Страница 5 из 31
Единственные, кто пострадал от этой системы, так это сами призывники, и «вытащить неверный номер» считалось нешуточной бедой. Но государство и здесь обеспечило лазейку. Призываемый вовсе не обязан был служить лично, если имел возможность вместо себя послать еще кого-нибудь, военные власти не возражали, – на самом деле, если вместо неопытного и необученного новобранца в армию являлся уже накопивший соответствующий опыт за годы прежней службы человек, что ж – тем лучше. Таким образом, сформировалась и бесперебойно функционировала «система замены», ставшая одной из главных отличительных особенностей военной машины Франции. Были учреждены соответствующие агентства, обеспечивавшие поступление замен, и воинская повинность стала риском, застраховаться от которого было куда проще и надежнее, чем, скажем, от пожара или наводнения. Возможность достичь такой договоренности позволяла высшим сословиям и среднему классу избежать тягот военной службы, а истинные республиканцы рассматривали ее как несправедливую. «Желать, чтобы беднота выплачивала этот налог на кровь, – как заявила комиссия, занимавшаяся изучением этого вопроса в ходе составления конституции Второй республики, – с тем, чтобы богатые уклонялись от его уплаты, предложив деньги, представляется нашей комиссии чудовищной несправедливостью». Но консервативное большинство в ассамблее успешно выступило против запланированной республиканцами реформы. «Трудности должны быть равными, – соглашался Адольф Тьер, – но если вы желаете приложить те же условия и тот же образ жизни к совершенно разным людям, как раз вы и нарушаете тем самым принцип равенства… Общество, где все – солдаты, – варварское общество». Принцип замены пережил республику, превратившись в неотъемлемую часть французской военной системы.
Французы, с тревогой взиравшие на моральную ущербность подобной системы в сравнении с прусским обязательным призывом в армию независимо от социального происхождения[8], успокаивали себя тем, что, по крайней мере, данная мера, вероятно, обеспечит более компактные и опытные вооруженные силы. Разумеется, армия сознательно отделялась от остальной части общества, презирая все штатское, и будучи сама презираема штатскими. Жюльен Сорель был не единственным амбициозным молодым человеком, кто почувствовал это в постнаполеоновской Франции le merite militaire n’estplus a la mode и решил избрать для себя мирную и более прибыльную профессию. Аристократия смотрела свысока на армию как на когорту наполеоновских выскочек, средний класс – как на варварский и рудиментарный пережиток в эпоху всеобщего мира и процветания. Это отношение изменилось после 1848 года, когда имущие классы стали рассматривать армию как необходимого защитника общественного строя от пролетарской революции, и успехи армии в Африке вместе с наводнившими литературу идеями бонапартизма призывали к возрождению национальной гордости галльскими традициями воина. В блеске Второй империи армия, роскошно обмундированная, увешанная орденами за Крым, Ломбардию и Дальний Восток (участие в англо-франко-китайской «опиумной войне» 1856–1860 годов), вновь снискала уважение общественности. Но она оставалась вне остальной страны, и Наполеон III сознательно поддерживал статус-кво, отведя войскам роль своей «преторианской гвардии». «Идеальная конституция, – объявил генерал Трошю, самый рьяный из всех военных реформаторов, – та, которая создает армию, верования и привычки которой составляют корпорацию, отличную от остальной части населения». При столь сомнительном режиме, каковым являлась Вторая империя Наполеона III, резко отрицаемая активным и образованным меньшинством и покоившаяся на общественной апатии, а не на всеобщем согласии, армия обязана была исполнять и полицейские функции, что усиливало тот, вероятно, неизбежный и в какой-то степени востребованный в армии мирного времени дух землячества. Но во Франции он был подпорчен бедностью, в которой вынуждены были жить офицеры, и это в обществе, которое лихорадочно и успешно следовало призыву Гизо «Богатейте!». Офицерство Франции, как и также обедневшее прусское, было лишено каких-либо утешений в виде социального престижа, даруемого принадлежностью к армии. Не было у них за все 40 лет после Ватерлоо и перспектив успешно сокрушить кого-нибудь из своих могущественных европейских соседей, чтобы таким образом обеспечить себе почет, славу и основания возгордиться своей профессией. О качестве военного образования не заботились: уровень обучения в крупных военных училищах и в Сен-Сире, и в Меце, и в Сомюре был прискорбно низок, и интеллектуальный калибр высокопоставленных офицеров никоим образом не соответствовал их щегольству. «Если задумаешь что-либо, – сетовал Наполеон III, – только офицеры специальных служб и способны это воплотить в жизнь, но стоит только дать обычным офицерам мало-мальски важное поручение, как они тут же начинают жаловаться».
