Похищение Энни Торн

Они засмеялись, хотя и несколько нервно. Разговор продолжился. Я отлично сыграл свою роль. Я хороший и честный человек. Переживший трагедию человек со шрамами на теле, который тем не менее не утратил чувства юмора.

А еще я – лжец. Я не терял сестру в автокатастрофе, и в пятнадцатилетнем возрасте у меня еще не было хромоты.

6

Люди говорят, что время лечит. Они ошибаются. Время просто стирает воспоминания. Ничто не способно остановить его течение. Подобно тому как ветер постепенно разрушает горную породу, время сглаживает наши воспоминания, истачивая лежащие на душе камни до тех пор, пока они не превратятся в маленькие острые осколки, которые по-прежнему причиняют боль, однако достаточно легки для того, чтобы их нести.

Разбитое сердце не склеить. Время лишь уносит осколки и превращает их в пыль.

Сидя в одном из скрипучих кресел, которыми был обставлен коттедж, я сделал большой глоток пива. День был длинным. Первый день работы на полную ставку за долгое время. Я устал и физически, и морально. Моя больная нога дергалась, и даже четыре таблетки кодеина не могли унять постоянно напоминавшую о себе тупую боль. Этой ночью я все равно не смог бы уснуть, так что моим решением было напиться так, чтобы меня вырубило. Эдакое самолечение.

В освещенной лишь настольной лампой да потрескивавшей дровяной печью комнате царил полумрак. Я съездил в расположенный за пределами деревни супермаркет и закупился там предметами первой необходимости: пиццей, готовыми обедами, кофе, сигаретами и алкоголем. На обратном пути я заметил ферму с мини-гостиницей, в которой продавали дрова. Когда я постучал в дверь, никто не ответил, хотя снаружи стоял видавший виды «Форд Фокус». В нем было два детских кресла, а на заднем стекле красовалась наклейка «Маленькие монстры на борту».

Рядом с мешками дров стояла корзина с надписью «5 фунтов за мешок – бросайте деньги сюда». В корзине было около тридцати фунтов. Какое-то мгновение я глядел на помятую записку, думая о детских сиденьях, а затем бросил в корзину пятерку. Взяв один из мешков, я поехал обратно в супермаркет за сухим горючим.

Чертыхаясь, я истратил полдюжины таблеток, прежде чем мне удалось растопить чертову штуковину. Однако теперь, впервые с момента моего приезда, комната стала наполняться приятным теплом. Я как будто видел, как из стен уходит сырость. Не считая ветхой мебели, отсутствия каких бы то ни было личных вещей и того факта, что здесь умерли два человека, в доме было почти что уютно.

На моих коленях лежал открытый блокнот. На первой странице я записал четыре имени с пометками: Крис Мэннинг, Ник Флетчер, Мэри Гибсон и, разумеется, Стивен Хёрст. Вся старая компания в сборе. По крайней мере на бумаге. Те, кто был там, когда это случилось. Единственные, кто все знал.

Флетч, как я выяснил, теперь владел фирмой, предоставлявшей услуги водопроводчиков, здесь, в Арнхилле. Хёрст был членом сельсовета. О Мэри я в Интернете ничего не нашел, но она могла выйти замуж и сменить фамилию. Рядом с именем Криса я просто поставил пометку «скончался». Однако это не отражало всей правды. И близко не отражало.

Вверху следующей страницы я написал еще два имени: Джулия и Бен Мортоны. Ниже было несколько примечаний – в основном подсмотренных в Интернете и газетах. Знаю, не слишком надежные источники. Если в газетах факты становятся историями, то в Интернете истории становятся конспирологическими теориями.

Наверняка я знал лишь одно: у Джулии была длительная депрессия. Она только недавно завершила бракоразводный процесс с отцом Бена – адвокатом по имени Майкл Мортон. Джулия прекратила принимать препараты и незадолго до произошедшего забрала Бена из школы. Ах да, сразу после того, как она забила сына насмерть, и прямо перед тем, как снести себе голову, Джулия написала кровью три слова на стене его комнаты: «Не мой сын».

В общем, не слишком-то похоже на действия психически стабильного человека.

