Страница 30 из 66
Остальные — и обслуга, и гости — скорее всего, прятались по номерам, отсыпаясь после ночных гуляний. Или занимались делами в хозяйственных помещениях. Судя по запаху, доносившемуся со стороны кухни, там готовка не останавливалась ни на миг: стучали о разделочные доски ножи, звенела посуда, а еще кого-то громко отчитывали за пересоленый соус.
По дневному времени освещение на втором этаже было потушено. Источником света служило высокое — в пол — окно, выходившее на балкон, обнесенный низким кованным под плющ заборчиком. Сейчас оно было раскрыто настежь.
Там, на мягком кожаном диванчике, прячась от жара под плотной матерчатой крышей навеса, лежал кто-то. Вздыхая и постанывая при каждом неловком движении, ворочался с боку на бок, корил бога на все лады бога, которого Чулушта не признает никогда.
Юстина подошла ближе, чтобы проверить предположение. Отметила, что догадка оказалась верна.
На столике с мелкими гнутыми ножками стояла пузатая бутыль зеленого стекла — безнадежно пустая. Рядом с ней, сосредоточенно глядя перед собой и задумчиво сдвинув брови, словно силой мысли хотел заставить сосуд вновь наполниться, решал непосильную для ума задачу давешний пьянчуга. Слабый ветерок трепал распушившиеся края широкополой соломенной шляпы, которую прижимала к столешнице бутыль.
— Ты так и не назвала своего имени, девочка! — сказал он, стоило ей приблизиться на пару шагов. Голову работорговец удерживал обеими руками, очевидно, считая, что стоит ее отпустить — сорвется с плеч и укатится. Морщился при каждом слове, будто те перезвоном колоколов отдавались в черепе.
Он выглядел несколько лучше вчерашнего, однако красное опухшее лицо выдавало его с головой. Все силы организма были направлены на борьбу с прогрессирующим похмельным синдромом.
— Можешь звать меня Юстиной, — сказала девушка. Скрывать ей было нечего.
— О! По светскому этикету я, кажется, должен… извиниться! — Он медленно закрыл глаза. Посидел так немного, приходя в себя, — видно, последняя фраза, противореча естеству, заиграла в мозгу особенно переливистой трелью. Взглянул на девушку мутными зрачками.
Не было в них ничего: ни раскаяния, ни сожалений по поводу сказанного. Она и не ждала. Подошла ближе.
— Падай рядышком — в ногах правды нет, — он хлопнул по обивке дивана. Изобразил миролюбивую улыбку. — Обговорим, мою… неправоту. — И это слово далось ему с великим трудом.
— Скучно сидеть одному весь день — дыра знатная, — пожаловался он, имея ввиду гостиницу, в которой ему пришлось остановиться. — Проведем его с пользой. Думаю, мы оба не в обиде останемся: к плечу сильному прижмешься, и я — щедро заплачу.
Для убедительности он махнул снятым с пояса кошелем:
— Ласков буду… Тысячеглавая, слышал, дорого за услуги берет, но мы ведь не гордые, договоримся… Верно размышляю?
— Ты адресом ошибся, — невозмутимо ответила Юстина. — Квартал Красных фонарей южнее, в Черном городе.
— Чего я там не видел… — махнул он рукой расстроенно. — Всех давно уж перещупал. К чему мне те девки подержанные…
Подошел, ласково взяв под локоток. В руке плескалась неизвестно откуда взявшаяся початая бутылка овсяного пойла. Как кот замурлыкал:
— Вожу я вас детями, понимаешь, а ни разу вблизи подросших не видывал. Дай хоть посмотрю…
— Выпьешь?! — предложил он громко. По коридору пролетело отраженное от стен и закрытых дверей эхо.
— Нет, — отрезала Юстина. Пояснила: — Не люблю, когда алкоголь забивает естественные запахи тела. Это размазывает, притупляет ощущения.
— А зря. Мозг хорошо прочищает. Ему ведь тоже отдыхать нужно.
— Еще что-то?
В запасе у нее оставалось немного времени, которое Юстина хотела бы потратить на личные надобности. Почему бы и не сейчас? Тянуть с этим не стоило.
— Да не спеши ты, говорю. Скоро в Биндон мне возвращаться, а там подобных не сыскать. Откуда ж взялась такая, м-м-м… раскосая. Ниор или Хатала?
