Страница 26 из 31
Офицерский сапог больно ткнул носком Волкову в ухо.
– Очухнулся, червений шпи́йон? – услышал он над собой голос четаржа.
– Я не шпион, – вытолкнул из себя отдельными звуками Волков, не поднимая головы и не сводя глаз с сапога около лица. – Я сам сидел в тюрьме у большевиков, потом бежал от них, от расстрела сбежал…
– Брешешь, паскудо! – заявил солдат справа и пнул ботинком Волкова в бок. – То, чтоб за сатрапа не заступался.
– Ну так что, панове революцийни граждане, – снова обратился толстяк к толпе. – Что делаем сатрапову царскому холую и большевистскому шпи́йону? Я його признал очень верно – от сима.
И четарж показал толстым, как немецкая сосиска, пальцем на свои глаза.
– Сими очима я видал шпийона. Под трудового мужика був переодетый и бороду вырастил мужицку. Где борода твоя, шпийон? – крикнул толстяк и снова сапог ударил в ухо Волкову.
Но теперь боли Волков не почувствовал. Его внезапно охватило равнодушное отупение.
Он уже уходил отсюда – от площади, от толпы, от легионеров, о чём никто даже не догадывается. Здесь, на земле, только слегка задержалась часть его, Волкова. И это было немного досадно, потому что какую-то долю телесных мучений ему придётся все-таки перенести. «Совсем немного и ненадолго, – утешил себя Волков. – А потом и весь уйду туда, где никто из них, и я тоже, никогда не был. Глупцы, не догадываются, что я от них уже почти убежал!»
– Увставать, червени Schweinehund!17
Снова удар в висок. Волков крепко, до скрипа, сжал зубы. С трудом поднялся и стал, шатаясь из стороны в сторону.
Толпа стояла кругом, но уже не такая плотная. Она таяла и стекала в переулки.
– Так какой ему приговор, панове граждане? – снова обратился к толпе толстяк, несколько раздражённо.
Толпа молча продолжала растекаться.
– Брати солдатики? Что скажешь, Иржи? И ты, Янек?
– У ванну купать, – сказал Иржи.
– У ванну, – подхватил Янек. – У санаторию! У Карловы Вары!
И пнул Волкова прикладом в спину.
Волков вскрикнул, потом неожиданно для самого себя рассмеялся. Нет, не даст он им радости, не покажет боли.
Чехи с удивлением посмотрели на него. Иржи снова ткнул его прикладом в бок, хотя уже не так сильно.
– Ты ещё много раз будешь жалеть, большевицкий пёс, что я тебя не повесил, – заявил толстяк. – Пшёл!
Волков бросил последний взгляд на опустевшую площадь. Раскачивался в петле инвалид Лукин. Сидел на земле, опираясь спиной о столб виселицы, несчастный Пинчуков и глядел вниз, на распоротый живот уже затвердевшими глазами. Он успел затолкать обратно в брюшину только половину кишек, остальные грязными кольцами валялись на земле.
Доктор Деревенко и Чемодуров исчезли. «Бросили… Убежали… Как зайцы, – горько подумал Волков, но тут же спохватился. – Что же им, тоже в петлю? Нет, хорошо, что успели уйти…»
Волков и его конвоиры прошли узким переулком, потом свернули в ещё более узкий и тёмный, который закончился тупиком. Ударами прикладов солдаты направили Волкова через дырку в заборе в грязный, тесный двор, заросший лебедой и татарником.
Дальше пошли сплошь дворами и снова узкими, как норы, переулками.
Спустя час, наверное, Волков понял, что подошли к окраине города.
На одном из поворотов Волков в последний раз оглянулся, и ему показалось, что сзади далеко мелькнул Чемодуров. Мелькнул и снова исчез за углом избушки.
Показалось? Нет, точно, Чемодуров. Волков убедился, когда сворачивали за угол в очередной раз. Чемодуров идёт следом. Старик, который всегда и всего боялся, а в последнее время – собственной тени, идёт за ним. «Зачем? Ведь я уже мертвец. Мои шаги и мысли – всего только вид агонии. Терентий идёт за моими убийцами, не оставляет меня одиноко умереть, а доктора нет. Доктор сбежал. Вот так. Значит, не зря болтали, что доктор – агент красных. Он – агент, а убивать ведут меня, а не его, хоть я никакой не красный, как и старик Лукин, и не контрреволюционер, как несчастный добряк Пинчуков. Как он радовался моему спасению, как слушал внимательно, как переживал за меня, смеялся, огорчался и успокаивал меня… И вспороли ему живот – кто? Те, кого он считал спасителями. И я так считал, а Деревенко их ненавидит, но сам остался живой. За что ему такая награда?»
