Страница 3 из 17
- Возьми "Беломор" в кармане пиджака, - сказал Штирлиц, пытаясь спичками зажечь металлический электрический фонарь. Кто-то толстыми пальцами Бормана начал сосредоточенно шарить по его карманам.
- Штирлиц, это ты хорошо придумал повесить под потолком бочку с армянским коньяком, а то бы мы тут плавали в спиртном и схватили бы белую горячку, - заметил Борман, потирая прищемленное ухо.
- Только бы эти янки не надумали устроить пьянку по пути, - заметил Штирлиц, отдирая руки Бормана от своих карманов.
- Ох, не накаркай, - заметил Геббельс и набожно перекрестился.
- Черт, не горит, - прохрипел Штирлиц, бросая коробок на дно цистерны.
- Штирлиц, а Вы не подумали, как мы отсюда выберемся? - спросил Борман, облизывая вытащенную из кармана Штирлица банку варенья.
- А это не ваше дело, партайгеноссе.
Ранним утром из Брестского порта, во Франции, отчалил теплоход, державший путь в Нью-Йорк. Вся верхушка Третьего Рейха, порядочно укачанная во время перевозки цистерны, сидела на дне, покрытом окурками "Беломора", и томно смотрела на свисающую с потолка бочку с коньяком. Бочка соблазнительно покачивалась, и, расплескиваясь, коньяк капал вниз. Айсман негодовал. Любимый Фюрер, которому посчастливилось сесть под ней, к досаде всех офицеров, не пил, и от такого капанья жутко страдал. Также страдали и все остальные. Первым не выдержал Айсман. Он встал и, спотыкаясь о разложенные на полу чьи-то ноги, пересел поближе к любимому Фюреру.
- Подвиньтесь, - угрожающе заявил он и блаженно подставил широкую пасть с золотыми клыками под ниспадающую сверху струю.
Алкоголь быстро довел его до привычного состояния. Он попытался полезть к Фюреру целоваться, но вежливый Фюрер на редкость больно дал ему в глаз, не отрываясь от своих рассуждений на тему смысла жизни. Приняв Геринга за женщину, Айсман галантно сел ему на ноги. Геринг поморщился и, двигая толстым телом, попытался спихнуть его.
- Но мадам! - возмутился Айсман, но, получив удар кастетом по голове, упал к ногам Штирлица.
Вскоре они почувствовали, что в цистерне стало нестерпимо душно.
Одуревший от темноты и вони, которую извергали носки Фюрера, развешенные по стенкам цистерны на булавках великого мерзопакостника, Борман с яростным рычанием вцепился зубами в ногу Штирлица.
- Штирлиц, если ты хочешь ходить на двух ногах, открой окно, - мягко попросил Шелленберг, отскакивая от разъяренного Бормана подальше.
- Вы не в кабинете, партайгеноссе, - заметил Штирлиц, методично колотя кастетом по голове Бормана, который кусался так яростно, что не чувствовал ударов по голове.
Айсман, придя в себя, с воплем: "Вперед, за родного Фюрера" ударом ноги разбил бочку, висевшую под потолком и начал блаженно кататься в луже коньяка, завывая от удовольствия.
Часовой, заслышав шум на палубе, пошел посмотреть, что там происходит. Заглянув в цистерну, он увидел внизу десяток красных горящих глаз. Там кто-то невнятно ругался на неродных ему языках. Часовой был парень неглупый, но из Америки, что позволило ему догадаться, что цистерну коньяка группа людей будет пить примерно месяц, напивясь каждый день до белой горячки. Сдерживая шевелящиеся на голове волосы, он догадался, что это черти, и с воплем: "Спасайся, кто может!", бросился за борт. Его примеру последовали и остальные матросы.
После того как, на палубе утих шум, офицеры выбрались из цистерны и огляделись: на корабле не осталось ни одного матроса, а офицеры забились в гальюн и дрожали; лишь капитан, человек без предрассудков, спокойно продолжал сушить кальсоны на верхней палубе, напевая "Дунайские волны". Штирлиц с воплем: "За Родину, за Сталина!" - ворвался на капитанский мостик, но обнаружив, что там никого нет, стал крутить все, что попадалось ему под руки. Первым пострадал капитан, упав с мостика вниз головой и кальсонами на голове. Выворачивание шурупов, соединяющих части обшивки, кроме заноз, не давало никаких результатов. Штирлиц сообразил, что верчение штурвала в разные стороны приводит к смене наклона корпуса теплохода, и, как следствие, смене курса, и корабль взял курс, как казалось Штирлицу, на Бразилию. Где находится Бразилия, он точно не знал, но слышал, что там в лесах водится много диких обезьян и вообще неплохо кормят. Посмотреть на обезьян ему хотелось. Самым экзотичным зверем, которого Штирлицу довелось видеть за свою жизнь, был дядя Вася в его родном подъезде, однажды упившийся до состояния дикобраза. Это событие оставило неизгладимое впечатление у будущего разведчика. К тому же Штирлиц порядочно изголодался.
