Страница 10 из 18
– Русские, которых ты вызвал, – продолжил Наместник Святого Петра, – появились весьма своевременно и настолько решительно, что атаковавшие нас враг попросту разбежался. Правда, мы не ожидал, что русские будут расстреливать бегущих карабинеров в спину. Это было как-то не по-христиански…
– Ваше Святейшество, – сказал иезуит, – всем фронтовикам известно, что, уходя в отрыв от основных сил, русский ОСНАЗ перестает брать пленных. Точно так же, как не брали врага в плен солдаты вошедших в прорыв германских панцергрупп. Это не жестокость, а насущная необходимость. В рейдирующих соединениях просто нет лишних солдат, чтобы охранять пленных. Конечно, русские могли бы передать пленных карабинеров и чернорубашечников местным властям (то есть партизанам-гарибальдийцам), но для них это стало бы наказанием худшим, чем смерть. Вы знаете, что народ на улицах делал с вчерашними хозяевами жизни, когда их удавалось поймать живьем? Там живые завидовали мертвым, правда, очень недолго. К тому же, надо сказать, что карабинеры и чернорубашечники незадолго до того стреляли в безоружный народ и не испытывали при этом мук совести и, даже разбегаясь, они отнюдь не пытались сдаться в плен. Убегая с поля боя, они прихватывали с собой оружие, а значит, намеревались продолжить войну против народа, только в другое время и в другом месте. Это тоже давало русским моральное право стрелять им вслед, ибо, когда враг, чьи руки по локоть в крови мирных людей, не сдается, его уничтожают.
– Понятно, – кивнул Папа, – в данном случае мы можем сказать только то, что война – жестокая вещь сама по себе, а когда на одной стороне фронта Сатана, а на другой Господь и все человечество, она становится жестокой втройне. Теперь поподробнее расскажи мне о «старших братьях» русских. Хотелось бы знать, каким путем они ведут свой народ и все человечество, и по пути ли с ними нашей Святой Матери Католической Церкви?
– По моему мнению, – сказал брат Феликс, – «старшие братья» скорее знают, чего делать НЕ надо, чем наоборот. Из бесед с их представителями и наблюдения за ситуацией я сделал вывод, что их мир крайне жесток, равнодушен и несправедлив. Господина Бережного германские генералы прозвали Крымским Мясником, но не за какие-то особые жестокости, которыми на войне никого не удивишь (тем более немцев), а за то, что он громит немецкие армии с тем же хладнокровным безразличием, с каким мясник разрубает на куски говяжью тушу. Он будто не воюет, а трудится, в поте лица равнодушно делая свое дело. Предметом его особой гордости является то, что при операциях его корпуса ни один вражеский солдат или офицер не может уйти из расставленной ловушки. (А вот уже за это после битвы под Брянском господину Бережному в вермахте дали второе прозвище – Вестник Смерти).
– Это понятно, – вздохнул перебирающий четки Папа, – но господин Бережной, как и другие военные, будет актуален только до тех пор, пока не закончится война. Нас интересует, что будет после войны, и какой внутренней и внешней политики будет придерживаться Советский Союз?
Иезуит на некоторое время задумался, и в комнате наступила тишина, в которой было слышно только потрескивание дров в камине.
– Предположительно, – наконец осторожно произнес брат Феликс, – внутренняя политика будет значительно мягче, чем до войны. Отношение к законным апостольским церквям и магометанам уже смягчилось до обычного для цивилизованных стран уровня. Такое же смягчение ожидает отношение к частной собственности. Частная собственность будет у них существовать там, где это уместно, а государственная – там, где необходимо.
– И это тоже понятно, – вздохнул Папа, – если превысить некую меру давления, то политическая катастрофа неизбежна. Нашей ли Святой Матери Церкви не знать такой простой истины? Тот, кто пожелает вывести всех еретиков в стране, вскоре начнет искать их среди своих родных и близких…
– Большевики говорят, – сказал брат Феликс, – что революции всегда пожирают своих детей, когда те становятся ненужными.
– Вот именно, – согласился Папа, – ни к чему хорошему революции не приводят, все Савонаролы в истории кончали примерно одинаково. Умереть в своей постели имеет шанс только тот политик, который проводит разумную и взвешенную политику…
– Ваше Святейшество, – неожиданно произнес кардинал Мальоне, – но господин Ленин, хоть и был яростным революционером, умер все же в своей постели.
