Страница 8 из 18
Как он сам писал после того, как его назначили командовать 2-й бригадой 1-й гвардейской дивизии (Измайловский и Егерский полки): «Я начал знакомиться со своей командой и не замедлил убедиться, что служба шла везде совершенно иначе, чем слышал волю государя, чем сам полагал, разумел ее, ибо, что я по долгу совести порочил, дозволялось везде, даже моими начальниками. Положение было самое трудное; действовать иначе было противно моей совести и долгу; но сим я явно ставил и начальников, и подчиненных против себя, тем более, что меня не знали, и многие или не понимали, или не хотели понимать».
Вот здесь и начинала сказываться пагубная стратегия «мамаши» и брата, не допустивших Николая в армию во время войны. На «не нюхавшего пороху», пусть даже это великий князь, смотрели презрительно и подобострастно и младшие по чину. Особенно в гвардейской среде, где вопросы личной доблести и лихой отваги были в чести и почете. Как мог воздействовать на покрытых ранами, седых и заслуженных воинов мальчишка-принц, толком и командовать не научившийся из-за странной прихоти домочадцев. Требовавший от ветеранов того, что написано в устарелых учебниках «времен очаковских и покорения Крыма».
Хотя и здесь как сказать: сам Николай утверждал, что офицеры до того распустились, что ездили на учения во фраках, лишь сверху накинув шинель. «Подчиненность исчезла и сохранилась только во фронте; уважение к начальникам исчезло совершенно, и служба была одно слово, ибо не было ни правил, ни порядка, а все делалось совершенно произвольно и как бы поневоле, дабы только жить со дня на день». Какие претензии к «тирану»? Он что, должен был радоваться такой махновской банде?
К примеру, его приказ по 2-й бригаде 1-й гвардейской пехотной дивизии от 20 марта 1823 года: «Вчерашнего числа наряженный караул от л. – гв. Измайловского полка в концерт был дурно и неопрятно одет; таковая оплошность после всех подтверждений непростительна, за что командиру оной роты штабс-капитану Языкову делается строгий выговор и арестовывается на 24 часа домашним арестом».
Там же от 10 февраля 1824 года: «Объезжая сего числа караулы от л. – гв. Измайловского полка, заметил я многие неисправности, которые доказывают, что гг. батальонные командиры не обращают должного строгого внимания на сию часть их обязанности; подпоручик Гангеблов не знал своего дела; прапорщик Миллер предпочел сидеть в караульне, когда ему следовало выйти в ружье, отговаривался болезнью, которая в одном воображении его существовала; унтер-офицеры отдельных караулов не тверды в своей должности, тогда как неоднократно подтверждаемо было посылать на таковые караулы самых расторопных унтер-офицеров; в особенности я нашел одежду караулов 2-го батальона совершенно в безобразнейшем виде. Поставляя все сие на вид командующему полков полковнику Воропанову, предписываю взять строгие меры к исправлению всех сих недостаков. Полковник Веселовский не оставить строго взыскать с прапорщика Миллера, которого предваряю, что всегдашние замечания, им заслуживаемые, принудят, наконец, начальство и к строжайшим мерам».
18 июня 1824 года: «Я встретил вчера человека, подпоручика л. – гв. Измайловского полка Козлова 2-го, который нес на полевой пикет к своему господину головную подушку; я предаю на благорассудок гг. офицеров, прилично ли, стоя на всяком карауле, и тем более в лагере, а еще и на полевом пикете, искать своего покоя; подобная нежность достойна смеха, пусть же г. подпоручик Козлов 2-й повеселит тем своих товарищей, в которых, в том надеюсь, подражателей не найдет».
Что это, придирки самодура или нормальные требования к расхлябанности и разложению дисциплины генерал-инспектора?
Его современник Филипп Вигель подчеркивает: «Он был несообщителен и холоден, весь предан чувству долга своего; в исполнении его он был слишком строг к себе и другим. В правильных чертах его бледного белого лица видна была какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Скажем всю правду: он совсем не был любим».
Любить изо всех сил старающегося быть строгим и требовательным командиром парня действительно было не за что. Авторитета у него не было никакого, в пирушках он не участвовал, в гусарских приключениях не светился, панибратством не занимался. Николай просто искал свое место в армии, которое никак не мог сам для себя определить. На фоне овеянных славой «героев 12-го года» это была лишь смешная попытка показать свою значимость.