Встал, приобнял ее за талию. Разило от него хуже, чем из глотки червяка с южных пустошей.
— Какая разница?
— О-о. Большая разница! Очень большая… — Они медленно двинули вдоль коридора. От мужчины веяло застарелым потом и перегаром. А еще — он буквально сочился нескрываемой похотью. — К каждой из вас подход особенный нужен: в Ниоре сплошь недотроги одни стыдливые… — глотнул из бутылки мутноватой белесой жидкости, — из Хаталы девчонки выходят куда проще…
— Мне все равно, — сказала она, продолжая движение. Слегка изменив направление, повела к комнате, которую снимала. Коридор также оставался пуст, как и до ее прихода. «Видели ли их, когда уходили с балкона?» — подумала Юстина, а потом решила, что это не имеет значения. Вскоре ей надлежало покинуть Сар-город по более веской причине, чем исчезновение обычного работорговца. Профессия у них опасная — многое может произойти.
— А ты сговорчивая, — не унимался человек. Он принял еще на грудь: ему становилось лучше, дурманящее действие дешевого алкоголя потихоньку замещало головную боль. Но Юстина знала, что не допустит того, чтобы его мигрень скоро закончилась.
Оказавшись в номере, девушка прошла к кровати, села на застеленную одеялом перину, набитую пахучими, способствующими легкому сну травами. Работорговец из Биндона не спешил проходить внутрь: встал, расставив руки в проходе.
— А у тебя ничего так — симпатичненько, — сказал он, обведя комнату глазами. — Дорогая ночлежка должна быть…
Запрокинул бутылку, выливая остатки в рот — даже не покривился для приличия. Глотка у него была железная. Утеревшись рукавом позвал:
— Линек, Амирал!
Сделал шаг внутрь. Бутылку он вышвырнул за дверь. Стал медленно, рисуясь, расстегивать ремень на брюках. Сказал:
— Извини, крошка, забыл предупредить, — на ногах он держался теперь уверенно, будто выцедив до дна вонючее пойло, достиг равновесного состояния. Голову его уже не сжимает в тисках от частых похмельных спазмов и можно с легкостью совершать действия, о которых с минуту назад даже не помышлял, но и нет еще ощущения безмятежности, которое планировал настичь некоторое время спустя. — Не один я буду.
В номер вошли еще двое: один чернокожий, в распахнутой рубашке с бугрящимся от плеча до живота шрамом — никак на зуб червю попадался, счастливчик. Другой — посветлее, но все равно смуглый от южного солнца, заросший бородой по глаза.
Юстина бросила им ключи. Сразу с тремя у нее еще не было.
— Быстрая, какая, а?! — в голосе работорговца прозвучало нетерпение. С ремнем он справился и теперь спускал штаны.
Дождавшись, когда под одобряющие возгласы уроженец пустынь закроет дверь, Юстина забралась на кровать с ногами. Широко раскрыв напуганные глаза, отползла к дальней стенке.
Мозг ее в это время был спокоен и собран, но сердцу, как говорено, не прикажешь — предвкушая действо, оно учащенно билось в груди.
— Что вы собираетесь сделать со мной? — спросила она дрожащим от волнения голосом. Подумала обреченно: «Шаровары и блуза будут испорчены — придется менять».
— Что барышня пожелает, — с блуждающей в колючих волосах ухмылкой сказал бородатый.
— И кое-что немного больше… — с сильным акцентом добавил его чернокожий друг.
…Если бы горничная, которой надлежало по распорядку дня убираться в оставленных комнатах… Или постоялец, от скуки слоняющийся вдоль коридора, решили бы остановиться у этого номера и вслушаться в глухую возню, ритмичное уханье и редкие страстные стоны, изредка доносящиеся из-за двери, то они могли бы подумать, что заперших ее людей не стоит беспокоить по пустякам и вообще отрывать от частных дел — сугубо личных и до безобразия естественных. И постарались бы уйти как можно быстрее…
Особо набожные прихожане Храма, к тому же, покивали бы головой, одобряя, что творящееся за дверью непотребство додумались хотя бы спрятать от чужих глаз, закрыв ее на замок, а не свободно демонстрировали прохожим, как это иногда практиковалось в квартале Красных фонарей Черного города. И тоже — решили бы поскорее удалиться…