режут лошадей, потому что те наверняка всполошились от густого запаха смерти. А утром убийцы вновь стали людьми, с первыми петухами вернулись к «усадьбе», поменяли одежду, выгнали на пастбища коров и овец…
- Разгильдяи, - прошептал Мастиф сейчас.
- Так, - сказал хрипло Мастиф, и снова показалось – громадный пес голос подал. – Давай, Ваня, делай дело… А теперь мы будем драться. Один на один. И если кто-то из вас победит меня – то я умру. А если выживу – объясню: почему сегодня вы все здесь умрете. Без поддавков, честная сталь на сталь, - и Мастиф отбросил в сторону меч Полеслава, снял рубаху, содрал майку, остался обнаженным по пояс. Николай Павлович даже усмехнулся – до того маленьким и жалким показался ему предводитель местных бандитов. Да и сами они – низкорослые, тощие, в рваных бушлатах, в расхлябанных и грязных сапогах, точно людей только вытащили из-за рычагов тракторов, или вообще – из выгребных ям. Наверняка от этих крестьян воняет навозом, застарелым потом, головы не мыты, рожи – чумазые, небритые. То ли дело его бойцы – отборные убийцы, пар струится из оскаленных ртов. Все – чистенькие, умелые, оружие смазано, лица веселые, сытые, крепыши, мышцы бугрятся из-под бронежилетов... Девчонки тоже молодцы, не зря их в отряд агитаторшами навязали. Голосистые, молодые, кровь с молоком, груди куртки рвут. Особенно вон у той, рыженькой…
- По решению Центрального суда вы арестованы и должны…, - начал было Николай Павлович.
- Ты возьми меня, попробуй! - проревел Мастиф.
Похоже, главарь не боялся ни капельки. Это заставило Николая Павловича еще раз внимательно оглядеть окрестности. Все спокойно, дозоры молчат, вокруг вообще никого. Вот только Мастиф стоит, покачивается на напружиненных ногах, ни капли страха, словно за тощей спиной – не пять десятков голодранцев, а, по крайней мере, элитная воздушно-десантная дивизия. Внимательный взгляд подмечал новые подробности. Пусть не широк в груди Мастиф, но вот ручищи у него… Такие руки маленький Коля видел у своего деда-крестьянина. Не ладони – стальные клещи, пальцы без труда гвоздь из доски выдергивают. Сама рука – жилистая, перевита сухожилиями и венами, бицепса нет, полено, а не рука. Такой клешней дед в семьдесят лет десятилетнего внука-акселерата за шкирку поднимал без малейшего напряжения. В горле пересохло. Николай Павлович сглотнул слюну.