– Марат, монсеньор Мальоне, – хмыкнул Папа, – в отличие от своих подельников, кончивших дни на гильотине, тоже умер в своей постели, но не думаю, что это была счастливая смерть, направляющая радостную безгрешную душу в небесные чертоги Господа. Во-первых – его смерть все же была насильственной, и ничего радостного в ней не было; во-вторых – за порогом земного бытия его не ждало ничего, кроме ада; и в-третьих – еще при жизни за все его злые дела Господь покарал этого человека мучительной и неизлечимой экземой. Можно сказать, что адские муки для него начались еще при жизни. То же самое и с господином Лениным. Еще при жизни Господь поразил его тяжкой неизлечимой болезнью, из-за которой мозг этого человека разлагался заживо, а смерть была настолько мучительной, что ее можно было счесть началом адских мук… Ну а все те, кто были с ним на революционном пьедестале среди убийц и разрушителей, тоже кончили плохо. Кто умер от пули в затылок, а кто и от удара ледорубом по черепу. Эта революция также пожрала своих детей-разрушителей, а выжили в ней только те, кто выказал способность договариваться ради совместного созидания…. – Папа вздохнул и добавил: – Впрочем, мы несколько отклонились от главной темы разговора. Брат Феликс, скажите – а каково отношение этих пришельцев из будущего к религии и нашей Святой Матери Церкви?
Иезуит на несколько секунд задумался, а затем осторожно произнес:
– Я бы не назвал их ни атеистами, ни религиозными фанатиками. Все, с кем я имел беседу, признают существование Всевышнего и необходимость соблюдать данные им заповеди, и в то же время они не готовы убивать умирать ни за вопрос филиокве[7] ни за те различия, которые разделяют христиан и магометан. Единственным предметом их фанатической страсти является российское государство, которое они считают самодостаточной ценностью, даже если оно существует в виде Советского Союза. Необходимость его усиления, укрепления и улучшения ими не обсуждается – это считается само собой разумеющимся. При этом с момента присоединения к этому государственному образованию новых территорий они также становятся предметом их заботы. Именно поэтому, планируя включить в состав объединенного Советского Государства территории с преимущественно католическим населением, они заранее озаботились составлением подходящего конкордата, обеспечивающего сосуществование нашей Святой Матери Церкви и большевистской власти. Ибо умные люди понимают, что управлять этими землями без нашего содействия будет трудно или вообще невозможно.
– Я вас понял, брат Феликс, – произнес в ответ Папа, перебирая четки, – вы можете идти, а мне следует остаться здесь, помолиться и поразмышлять. Быть может, Господь и подскажет то, что ускользало от наших взоров прежде. Аминь!
07 апреля 1943 года. Ранее утро. Воздушное пространство над заливом Таранто.
Первым направляющуюся в сторону Рима воздушную армаду заметили радары кораблей из будущего «Адмирал Кузнецов» и «Адмирал Ушаков», которые в составе Черноморского флота обогнули Апулийский полуостров, чтобы несколько часов спустя бросить якоря в бухте Таранто. Еще давеча бригада морской пехоты гвардии подполковника Цезаря Куникова без единого выстрела захватила (или, точнее, заняла) главную базу итальянского флота – и теперь адмирал Ларионов спешил принять под свое командование базирующиеся там корабли, команды которых по призыву Папы перешли на сторону антигитлеровской коалиции. Обычно корабли не способны атаковать летящие на шестикилометровой высоте бомбардировочные эскадры, но данный случай был исключением, ведь в составе Черноморского флота имелся авианосец, основной функцией которого как раз было прикрытие соединения с воздуха. Взревели на взлетном режиме моторы – и дежурное звено «Диких Котов», подпрыгнув на трамплине, первым ушло в воздух, а самолетоподъемник тем временем вытаскивал из ангара на палубу все новые и новые машины.
7
Филиокве (лат. Filioque – «и от Сына») – добавление к латинскому переводу Никео-Константинопольского символа веры, принятое Западной (Римской) церковью в XI веке в догмате о Троице: об исхождении Святого Духа не только от Бога-Отца, но «от Отца и Сына». Стало одним из поводов для разделения единой Вселенской Церкви на католическую и православную.