Я распечатал две фотографии и прикрепил скрепками в блокноте. На первой из них была Джулия. Фотография, похоже, была сделана во время какого-то официального мероприятия. На Джулии был надет деловой костюм, а волосы были собраны в хвост. Она широко улыбалась, однако ее взгляд был усталым и настороженным. «Сделайте уже свою фотографию и оставьте меня в покое», – выражало ее лицо. Я задумался, не по этой ли причине газета выбрала именно ее. Именно так выглядят женщины, которые вот-вот сломаются. Женщины, которые стоят на грани срыва. Хотя, возможно, так выглядят женщины, которых просто раздражает необходимость позировать для дурацкой фотографии.

Фотография Бена была школьной. Его широкая улыбка светилась обаянием, несмотря на два слегка кривоватых передних зуба. Аккуратно (и, вероятно, впервые в жизни) завязанный галстук. Типичные газетные банальности: все любили, куча друзей, вся жизнь впереди. Ничего такого, что рассказало бы, каким мальчик был в реальности. Очередной материал для папки «Убитые дети».

Лишь в одной статье был намек на нечто большее. Тень, выглядывавшая из-под солнечного описания жизни Бена. За несколько недель до своей смерти Бен, по словам источника в школе, который предпочел остаться неназванным, начал вести себя странно: ввязываться в неприятности, прогуливать уроки. «Он был странным. Не похожим на самого себя», – утверждал источник.

Я задумался о словах, которые написала Джулия. «Не мой сын». У меня возникло ощущение, что по моему позвоночнику кто-то словно провел ледяным ногтем.

Я бросил блокнот на кофейный столик, и в то же мгновение у меня зазвонил телефон. Уютную тишину разорвали аккорды песни «Входи, Песочный человек». На мгновение напрягшись, я взял телефон и посмотрел на его экран. Брендан. Я нажал на кнопку «Ответить».

– Алло.

– Как дела?

– Хороший вопрос. До сих пор пытаюсь найти на него ответ.

Я ждал. Брендан не принадлежит к тому типу друзей, которые звонят, чтобы просто спросить, все ли у тебя в порядке. Если нет прямых свидетельств обратного, он считает, что я все еще жив, а значит, все не так уж плохо.

– На днях о тебе спрашивали в пабе, – сказал Брендан.

– Кто?

– Женщина. Миниатюрная, светловолосая. Хорошенькая, но не особо дружелюбная.

Мой желудок свело, а нога задрожала еще сильнее.

– Ты с ней говорил?

– Етитская сила, нет конечно! Я выскользнул оттуда сразу, как только ее увидел. От некоторых женщин просто веет дурными новостями.

– Ладно. Не возвращайся туда больше.

– Но там готовят лучший пирог с говядиной и почками после того, который готовит моя дорогая матушка.

– Купи себе кулинарную книгу.

– Ты меня достаешь?

– Не достаю. Не возвращайся туда.

– Боже! – Послышался щелчок зажигалки и звук втягиваемого дыма. – Что ты натворил? Отнес в ломбард ее украшения? Сбежал с ее сбережениями?

– Хуже.

– Знаешь, что сказала бы сейчас моя милая старая матушка?

– Думаю, ты сам мне об этом расскажешь.

– Что лучший способ похоронить человека – это дать ему лопату.

– В смысле?

– Когда ты, к чертям собачьим, перестанешь рыть себе яму?

– Может, когда найду клад?

– Единственное, что ты найдешь, друг мой, – это собственную могилу, причем раньше времени.

– Вот за что я люблю наши разговоры – так это за то, что они поднимают настроение.

– Хочешь создать себе хорошее настроение – смотри Опру.

– У меня есть план…

– У тебя есть желание умереть.

– Мне просто нужно немного времени.

Брендан вздохнул:

– Ты когда-нибудь задумывался о том, что тебе нужна профессиональная помощь?

– Когда я со всем разберусь, то подумаю над этим.

– Да уж, подумай.

Он положил трубку. Я подумал. Секунд десять, из уважения к Брендану. Мы знакомы уже около трех лет. Полтора года вместе снимали квартиру. Он находился со мной тогда, когда рядом больше никого не было. Но Брендан – алкоголик в завязке. Это означает, что у него пунктик на исповедях, на прощении и искуплении. В то время как мне больше по душе держать все в секрете, таить злобу и вынашивать планы мести.