Страница 15 из 16
Обратной стороной вынужденного отставания славян от Запада должна быть их тормозимая врагами очевидная талантливость. Поэтому, говоря о Среднем Поднепровье, патриотичные славянские авторы пишут: «Восточные славяне прекрасно знали наиболее удобное время тех или иных полевых работ и сделали эти знания достижением всех здешних земледельцев» (с. 30). Редкая по своей оригинальности мысль, поскольку, кроме самих восточных славян, других земледельцев в Среднем Поднепровье не наблюдалось… Видимо, поэтому авторы забыли назвать этих благодарных учеников. Но раз уж славяне точно знали, когда что сеять и убирать (они и их предки в этих климатических условиях занимались земледелием уже примерно две тысяч лет – имели опыт), то должны же они были кого-то просветить? Но через пару страниц авторы почему-то опять начинают оправдываться: «Так, восточные славяне оказались по темпам хозяйственного, общественного, политического и культурного развития на среднем уровне. Они отставали от западных стран – Франции, Англии. Византийская империя и Арабский халифат с их развитой государственностью, высочайшей культурой, письменностью стояли для них на недосягаемой высоте, но восточные славяне шли вровень с землями чехов, поляков, скандинавов, значительно опережали еще находившихся на кочевом уровне венгров, не говоря уже о кочевниках-тюрках, угро-финских лесных жителях (а как же обитающие “в чащах” вятичи? – К. Г.) или живущих изолированной и замкнутой жизнью литовцах». Слава Богу, хоть кто-то был более «бескультурным», хотя заметим, что бóльшая часть восточных славян в Средние века жила весьма изолированной и замкнутой жизнью.
И еще об «историческом патриотизме» в истории России. Касаясь возникновения названия «Русь», авторы даже не допускают мысли, что это неславянское слово (хотя это неопровержимый факт). Пустившись в рассуждения о том, что слово «русы» (а его вообще нет в древнерусских источниках), скорее всего, обозначает русых людей (а известно, что многие русские – русые), авторы никак не могут согласиться с мнением Нестора Летописца (целиком доверяя ему в других моментах), что это скандинавы-варяги. Последние на всякий случай называются «легендарными и неразгаданными до сего времени» (с. 35). Это все равно, что писать о «легендарных и неразгаданных до сих пор викингах». Если относительно реальности фигуры Рюрика или о факте «призвания варягов» можно спорить до бесконечности, то уж о том, кто такие варяги вообще, у историков никогда не было никаких сомнений – это скандинавы. А на с. 50 авторы пишут о том, что Владимир из Новгорода бежал «к варягам» и там «нанял отряд варягов», но не пишут, что бежал Владимир к варягам именно в Швецию, а не в какую-то Южную Балтику, которая ему, очевидно, больше нравилась (там были славяне).
В крайне путаном изложении о миграции этнонима «Русь» появляется ценная мысль, что потомки русинов и русов живут «до настоящего времени на Балканах, в Германии… под своим собственным названием “русины”, то есть русые люди, в отличие от блондинов – германцев и скандинавов и темноволосых обитателей юга Европы». Умолчу о загадочных русинах в Германии (там из славян живут только лужицкие сербы), но банальное ученическое знакомство с антропологией (даже в российских учебниках) откроет нам, что волосы у славян светлее на севере и темнее на юге, и они, в основном, не отличаются цветом волос от соседей других национальностей, проживающих на той же широте – на севере Европы, в ее центре или на юге. Что ж до русинов южной Европы, то это мигранты с юго-западных земель нынешней Украины (Галиция и Карпаты), где в ХІІІ в. закрепилось самоназвание «русины», просуществовавшее до конца ХІХ в. Но та же антропология нам скажет, что русоволосость отнюдь не является доминирующей среди галичан или закарпатцев. Название говорит всего лишь об их происхождении от древнерусского населения и стабильности названия «Русь» (Руськое воеводство и т. д.) для юго-западной Украины. Компетентные авторы не могли не упомянуть о «норманнской теории» происхождения Русского государства. Указав на ее полную беспочвенность, они уточняют (чтобы ее окончательно похоронить), что «эта теория нередко использовалась на Западе в периоды противостояния нашей Родины и ее западных противников» (с. 36). То есть быть «норманистом» – значит, служить врагам России. И, естественно, нельзя было не упомянуть о культурном и политическом отставании Скандинавии от славянских земель, что просто не позволило бы викингам что-то у нас создать. Правда, это не помешало «отсталым» скандинавам тогда же основывать государства в Британии, Ирландии, Нормандии, Сицилии. Авторы постоянно настаивают на том, что варяги пришли с южного побережья Балтики, то есть от братских славян. Но это же наводит на мысль, что Русь основали поляки, а это тоже непатриотично… Далее пишется, что Новгород и Киев стали называть себя Русью – «северной и южной». Но никто никогда в древней Руси не употреблял выражения «Северная Русь» и «Южная Русь»!
