Ворон

– Вексель, тот самый вексель, – закричал он на весь дом. – Где ты его взяла?

Трясясь всем телом, Сара рассказала. Отец опять принялся рассматривать документ, все правильно, ни к чему придраться нельзя, только он чем-то неуловимым отличается от пропавшего: как будто другая бумага, другой почерк.

В доме все проснулись и сбежались в спальню радостные, возбужденные, только Сара не радовалась со всеми, новое чувство чего-то великого и непонятного переполняло ее душу. Она опять ушла в свой уголок в саду.

– Это сделал Ты, русский Бог, – шептала она, и ей не хотелось идти домой, а хотелось сидеть здесь в тишине и думать об этом необыкновенном случае.

Днем отец Сары опротестовал вексель и получил деньги. В доме воцарились радость и веселье.

После этого события Сара очень изменилась: она стала серьезней, молчаливей. Мысль о русском Боге не давала ей покоя. Она была уверена, что для того, чтобы быть к Нему ближе, надо креститься. Набравшись смелости, она пошла к священнику и попросила окрестить ее, но он отказался.

– Вы, барышня, еще несовершеннолетняя, и без согласия родителей я не имею права этого делать.

Рассерженная Сара пошла к другому священнику и также получила отказ. Отказал и третий. Легко им было говорить – «согласие родителей»! Сара прекрасно понимала, что если она бы даже заговорила с ними об этом, то в ответ посыпались бы проклятия. Отец и мать были ревностными приверженцами иудаизма. Дед был раввином. Семья родителей была из самых богатых и уважаемых семей в городе. Отец постоянно жертвовал на синагогу, да и в доме у них всегда строго выполнялись все требования иудейской веры.

В волнениях и тайных молитвах к русскому Богу прошел год. От подруги Сара узнала, что недалеко от их города есть женский монастырь.

– Поезжай туда и проси игуменью, чтобы тебя окрестили, – советовала подруга.

Сара решилась на этот шаг, понимая, что придется порвать с семьей отношения. «Мне скоро будет 16 лет, я не ребенок, проживу как-нибудь. Бог поможет». Собрав все свои деньги, которые иногда давал ей отец, кое-какие вещи, Сара ночью убежала на вокзал и доехала до нужной станции. Монастырь находился в нескольких километрах от железной дороги, и она пошла пешком. Боялась, что если наймет извозчика, то обратит на себя внимание. Как пройти в монастырь, ей объяснила подруга, которая бывала в нем с бабушкой. По пути Саре повезло: попались богомолки, направлявшиеся туда же, и они объяснили ей, как пройти к игуменье.

С бьющимся сердцем она переступила порог игуменских покоев. Молодая послушница, с любопытством оглядев ее, пошла доложить матушке. От волнения Сара не могла стоять.

– Боже, помоги, Боже, помоги, – шептала она, обернувшись лицом к образу.

Не слыхала она за своей молитвой, как открылась дверь и вошла матушка, которая, остановившись, рассматривала пришедшую. Под пристальным ее взглядом Сара обернулась, протянула ей руки и с плачем упала на колени.

Долго разговаривала с ней игуменья. Рассказ Сары тронул ее чуткое сердце, и поэтому отказать ей она не могла. Оставив девушку в своих покоях, игуменья немедленно поехала к епископу. Епископ был горячий и решительный.

– Крестите, мать, девушку и оставляйте у себя, а то ее дома со света сживут. Делайте все без огласки. Если приедут родные, девушку не отдавайте. Грозить станут – посылайте ко мне.

Так и сделали, как сказал Владыка. Когда приехали родные, то ответили так, как и было велено.

Прошли годы. Сара никуда не уезжала из монастыря. Вступила в число сестер обители и пошла трудным монашеским путем. Умерла она схимонахиней, прожив в схиме много лет.

Этот рассказ передала она одному священнику, который рассказал его моему знакомому, а тот – мне.

Каверны

Сейчас этой сгорбленной старушке в черной бархатной скуфейке и длинной монашеской мантии 84 года, и она еще бодра, быстро двигается, опираясь на палочку, и не пропускает ни одной службы. Зовут ее мать Людмила.

