Все небеса Земли

Он родился на Марсе, здесь, в Новом Граде, и наблюдал марсианские закаты и рассветы тысячу раз. Мигель читал в книгах о долгих вечерних и утренних сумерках на Земле и смотрел видео, но на Марсе всё было не так. День и ночь на Красной планете наступали быстро, почти без утренне-вечернего перехода. Маленькое яркое солнце выкатывалось из-за голых красноватых холмов, и приходил день. Или, наоборот, пряталось за ними, и мириадами звёзд вспыхивала марсианская ночь. Если, конечно, не было сильной пылевой бури, при которой разглядеть звёзды не представлялось возможным.

Сегодня бури не было. Впрочем, и звёзд тоже. Бар «Розенкранц и Гильденстерн», как настоящее прибежище богемы, располагался в полуподвале, где всегда хватало электрического света, чтобы разглядеть меню, бокал с коньяком или прекрасные глаза спутницы.

Прекрасные глаза, да.

Мигель вспомнил тёмно-карие, притенённые длинными ресницами глаза Сандры, её мягкий, чуть хрипловатый голос (чистое контральто, кто бы что ни говорил, просто не огранённое как следует, но Сандра не певица – актриса, и задачи у голоса другие) и заказал ещё сто. И тарелку синтезированного сыра. Натуральный, из коровьего молока, был очень дорог. Да и не продавали его здесь.

В голове уже порядком шумело.

«Надо бы притормозить, – подумал Мигель. – Иначе напьюсь». «И что? – ответил сам себе. – Напьюсь, значит, напьюсь. Имею право, матрёшка в стакане, двадцать один мне уже исполнилось. Опять же, на свои пью, не отцовские. И вообще, какого чёрта, сколько можно? Профессия Сандры его, видите ли, не устраивает. И возраст! Да в свои двадцать восемь земных она любой девятнадцатилетней такую фору даст, что…»

– Опа! – радостно воскликнули рядом. – Миг Семнадцать! Как вовремя. Здорово, братское сердце!

Напротив за столик плюхнулся Конвей O’Доэрти – долговязый, как коломенская верста, рыжеволосый, веснушчатый и зеленоглазый ирландец с неподтверждёнными еврейскими корнями (Кон уверял, что его прапрапрабабушку звали Роза Шнеерсон, и была она родом из какого-то богом забытого южнорусского местечка, откуда и сбежала в конце двадцатого века сначала в Англию, а затем в Ирландию, где благополучно вышла замуж за прапрапрадедушку Кона, чьё имя семейное предание, увы, не сохранило, но фамилия его была, как вы все уже догадались, О’Доэрти). А также поэт, блюзовый музыкант и старый добрый товарищ Мигеля, с которым были распиты не одна пинта и литр.

Последнее время в силу разных причин они виделись не слишком часто. Из всех искусств Конвей на первое место ставил поэзию и музыку (блюз – в особенности), затем живопись и скульптуру, а театр считал низким видом, рассчитанным на удовлетворение непритязательных вкусов толпы. Поэтому увлечение Мигеля театром не одобрял. Хотя к Сандре относился со снисходительным одобрением.

«Ей блюз петь с таким голосом, – говорил он не раз Мигелю. – Цены бы не было. Сказка и восторг! Не понимает женщина своего счастья».

По обращению «Миг Семнадцать» Мигель понял, что поэт и блюзмен уже неслабо подшофе. Он часто называл так Мигеля после определённой дозы крепкого. Дело в том, что кроме блюза и поэзии Конвей страстно увлекался историей земной военной авиации, среди которой особенно выделял советско-русскую школу. А Мигель, коме того, что носил такое удобное имя, был наполовину русским и проходил обязательную для студента МИМО армейскую подготовку в военной летной школе. И вместе с институтским дипломом должен был получить погоны младшего лейтенанта и диплом военлёта 4-го класса. Понятно, что космического, поскольку военная авиация на Марсе отсутствовала. Хотя стандартный «бумеранг», или, как его ещё называли, Royal Hunter – «Королевский Охотник» – суборбитальный многоцелевой истребитель RH-42M, воевать на котором учился Мигель, был рассчитан также и на работу в атмосфере.

Конвей завидовал Мигелю по-хорошему. Сам он мечтал летать с детства, но подготовку прошёл обычную десантно-пехотную, поскольку с его ростом втиснуться в кабину «бумеранга» и даже худо-бедно летать ещё можно было, но вот эффективно воевать – уже нет.

