Страница 14 из 17
– Сколько человек я смогу взять с собой?
В этом вопросе содержалось сразу несколько дополнительных, а на самом деле основных. Магистр ответил сразу на все, но так, что яснее не сделалось:
– Ты сможешь отобрать полтора десятка ратников. Братьев-рыцарей с нашей частью отряда отправится двое. Старший из них – ты, брат Лютгер.
Так. О том, кто второй рыцарь – которого выбрать нельзя, который в отряд назначен, но не назначен старшим, – можно будет спросить потом. Или вообще не спрашивать. Все и так ясно.
– Могу я узнать что-то о… не нашей части отряда?
– Разумеется, брат. Союзные тюрки, числом двадцать семь.
Вот оно что…
Именно столько их и было: двадцать три воина, двое вооруженных слуг, лекарь – тоже при оружии, но абсолютно не воинственного вида, старше средних лет… и предводитель. Возрастом много старших лет. Таких лет, в какие вообще-то не ехать в запредельные дали и там ввязываться в схватку на стороне слабейших нужно, а полеживать на кошме, белой, дожидаясь прихода Азраила.
И обтекаемый оборот «союзные тюрки» в речи фон Зангерсхаузена…
– Я понял, брат Анно.
Пауза. Обмен взглядами.
«И ты даже не хочешь знать, кто является старшим в вашем объединенном отряде?» – спрашивают глаза магистра.
«Нет», – отвечает Лютгер. Ибо понятно: предводитель – тюрок из запредельных далей – предложил Ордену тайный, но выгодный союз. Такой, о котором он мог говорить только самолично, не через представителя. И союз этот настолько важен, что Орден выделит старому тюрку сопровождение, которое будет подмогой его собственной свите. Свита эта, надо думать, была повнушительней, когда выезжала из своих запредельных далей, но в пути поистаяла… и обратный путь ей без тевтонского усиления не преодолеть.
А как орденский отряд будет преодолевать возвратную дорогу – это вопрос отдельный. Может статься, некому будет и преодолевать. На таких маршрутах воинские отряды имеют свойство истаивать.
Конечно, это статочная цена, раз уж дело по-настоящему важно для Ордена – а надо думать, так и есть. Лютгер и сам бы ни минуты не колебался, принимая такое решение. Для других – и для себя.
Извечный выбор: как не потерять слишком многих (ибо Орден даже в лучшие времена ощущал нехватку верных и умелых мечей, а эти времена позади), но при этом достичь цели. Все правильно. Именно эти двое орденских братьев – наилучший выбор, то, что сведущие люди называют optimum. Что до подбора полубратьев, то тут следует…
«Имя второго орденского брата ты тоже не спросишь?»
«Нет», – молча повторяет Лютгер.
«Ну, тогда сам понимаешь: не могу я его не назначить… – во взгляде фон Зангерсхаузена сквозит неловкость. – Но командир над нашими людьми – ты, это решено!»
«Я понимаю. Все в порядке».
Это действительно так, потому что воитель Бруно яростный и умелый, а его знание тюркского в походе с короткими стременами может оказаться бесценным. И, в конце концов, разве он не брат-рыцарь, такой же, как все? Разве своего боевого коня Бруно назвал не так, как прочие братья?
Правда, в этот поход он совершенно точно отправится на другом коне. Громадина, призванная нести на своей спине орденского рыцаря, слишком приметна, никакое сарацинское седло с короткими стременами тут ничего не изменит. Это все равно что оставить на голове рыцарский шлем, а на плечах – орденский плащ с черным крестом.
– Жду твоего возвращения, брат Лютгер. Живым – и с подробным описанием, – голос фон Зангерсхаузена тверд и сух.
До сего момента это была беседа равных в рыцарском братстве. Рыцарь Анно, пожилой и доброжелательный, говорил с другим рыцарем, тем самым, который двумя годами ранее спас его, выбитого из седла, в бою с мамелюками. Соскочил наземь, подвел упавшему своего коня, а потом, спешенный, сумел прорубиться сквозь скопище врагов, проявив такое мастерство, что воистину заслужил право стать учителем меча и щита для молодой братии… вот только упрямец считает эту должность недостойной.
Так было. Но сейчас Великий магистр Тевтонского ордена отдавал приказ младшему орденскому брату.
