Анискин и Боттичелли

- Почему не взяли? - зло спросил Анискин. - Чего вон маленькой пренебрегли? Красивая, и в карман сунуть можно...

- Ах! - тоненько вздохнул Яков Власович. - О чем можно говорить, если...

- Плохая, никудышная икона, - тихо сказала Маргарита Андреевна.

- Да, - подтвердил Яков Власович. - Ворует иконы выдающийся специалист, может быть, он сам художник, и хороший художник...

Анискин прошелся по комнате, ставшей гулкой. Сел на подоконник.

Распахнутое окно с разбитой филенкой выходило в большой, хорошо ухоженный сад-огород, где росли карликовые фруктовые деревья, кусты смородины, малины, винных ягод, стелилась по земле клубника и так далее. Дорожки были посыпаны тонким ярко-желтым песком.

- Мама моя! - по-бабьи воскликнула Маргарита Андреевна, увидев сломанный и поваленный на землю куст редкой смородины. - Вандализм!

- Торопились! - деловито объяснил Анискин. - Так, говорите, вор, может быть, даже сам художник? Образованный, выходит?

И пошел-пошел ищейкой рыскать по саду, который, как выяснилось, выходил "задами" не на соседнюю улицу, как можно было ожидать, а в лес, примыкающий к деревне. "Улов" Анискина был невелик - несколько клочков ваты, следы кирзового сапога с крупной солдатской подковой, гвоздь.

- Обратно солдатский сапог, - бормотал участковый, неся на вытянутой ладони кусочки ваты и гвоздь. - А вот этот гвоздь, он от иконы?

- Да.

- Хорошо! А теперь вопрос другой: кто это в вашем собственном доме так громогласно разоряется и речь длинную держит?

Пожав плечами - она ничего не слышала, Маргарита Андреевна подошла к раскрытому окну, поднявшись на цыпочки, заглянула в него и сразу сделала шага два назад, а в окне появилась роскошная вавилонская борода.

- Поклон нижайший и добросердечный! - пропел отец Владимир и даже в раме окна умудрился отвесить поклон. - Пришел на тот случай, чтобы разделить вашу печаль и скорбь по поводу столь великой утраты, которая плача и стенания достойна.

И вдруг заговорил по-простецки.

- Федор Иванович, - сказал поп. - Ворюги так обнаглели, что мне под порог две плохих иконы из украденных подбросили и записку оставили... Издеваются, подлецы! Боже, наложи на мои скверные уста замок молчания!

Анискин мигом оказался возле окна.

- Какая записка?

На хорошей плотной бумаге форматом в половину писчего листа на портативной пишущей машинке напечатано: "Чему вас учат в духовных семинариях, идиот? Эти иконы в сортир повесить нельзя! Боттичелли".

- Боттичелли! - охнул Анискин. - Это какой же национальной принадлежности?

- Великий итальянский художник, - сказала за его спиной Маргарита Андреевна. - Эпоха Возрождения.

- Я от него мокрое место оставлю! - вдруг взревел голосом оперного Кончака поп. - Морду начищу, любо-дорого!

Из окна показалась несчастная физиономия Якова Власовича.

- Боттичелли, Тинторетто, Джорджоне, Рафаэль, а икон нету, - бормотал он. - Веласкес, Рубенс, Гойя, а обворовали... Репин, Суриков, Левитан, а коллекция - тю-тю... Греков, Сарьян, Иогансон...

В церковной ограде Анискин принимал из рук отца Владимира две подкинутые иконы. Молил:

- Пальцами, пальцами поосторожней цапайте. Я вот, например, специальны перчатки поднадел, а вы, гражданин поп, всей пятерней иконы хватаете... Поосторожней, поосторожней! Мы эти иконки на отпечатки пальцев исследуем, ежели мне велит прокурор следователя вызывать... - Он нарочито вздохнул. - Мне теперь без райотдела милиции - хана! Учености нет во мне, этими... изо-то-па-ми я ворюгу искать не умею...

Действуя руками в нитяных перчатках, Анискин аккуратно уложил иконы, между ними проложил слой материи, все это обернул плотной бумагой.

- Я его, изотопа, не знаю, в какой руке держать! - жаловался участковый. - Вот такие дела, гражданин служитель культа! - И хитро, подначивающе, прищурился. - Я вас об одном прошу, гражданин поп, ежели вы преступника сами поймаете, вы ему, как в доме директора обещали, морду не чистите.

Отец Владимир торопливо перекрестился:

- Я сам не ведаю, что вещали мои оскверненные уста!

- А я ведаю, - отозвался участковый. - Ежели вы ворюге вязы свернете, вас судить придется - вот какая получается петрушка...

На буровой, неподалеку от которой шло оживленное, быстрое и современно-механизированное строительство производственных, подсобных и жилых помещений, участковый инспектор Анискин уединился с рабочим Василием Опанасенко в укромном местечке. Здесь, пожалуй, было немного потише, хотя все кругом выло, стонало, бренчало и гремело.

- Ты меня, Василий, сейчас извиняй, назад извиняй и наперед извиняй, но у меня дело такое, что без разговору с тобой - зарез!

- Да брось ты, Федор Иванович, свои же люди, а я тебе до могилы благодарен, что от водки меня увел... Спрашивай, дядя Анискин.

Участковый все-таки смущенно покашлял.

- Ну, так начну, - наконец решился он. - Ты, как бывший пьющий, обязательно знать должен, кому пьянюга одежонку загнать может, ежели, скажем, к примеру, на дворе ночь, а выпить нечего, а душа горит и... Ну, и прочее... К кому можно с одежонкой пойти и водки на нее взять?

- К Верке Косой! - мгновенно ответил Опанасенко. - У нее всегда водка есть, хотя она сама ее не покупает... Если у тебя деньги, за бутылку "экстры" - шесть рублей, если у тебя тряпка - до утра рядиться будет, но хоть за новое пальто больше бутылки не даст... Ты чего, Федор Иванович, такой сделался, будто тебя в воду опустили?

- Сделаешься! - печально ответил Анискин. - Я-то, парень, думал, что про деревню и про Верку Косую все наскрозь знаю, а вот про эту водку... Этого я не знал, Василий! Ну, меня надо - на пенсию! Кто же за Верку водку в сельпо берет?

- Не знаю, дядя Анискин.

- Ладно! Вопрос другой... - Анискин повернулся лицом к строительной зоне, показал глазами на длинновязого Георгия Сидорова. - Вот он! Что за человек?

Опанасенко подумал, затем уверенно сказал:

- Мужик правильной жизни, но тяжелый, ровно шарикоподшипник... Со всеми пересобачился, но по делу. Непорядок не терпит.

А Н И С К И Н. Вопрос так стоит, товарищ продавщица Дусенька... Ежели ты уже поела, а обеденный перерыв не конченый, то мы с тобой ошибки исправлять будем.