Вспыльчивый, как в детстве, Николай и в армии показывал свой крутой нрав. В 1820 году сразу 52 офицера Измайловского полка предприняли демарш, подав прошения об отставке из-за грубости великого князя. Общаясь с гвардейцами, тот за крепким словом в карман не лез. В 1822 году в Вильно перед строем Егерского полка наорал на капитана Василия Норова (будущего декабриста), пригрозив: «Я вас в бараний рог согну!» Вызывать великого князя на дуэль было не положено, вновь все кончилось отставкой и переводом из гвардии в армию.
В армии все тоже прекрасно ориентировались в дворцовых хитросплетениях и понимали разницу между братьями «екатеринскими» и братьями «павловскими». В Николае однозначно видели гены взбалмошного отца и тихо его ненавидели. Популярности у него не было никакой. Объяснять, что это были не его личные прихоти, а требования долга и устава, тот считал ниже собственного достоинства, офицерам же из не самых захудалых семейств, для которых и Романовы были выскочками на престоле, тоже зазорно было лебезить перед необстрелянным юнцом, признававшим не заслуги, а «фрунт».
Однако в этом деле он действительно знал толк. Как писал генерал-лейтенант Александр Михайловский-Данилевский: «Необыкновенные знания великого князя по фрунтовой части нас изумили, иногда, стоя на поле, он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог с ним сравняться, и показывал также барабанщикам, как им надлежало бить. При всем том его высочество говорил, что он в сравнении с великим князем Михаилом Павловичем ничего не знает; каков же должен быть сей? – спрашивали мы друг друга».
Инженерному же делу он отдавался с упоением. Он ежедневно посещал подведомственные ему учреждения. Чувствуя в себе недостаток знаний, просиживал на лекциях офицерских и кондукторских классов Главного инженерного училища, занимался черчением, архитектурой, чтобы не попасть в глупое положение, утверждая проект, в котором ничего не понимал.
Вспоминают случай, когда Николай, налагая денежный штраф на одного инженер-офицера, у которого при строительстве свалился карниз, приказал сделать вычет и из своего жалованья, как лица, виновного в утверждении проекта.
Будучи в 1822 году в Вильно, он обратил внимание на то, что молодые люди, поступающее в гвардейские подпрапорщики, оказывались совершенно несведущими в военных науках. Желая устранить этот недостаток, он повелел собрать подпрапорщиков 2-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии в бригадную квартиру и организовал соответственное их обучение под личным своим наблюдением. Этот опыт привел к тому, что, по возвращении гвардии в Петербург, великий князь представил проект об учреждении постоянной Школы гвардейских подпрапорщиков.
Именно благодаря ему была налажена подготовка кадров в Главном инженерном училище. «Кротость, согласие и беспрекословное повиновение властям, – напуствовал Николай учеников, – суть отличительные признаки посвящающих себя военной службе и в особенности вступивших в Главное инженерное училище… Порядок и строгое исполнение возложенных на каждого обязанностей, будучи непреложными правилами, удобоисполняемыми во всяком возрасте и звании, доведут до добродетелей, вышеупомянутых и необходимо нужных во все время жизни».
Главное инженерное училище размещалось в печально известном Михайловском замке, переименованном со временем в Инженерный замок. Училище имело два отделения: трехгодичное кондукторское готовило инженерных прапорщиков со средним образованием, а двухгодичное офицерское давало высшее образование. На офицерское отделение принимали лучших выпускников кондукторского отделения, а также офицеров инженерных войск и других родов войск, пожелавших перейти на инженерную службу. Для преподавания были приглашены лучшие педагоги того времени: академик Михаил Остроградский, физик Федор Эвальд, инженеры Федор Ласковский, Генрих Леер, Алексей Шуляченко. Из выдающихся выпускников можно отметить великого князя Николая Николаевича-младшего, будущего героя обороны Порт-Артура генерала Романа Кондратенко, военного теоретика Андрея Зайончковского, автора фундаментальных трудов по истории войн и биографии самого Николая I, знаменитых генералов Белого движения Александра Лукомского и Федора Абрамова и пр.