Касаясь все-таки в своем повествовании некоторых будущих российских территорий и описывая, как представители ростово-суздальского боярства убили князя Андрея Боголюбского, авторы вдруг делают глобальный вывод: «События во Владимиро-Суздальской земле показали, что центр политической власти окончательно переместился с юга на север Руси» (с. 137). Мысль эту они никак не поясняют, хотя ее истоки совершенно не ясны. Что касается того же князя Андрея, то он в своей борьбе с боярством якобы опирался на города, и это был тот же процесс, что и в Западной Европе (вот это да – как на Западе!). Правда, известно, что крупные вечевые города Боголюбский откровенно не любил и игнорировал, и свою резиденцию Боголюбово он построил специально, чтобы не зависеть от воли порой чрезмерно самостоятельного Владимирского вече. Дальнейшее изложение тоже отличается оригинальностью. «Хотя Господин Великий Новгород не подвергся нашествию, но и он был вынужден признать власть Батыя» (с. 163). Здесь упущен момент, что признать Батыя заставил новгородцев великий русский герой князь Александр Невский, об этом авторы стыдливо умалчивают. У них Батый ухитряется захватить столицу Венгрии Будапешт, возникший в 1867 г. в результате административного объединения трех меньших городов – Пешта, Обуды и Буды.
И вообще, неплохо было бы указать, когда появилось само слово «Россия». В любом украинском учебнике мы встречаем хотя бы факт первого упоминания слова «Украина» в 1187 г. А в этой книге как-то упущен момент, когда заканчивается «Русь» и начинается «Россия». Возможно, авторы просто не хотели этого делать – ведь опять окажется, что слово это «нерусское», теперь уже греческое.
В общем, мы пробежались лишь по первым разделам книги, написанной ведущими российскими историками из ведущего академического Института российской истории. Может быть, достаточно, читатель? Если уж кто и может написать «общую историю», по поводу интерпретации которой в Украине так возмущаются сейчас в Москве, то лишь ведущие научные институции обеих стран. Но как можно создавать какую-то «общую историю» с теми, кто даже свою историю излагает как бредовую путаницу отдельных фактов, скрывая при этом факты неудобные, с теми, кто не может избавиться от комплекса исторической неполноценности, славянского (или великорусского) шовинизма, игнорирования нерусских народов, колониалистских установок и «исторической агрессии», направленной на нероссийские земли? Пусть сначала хотя бы обнаружат Россию на карте – это же все-таки история России. Хотя последнему есть простое объяснение на с. 20, в начале главы «Другие народы на территории России в глубокой древности» (не будем обращать внимание на термин «другие народы»):
«В те далекие времена формируются не только племена, которые впоследствии превратились в восточных славян, а в дальнейшем дали начало трем славянским народам, в течение долгих времен населявших Россию, – русскому, украинскому и белорусскому».
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».