Страница 73 из 112
Мастиф долго слушал об идеях интернационализма, об объединение, о взаимопомощи и правильности понимания ситуации. А что еще мог говорить директор, лишившийся электричества, тепла и кредитов, пресмыкающийся перед министром (Саша это знал и даже видел – собственными глазами: как человек-скала становится маленькой кучкой перед человеком из Москвы), насмерть гнобивший женщин в своих, почти родовых «бригадах-звеньях»? Саша крикнул ребят, которые работали рядом: Наиль, Тимур, Гиви, Полкан, Кощей. Они встали, вшестером, только Тимур одного роста с Алексеем Александровичем, остальные – как карлики по сравнению со скалой.
- Брысь отсюда, - сказал Мастиф свите, и снял с плеча автомат. В тот раз он пощадил этих людей. Но совсем скоро Александр понял, что не надо никого щадить… Но это потом. А пока… Били недолго (работа ждет!), но основательно - до костей, разорвали живот, Полкан выколол глаза, Наиль вырвал челюсть, как сказал – «на память». Потом выбросили окровавленный кусок мяса, и спустили наилевских «кавказцев», а пока собаки рвали бывшего директора, Саша поучительно и громко говорил:
- Вот видишь… Вот она, твоя единая Россия, или там, твой дом - Россия. Видишь, Полкан – русский, я – русский, Наиль – татарин, Тимур – чечен, Гиви – грузин. Все мы – Россия. Видишь, как мы тебя любим? Всегда будем любить. Я перед смертью буду вспоминать, как единая Россия своего любимого директора на части рвала, как вы ее рвете, каждый сам на себя… Что бы ты нас больше никогда не трогал, утроба твоя ненасытная, депутат, из говна деланный, партиец грёбанный, президент собачьей миски… Осмотрите его, паспорт ищите. Домой к нему съездим…
- За что? – кричала красивая женщина на ковре, пока парни стояли и обсуждали – стоит ли насиловать такую – с пулей в животе?
- За что?
Тогда Кощей присел на корточки, поднял за волосы голову, и, глядя прямо в глаза, спросил:
- У тебя деньги есть?
- Ради денег? – прошептала жена Алексея Александровича. – Возьмите там. В шкафу, надо полку отодвинуть… Шифр скажу.
- Много там?
- Двести пятьдесят тысяч… И валюта… Всем хватит…
Кощей вздохнул:
- Я на заводе работал. Много получал. Побольше инженера, и даже начальника цеха. Домой приходил – не пиво с водкой брал, а коньяку стопочку. Потом комнату купил в общежитии. И понеслось…, - Кощей криво ухмыльнулся. -Восемь тысяч получу – семь надо в банк отдать. Жена родила, я на хлебе с водой целый год сидел. Матка моя заболела сердцем… И я заболел. А женка с грудничком по соседям ходит – капусты кислой на щи просит, и хлебца немного. А потом ребятенок мой кастрюлю с кипятком соседскую на себя опрокинул… Я выздоровел, жена снова беременна… Говорят – урод родится, даун, долго жить не будет. От истощения, говорят, витаминов надо было есть больше… Я ей в пузо двинул – пусть уж так… И ничего, как ты не орала моя Олечка… Стыдно тебе должно быть. Ишь, - Кощей поднял взгляд на трехметровые потолки. – В пятикомнатных хоромах живете, денег немеряно. Срамота…
- Кощей, хорош пургу гнать, - оборвал Мастиф.
- Ладно, - сказал мужик, легко поднялся - и обрушил лезвие топора на склоненную голову.
- Нужны мне твои деньги, - проворчал Кощей. – Своих хватает…
Это было правильно, по крайней мере – честно. Потому что пощадив одного, ты открываешь путь другим, куда более страшным людям. Они пригреются на груди словно змеи, они будут сосать кровь, восхваляя себя, и не будешь знать, даже догадываться - что кровь, исчезающая в ненасытных утробах – твоя собственная. Такие люди, бывшие директора, бывшие управляющие, бывшие президенты - банков, консорциумов, фирм и государств, деловая косточка, виртуозно обладающие странным умением лизать чужие задницы с удовольствием и выгодой для себя – они все обозлятся, отвернутся от Мастифа, станут врагами, а врагов легко убивать, гораздо легче, чем своих. Теперь Александр понимал, почему великие русские правители делали своих сыновей врагами, а потом убивали. Нельзя человеку становится великим только по праву рождения. Вот почему Наиль убивал не только взрослых мужчин, но и женщин, и детей, и родственников – всех, кого мог найти. Эта мафиозно-дикая чистка обуславливала, в конце концов, уничтожение всех врагов, всех тех, кто хотел…
- Чего хотел? – Александр задавал этот вопрос себе очень часто. Ему казалось, что он знает ответ, просто боится признаться себе. Он ждал рождения сына, этого гения, чудовища, защитника, сверхчеловека, который наверняка знает все ответы, даже на незаданные вопросы. Может быть, он поделится хоть крупицей знаний с отцом? Может быть, не отец, а сын захочет сделать родителя врагом - и убить, но прежде хотя бы сказать – за что и почему, ведь и Петр Великий, и Иван Грозный – пытались, разговаривали, объясняли… пусть не впрок, но он постарается, Саша очень постарается быть хорошим отцом…
А настоящий отец шел им навстречу, широко размахивал руками, и, кажется, улыбался весеннему солнышку. Лицо Александра окаменело – до того тошно было видеть этого гиганта, высокого, красивого, словно из сказки. До чего же мы паскудные люди, понял Саша. Все себе; все для себя, как дети; даже не дети, а детеныши, ищут мамкину сиську - и кусают все подряд, но стоит их огреть хворостиной – скулят и поджимают хвост. Мастиф выпрямился, разогнул сломанную спину, с хрустом качнул головой – вправо-влево…
- Отчего бы не подраться? – спросил он тихонечко, шепотом, намереваясь сказать еще, но только громко, очень громко…
Из подъезда двухэтажного дома выбежала женщина – в сером пальто, в тапках на босу ногу. Она даже не взглянула на Мастифа и татар, и Александр понял, что она бежит жаловаться, что сверхчеловек на другой стороне дороги может остановиться, внимательно выслушать ее, поднять взгляд на три замершие фигурки. Саша положил руку на рукоять меча. До сих пор это оружие пробовало кровь лишь дважды – и оба раза это были сильные, могучие люди, они очень хорошо умели убивать. Но хозяин меча жив до сих пор, и это значит, что он сильней; что запросто может быть и третий раз, и четвертый, и даже – пятый.