– А теперь ступай готовиться к походу, в коий надлежит выступить не позже чем через три дня, от этого считая. Отныне, брат, не задерживаю тебя.
Покидая резиденцию магистра, Лютгер уже знал, каких ратников он отберет для этой миссии. Точнее, о десяти из них знал. Восемь полубратьев и двое боевых кнехтов, все из разных копий.
Не всякий орденский ратник умеет держаться в седле на восточный манер, но за эту десятку он мог поручиться. Сам видел. С места битвы все они ехали на тартарских лошадках, а у тех седла на сарацинские похожи – с невысокими луками и короткими стременами.
Арбалетчик из копья покойного мессира де Тьерри не во власти Ордена, к тому же в этом походе конные арбалетчики – губительная помеха. И Мархог тоже мирянин, так что третьим рыцарем ему не быть.
Да и не шла речь о третьем рыцаре.
Ну, пусть юноша продолжит свой род. Даром что он провел ночь на черной кошме, ему это не помеха: уж его-то предки никогда не считали, что вылупились из яйца священной цапли…
Степь ложилась коням под ноги, невесомыми волнами накатывала ветер, будто передергивая травяной шкурой, как лошадь, которую тревожат слепни. Жила.
Кто-то из тюрок, сидя в седле боком и закинув ногу поверх передней луки, наигрывал немудреную мелодию на простеньком эль-уде [14] с меньшим количеством струн, чем Лютгеру прежде доводилось видеть.
Проскакал в отдалении дозорный; вдруг, развернувшись, мгновенно наложил стрелу на тетиву и выстрелил куда-то в заросли близ вершины холма: казалось, именно в заросли, в кустистое сплетение ветвей, где ничего живого не виделось, – однако там пискнуло. Подъехав, свесился с коня и подобрал пронзенного стрелой зайчишку. К седлу у него уже два таких было приторочено. Вот уж кого посадка с упором в короткие стремена не утомляла вовсе, он и за добычей нагнулся почти на полном скаку, свободно удерживая поводья.
Лютгер к этой манере езды приноровился вскоре: несколько лет не доводилось, но за пару дней тело все вспомнило, а эти дни они ехали по безопасным землям.
Вообще-то его не очень радовали такие охотничьи подвиги дозорных. У них иная задача. Даже в пределах земель, контролируемых Орденом. А эти земли уже остались позади.
– Не волнуйся, – с усмешкой произнес Гюндуз-оглы, беззвучно появляясь рядом: поступь его коня была так мягка, что, казалось, тот на кошачьих лапах ступает. – Сюда же мы доехали…
– А сколько вас было, почтенный, когда вы из своего Турана выезжали? – не согласился Лютгер.
– Тоже верно…
Впрочем, старик так и не сказал, со сколькими воинами он отправился в путь из Турана. Что именно он предложил Ордену и чего ждал от него взамен, тоже не сказал. Лютгер, разумеется, и не спрашивал: раз уж сам магистр пожелал оставить это в тайне…
Тронул коня шпорой, выехал на гребень, чтоб своими глазами окрестность увидеть. При других обстоятельствах поостерегся бы вот так на фоне неба показываться, но дозорные-зайцестрелы уже столько раз это проделали, что если кто выслеживал их отряд – давно знал все.
Долго ехал так, присматривался. Когда впереди потянулась новая цепь холмов, спустился ниже. Дозорные к тому времени уже убавили прыть, так что теперь у них был шанс остаться незамеченными.
Теперь наверх выглядывал лишь в распадках, густо закрытых кустарником. Зайцы там резвились в десяти шагах от него, не остерегаясь, а однажды даже молоденькая газель на открытое пространство вышла, глянула безбоязненно. Между прочим, зря она не боялась: в юности дротиком он косулю и на тридцати шагах мог уметить.
Мудры орденские законы, воспрещающие охоту иначе, как сугубо для пропитания. Отвлечение всех духовных сил это, проклятый азарт, растрата мирского достояния. Только начни – и не остановиться: соколы с сокольничими, собачьи своры с псарями и доезжачими, особые охотничьи кони… охотничьи замки и дворцы… Все светские владыки впали в это искушение, ни один не устоял.
14
Арабский струнный инструмент, предшественник лютни, от которого она и унаследовала свое название.