Дома кончились, теперь шли полем. Чемодуров далеко, не виден почти, – тёмная вертикальная чёрточка у последнего дома, рядом с колодцем.
Прошли ещё немного, и тут Волков ощутил страшную вонь, совершенно невыносимую, так что он едва не задохнулся. Сознание помрачилось, в глазах потемнело.
Отравленный воздух был заполнен ровным и густым гудением. Оно перекатывалось под небом, переливалось невидимыми волнами.
Тысячи, десятки и даже, наверное, сотни тысяч мух – черных, серых и сверкающих синих и зелёных – кружились над огромным выгребным прудом.
Сквозь плотное жужжание, переходящее временами в дрожащий рёв, вдруг прорезался женский пронзительный крик, полный ужаса:
– Не надо! Умоляю! Убейте меня сразу здесь, на месте!.. Только туда не надо!
У берега два легионера загоняли прикладами в выгребной пруд женщину лет двадцати шести, с виду учительницу, в разодранном коричневом платье, с клочками кружевного белого воротника и с полуоторванными кружевными манжетами. Она кричала, потом тонко завыла. Обхватила сапог одного из солдат и стала целовать пыльное голенище, выкрикивая сквозь рыдания:
– Добрые, милые! Убейте сразу, умоляю… У вас ведь есть матери, сёстры, жёны! Ради них пожалейте – убейте здесь, на месте!.. Я же всё для вас делала, всю ночь – сколько хотели… и что хотели… не сопротивлялась и ничего не просила! Пожалейте, расстреляйте на месте… Только не туда! Христом-Богом молю!..
Легионер рванул сапог, но она не выпускала и тоже метнулась вместе с сапогом. Солдат размахнулся винтовкой, как дубинкой, и ударил прикладом женщину по рукам.
Послышался треск перебитых костей, женщина хрипло вскрикнула и оставила сапог. Теперь легионеры с улыбками и смешками легко спихивали её прикладами к жёлтой зловонной жиже. Она пыталась хвататься за землю. Пальцы ничего схватить не могли.
Недалеко от берега уже плавал труп, похоже, женский, только часть спины в таком же коричневом платье поднималась над поверхностью и покачивалась, облепленная огромными черными мухами. Легионеры поддели винтовками, как рычагами, тело умолкнувшей. И, словно бревно, перекатили её в пруд. Женщина утонула сразу и не всплывала.
– Карлсбад! – крикнул прямо в ухо Волкову легионер Иржи. – Курорта! Санатория!
– Нет! – завизжал Волков – так же тонко и резко, как женщина перед ним. – Нет!
– А чому нет? – добродушно удивился толстый четарж. – Правильно говорит тебе брат солдат Иржи: лечебна ванна. Специально для большевиков. Бесплатно, за счёт трудового люда. Больше никогда в жизни болеть не будешь.
– Нет! – крикнул Волков, оседая на землю.
– Встать, встать, добитек!18 – рявкнул другой солдат и ударил Волкова прикладом по рёбрам – послышался хруст. – Вставай!
Волков не вставал, в глазах у него стало темнеть, ударов он уже не чувствовал.
– Доброе тебе скажу, – склонился к нему Янек. – Прыгай сам. Всё быстро кончится, я в тебя сразу выстрелю, и ты уже в раю. Не надо мне тебя бить, колоть. Две секунды – и ты свободный.
Волков не отвечал и не двигался.
Толстый четарж замахнулся сапогом, но почему-то задержался, не ударил. В воздухе послышались странные звуки – так кричат перелётные гуси. Чехи посмотрели в чистое синее небо, где не было даже облаков. Иржи сказал удивлённо:
– Смотри, брате четарж, wer ist da?19 Гости…
Снова кряканье, несколько раз.
Со стороны города приближался, подпрыгивая на разбитой грунтовой дороге, автомобиль рено с открытым верхом и непрерывно сигналил. Подъехав, резко затормозил, обдав всех пылью и синим ядовитым дымом. Открылась передняя дверь, на землю выскочил русский поручик.
17
Свинья собачья.
18
Скотина.
19
Кто это там?