– Привет, Кон, – кивнул Мигель. – Что будешь пить? Я сегодня гуляю. – Он обернулся и ухватил за локоть официанта-андроида, скользившего мимо:

– Ещё один коньяк, Фред. Сто грамм. Хотя нет, принеси-ка сразу триста. И ещё порцию сыра.

– Заказ принят, – бесстрастно ответил робот. – Одну минуту, господин.

Это была давно устаревшая модель, почти без мимики и голосовой модуляции. Говорили, что Фред обслуживает клиентов в баре «Розенкранц и Гильденстерн» уже полвека. С самого открытия. Мигель никогда не проверял, но верил, что так и есть. В конце концов, его личный робот-слуга Георг Пятый был старше Мигеля почти вдвое. Он достался ему от старшего брата, и Мигелю никогда в голову не приходило заменить его на современную модель.

Вспомнив Игоря, Мигель на секунду ощутил, как тёмное и горькое облако накрыло сердце. Как всегда, вот уже одиннадцать лет. Он любил брата и тяжело пережил его смерть.

«Сухов Игорь Александрович. Старший лейтенант, военлёт I класса. Родился 5 октября 2205 года. Погиб в неравном бою с инозвёздными захватчиками 15 сентября 2230 года над планетой Земля».

Это было высечено на обелиске Славы, который высился на центральной площади Нового Града и других столиц Колониального Союза планет Солнечной системы. Всего двенадцать тысяч четыреста пятьдесят восемь имён и фамилий – все, кто погиб, защищая Солнечную систему от Вторжения 2228 года.

И в самом низу обелиска – «Вечная слава героям!».

Да, одиннадцать лет… Чтобы смыть горечь с сердца, Мигель плеснул себе из графина коньяка.

– Что празднуем? – длинная рука Кона ухватила рюмку (Мигель специально попросил рюмку, а не бокал) и опрокинула содержимое в рот. После чего щёлкнула пальцами, на мгновение зависла над тарелкой и отправила вслед полупрозрачный ломтик сыра.

– Эй, – сказал Мигель. – А совесть?

– Когда ирландцу хочется выпить, он меняет совесть на виски, – изрёк О’Доэрти. – В данном случае коньяк. Чего ты? Сейчас Фред ещё притащит.

– А, ерунда, не обращай внимания. – Мигель снова налил в ту же рюмку и выпил.

– Нет, – внимательно присмотревшись к товарищу, заметил Конвей. – На праздник это не похоже. Что случилось, неужто за этого козла Домбровского переживаешь? Ха! Да он давно нарывался, гад. Знаешь, что у нас говорили? – он облокотился на столик и наклонился к Мигелю. – Жаль, говорили, что Миг Семнадцать вне игры, некому с пана гонор сбить. И тут – на тебе, такая приятная новость! – он засмеялся. – Вот. А ты грустишь. Радоваться надо!

Вернулся Фред с подносом, ловко поставил на стол новый графинчик с коньяком, ещё одну тарелку с сыром и рюмку.

– Господа желают что-нибудь ещё? – осведомился, как обычно.

– Пока нет, спасибо и свободен, – Мигель разлил коньяк по рюмкам. – Ты прав, Кон, будем радоваться. Будем, матрёшка в стакане, радоваться, и гори оно всё огнём!

Поздним вечером, почти ночью, из бара «Розенкранц и Гильденстерн» вышли двое товарищей, которые ощущали себя в эту минуту лучшими друзьями. Оба держались подчёркнуто прямо, были абсолютно уверены в собственной трезвости и несомненной способности адекватно оценить любую обстановку. Просто им хотелось приключений. И ещё выпить. Со вторым проблем не было – в закрывающемся на ночь баре они прихватили с собой бутылку виски ёмкостью ноль целых и семь десятых литра (коньяк закончился за полчаса до закрытия бара, на что вышибала Игнат безучастно заметил, что последний раз сталкивался с подобным два года назад, когда в баре отмечали выход книги «Тень Солнца» известного писателя Сергея Авгученко. Но тогда гуляли до трёх ночи, а сейчас и двенадцати нет).

А вот насчёт первого возникли разногласия.

– К девчонкам, – убеждал лучшего друга поэт и блюзмен О’Доэрти. – Я знаю одно место, где их есть. И гитара!

– Мне нельзя к девчонкам, – упёрся Мигель. – У меня Сандра. Забыл? Я только сегодня дрался из-за неё на дуэли. Мужчина должен хранить верность даме своего сердца!