Но даже эти сомнительного уровня подготовки военные училища были доступны лишь выходцам из богатых семей и получившему неплохое образование меньшинству, и поступление туда стоило немалых денег. Подавляющее большинство дослуживалось до званий в ходе службы в войсках, и, несмотря на приобретенный практический опыт, им все же недоставало теоретических знаний. Маркиз де Кастельян жаловался, что на десять новых капитанов, прибывших на службу в его часть в Перпиньян в 1841 году, всего двое умели читать и писать, а в 1870 году немцы поражались неграмотности французских офицеров, оказавшихся в прусском плену. Эти выслужившиеся из рядовых офицеры, как правило, не соответствовали высоким занимаемым должностям[9]. Они вполне соответствовали статусу полковых офицеров: хоть и пожилые, но бесстрашные, испытанные в боях и пользовавшиеся уважением подчиненных. Именно из их рядов вышел по крайней мере один маршал: Ашиль Франсуа Базен.
Может показаться любопытным, что такие промахи коренились и углублялись в армии, которая начиная с 1830 года почти непрерывно участвовала в активных боевых действиях. Но на самом деле африканский опыт лишь усугублял упомянутые промахи и недостатки. Военные операции в Африке проводились небольшими подразделениями, и от их командиров требовались не столько глубокие теоретические знания, сколько отвага, сметливость и навыки внезапных атак – качества, считавшиеся во французской армии присущими ей, и только ей. Не было необходимости глубоко вникать в изучение военного дела или овладевать навыками взаимодействия войск в бою в ходе сражений. Не было потребности и в тщательно продуманной организации войскового подвоза: солдаты везли все необходимое на вьючных лошадях или тащили на своих спинах. Эти же привычки они распространяли и на европейские кампании. Французские солдаты шли в бой в 1870 году, таща на себе около 70 фунтов груза (более 30 килограммов), включая провиант на несколько дней. Непосредственно перед сражением все сваливалось в кучу, и если бой был проигран, солдаты, разумеется, оставались ни с чем.
Все порочные командные стереотипы, отличавшие наполеоновские армии, крайне негативные последствия которых сводил на нет лишь стратегический гений самого Наполеона, прочно укоренились у французов. Но, невзирая ни на что, эта армия продолжала одерживать победу за победой. Главный принцип, которым руководствовались французские военные, был и оставался – le systeme D: on se debrouillera toujours — «как-нибудь, да выкарабкаемся». И выкарабкивались, хоть и немалой ценой. Полнейшая неадекватность французского военного командования стала очевидной с началом войны против европейских врагов: России в 1854 году (в ходе Крымской войны 1853–1856 годов) и Австрии в 1859 году. Ставка командования, войсковой подвоз и административные службы отсутствовали как таковые, и все приходилось создавать, как говорится, на ходу. Войска транспортировали в Черное море на пароходах, а потом они вынуждены были дожидаться прибытия вооружений, боеприпасов и провианта. В 1859 году для участия в войне с Австрией, о которой политики твердили вот уже четвертый год, французская армия прибыла в Ломбардию в состоянии вопиющей неготовности. У солдат передовых частей, переходивших границу, отсутствовали одеяла, палатки, кухонный инвентарь, фураж, а иногда даже и боеприпасы. Обувь приходилось заимствовать у итальянцев, в качестве перевязочного материала в Сольферино использовалось разорванное обмундирование, а тем временем необходимое медицинское оборудование скапливалось в доках генуэзского порта. И это еще не все – участок, где предстояло вести боевые действия, был хорошо известен наличием там и крепостей, однако армия так и не получила необходимого оснащения для их штурма. Наполеон III телеграфировал из Генуи: «Мы послали в Италию армию в 120 000 человек, но не позаботились о необходимых поставках для них. Это, – продолжал он, – прямая противоположность тому, что мы планировали».
8
Решение пруссаков решить проблему, примирив принцип обязательности призыва с интересами и пожеланиями высших классов и профессионалов, выразилось в учреждении статуса «добровольно поступившего на службу на годичный срок», закрепленного в законе Бойена в сентябре 1814 г. Молодые люди, получившие образование достаточно высокого уровня, могли по прохождении соответствующего тестирования поступить на армейскую службу «добровольцами на годичный срок». Они носили отличную от других форменную одежду, не находились на казарменном положении и в свободное от службы время имели право переодеваться в штатскую одежду. По истечении одного года их демобилизовывали. Эта практика сохранилась вплоть до роспуска рейхсвера в 1918 г. – Авт.
9
Примерно две трети офицеров, от капитана и выше, начинали службу рядовыми. Соответственно, такие кадры составляли до 25 % офицеров, занимавших командные должности и приблизительно 15 % дивизионных генералов. – Авт.