Много лет тому назад она была высокой стройной послушницей, но у всех окружающих она вызывала жалость: каверны покрывали ее легкие, и она доживала последние дни. Так сказал известный таллинский врач, к которому ее возила матушка игуменья.

Терпеливо ждала молодая послушница своей смерти. Как-то в ясный весенний день в монастырь приехал Иоанн Кронштадтский. Радость охватила насельниц. Найдя удобный момент, игуменья, держа под руку, привела к нему больную.

– Благословите, дорогой батюшка, нашу больную, – попросила она.

Отец Иоанн внимательно посмотрел на больную девушку и сокрушенно покачал головой.

– Ах, какая больная, какая больная, – и, не сводя с больной пристального взгляда, коснулся ее груди и сделал жест, как будто собирает в кулак рассыпчатое вещество.

Собрал, крепко сжал пальцы и даже сделал круговое движение, чтобы получилось крепче. Потом дотронулся до другого места на груди, покачивая головой, повторил тот же жест, затем перевел руку дальше и таким образом, сокрушаясь и молясь, как бы стягивал невидимые окружающим раны. Благословил больную и очень просто сказал:

– Ну, слава Богу, поживешь, и долго поживешь, правда, болеть будешь, но это ничего.

Никто не придал значения странным действиям великого батюшки, но все заметили, что после его отъезда больная стала поправляться. Через год после этого события матушка игуменья поехала в Таллин и захватила с собой выздоравливающую девушку, чтобы показать ее тому врачу, который предсказывал ей скорую смерть.

Старый опытный врач был очень удивлен, увидев свою пациентку выздоровевшей. Внимательно осмотрев ее, он попросил разрешения сделать ей рентгеновский снимок легких. А потом, рассматривая его, он качал головой и говорил:

– Ничего не понимаю, Ваши легкие были испещрены дырками, но какая-то могущественная рука починила их, затянула смертельные каверны и покрыла их рубцами. Вы должны были умереть, но Вы живы и будете жить. Дорогое дитя, над Вами совершилось великое чудо.

(Со слов матушки Людмилы)

Рассказы М.А

Нас у отца с матерью было двое: я и сестра Настенька, с которой мы очень дружили, но характера были разного. Она на кавалеров заглядывалась и рано вышла замуж, а я о монастыре мечтала и все старалась платочком черным покрыться. Особенно мне хотелось попасть в Иоанновский монастырь, он был под покровительством Иоанна Кронштадтского, и сам батюшка часто там запросто бывал. Я его с детства почитала и любила. Он у нас дома бывал, хотя мы были самые что ни на есть простые. Отец курьером при банке служил. Как-то о. Иоанн очень интересное предсказание отцу поведал.

Так вот, мечта моя сбылась. Приняли меня в Иоанновский монастырь. Стоит на берегу реки Карповки в Петербурге, на самом краю города. Он был очень красивый и благоустроенный. Строило его купечество в знак своей любви к отцу Иоанну, и денег на строительство не пожалело. Когда отводили монастырскую землю, игуменья попросила дорогого батюшку, чтобы сразу отвели землю и под сестринское кладбище, но батюшка отказал:

– Не потребуется оно вам.

Игуменья очень удивилась, но спрашивать не посмела, а ведь так оно и вышло – ни одна сестра в монастыре не успела умереть, все по белу свету разбрелись.

Монастырь у нас был городской, богатый, и послушания у нас были, конечно, не такие, как в сельских местностях. Пришла я в монастырь молоденькая, здоровая, проверили, к чему я имею способность, чтобы определить, на какое послушание меня ставить. Я рисовала неплохо и могла петь – определили меня в рисовальный класс и поставили на клирос петь первым голосом. И такая на меня тоска нашла от пения, что сказать не могу. А петь приходилось много. Вот как-то приехал к нам дорогой батюшка. Окружили мы его, как обычно. Он так ласково с нами беседует. Увидел меня, спрашивает:

– Как, Варюша, живешь? Не скучаешь?

А я не утерпела да и говорю:

– Хорошо, не скучаю, а вот на клиросе до смерти петь не люблю.