- Штирлиц, а Вы уверены, что мы плывем в Бразилию? - поинтересовался Кальтенбруннер.
- Не уверен, - спокойно ответил Штирлиц, отвинчивая для своих командирских часов стрелку от компаса.
...Шел десятый день плавания в Бразилию, но Бразилии не было видно. Любимый Фюрер постирал носки.
...Шел двадцатый день плавания в Бразилию, Бразилия показалась. Носки высохли.
- Земля!!! - завопил Айсман, падая с реи, на которую был вздернут за то, что выпил весь коньяк, но не долетел, а повис на каких-то веревках, что вызвало у него дурные ассоциации.
- Бразилия! - обрадовался Штирлиц, смотря в бинокль довоенного образца, похожий на микроскоп (зрение у разведчика было отличное). - Обезьяны!! Тушенка!!!
С криком: "Ура!!!" - все офицеры побросали банки с тушенкой Штирлица, которой питались за время плавания, и высыпали на палубу. Через час они пристали к берегу.
Штирлиц озабоченно оглядывался, подыскивая подходящее дерево для антенны передатчика. Не найдя ничего подходящего, он с кряхтением полез на корабль. Прихватив из цистерны любимую бензопилу "Дружба", он свалил рею, поволновав слегка Айсмана, и перетащил бревно на берег. Айсман грязно ругался, вытаскивая щепки из ушей. Воткнув бревно в песок, он передал открытым текстом:
"Юстас - Алексу.
Я в Бразилии. Ура! Ем бананы. И кокосы. Юстас."
Центр не замедлил с ответом:
"Алекс - Юстасу.
Юстас! Вы кретин, какого фига и какого ... (не разборчиво, но вполне понятно)... и вообще, это не Бразилия, а Куба.
Алекс."
Основательно треснув рацию, Штирлиц стал ожесточенно грызть зубами твердую оболочку ближайшего кокоса.
Из кустов вышел какой-то заросший парень, который от души поздоровался со Штирлицем, шепнув ему пароль "Можайское молоко лучше", передал шифровку.
- Фидель Кастро Рус, можно просто Федя или Железный Фидель.
- А это - верхушка Третьего Рейха, - сказал Штирлиц, и начал представлять офицеров Фиделю. - Это Айсман, - ткнул лежавшего у его ног Айсмана. - Те трое - Шелленберг, Кальтенбруннер и Фюрер. Тот, кого бьют те пять офицеров, которых я не знаю, Борман. Этот друг, с панамкой, лежащий в тени пальм, друг моего детства и гордость ГЕСТАПО - Мюллер. Те трое, что перепили горилки и пристают к негритянке: Геринг, Гиммлер и Геббельс. Мимо них прошли две негритянки, покачивая бедрами и выдающимися подробностями.
- Как тебе та, что с краю? - спросил Фиделя Штирлиц.
- С какого?
- С другого.
- А ничего ... - сказал Фидель и побежал за негритянками.
- Стой, - крикнул Штирлиц, хватая Фиделя за плечо. - Моя с краю, я ее еще в Германии забронировал. Радистка-негритянка - это звучит.
Через два часа Штирлиц понял, что две радистки - это много и, немного спустя, уснул. Борман хотел познакомиться с одной из штирлицевых радисток, но, получив от спящего Штирлица ногой в ухо, успокоился. Мюллер, как самый лучший друг Штирлица, плюнул, кинул карты, в которые он играл эти два часа сам с собой, оставив себя тринадцать раз дураком, надел панамку и, взяв ведерко и совочек, угрюмо сопя и напевая гимны, пошел лепить куличи из прибрежного песка. Песок был сух, как в камере пыток, и это чрезвычайно интеллектуальное занятие Мюллера разочаровало. Айсман, Шелленберг и один из офицеров стали обучать негров немецкому языку, так как им нужны были работники, а по-испански понимaл лишь Шелленберг, который был шпионом многих разведок, но сам не знал, каких именно. Вскоре негры могли прилично материться как на немецком, так и на русском диалекте.