Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 20

Глава 2

Первые шаги Императора на посту Верховного Главнокомандующего

«Приказ по Армии и Флоту.

23-го августа 1915 года.

Сего числа Я принял на Себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, находящимися на театре военных действий.

С твердой верой в милость Божию и с неколебимой уверенностью в конечной++ победе будем исполнять наш святой долг защиты Родины до конца и не посрамим Земли Русской.

НИКОЛАЙ».[159]

Так говорилось в приказе по армии Императора Николая II от 23 августа 1915 года. С этого дня начался новый этап в войне России против Германии и Австро-Венгрии, этап, который знаменовался стабилизацией фронта, самой великой победой русской армии за эту войну, небывалым восстановлением и наращиванием военной мощи и трагической катастрофой в феврале 1917 года.

«Среди хаоса штабной и правительственной разрухи, растерянности и общей паники от безостановочного бегства фронта, какими бодрыми и успокоительными были краткие слова Царского приказа. Этот приказ, написанный на чисто русско-православном языке, понят был по-православному, с искренней верой в помощь Божию», – вспоминал современник.[160]

Для Императора принятие верховного главнокомандования было сопряжено с сильными душевными переживаниями. Он воспринимал его, как наивысшую ответственность перед Россией. «Подписал рескрипт и приказ по армии о принятии мною верховного главнокомандования со вчерашнего числа. Господи, помоги и вразуми меня!» – записал он в своем дневнике.[161]

Те же настроения в письме к императрице от 25 августа 1915 года: «Начинается новая чистая страница, и что на ней будет написано, Бог Всемогущий ведает!

Я подписал мой первый приказ и прибавил несколько слов довольно-таки дрожащей рукой!»[162]

Император Николай II принял на себя верховное главнокомандование в тяжелейший период войны. Э. Гиацинтов писал: «Нужно подчеркнуть, что Государь принял на себя эту тяжелую обязанность Главнокомандующего всей Русской армией не в момент побед, когда бы он мог украсить свою голову лавровым венком, а как раз в самое тяжелое время, когда не было ни снарядов, ни пополнений, хорошо обученных. Кадровая армия к концу, или вернее, к осени 1915 года превратилась в совершенно во что-то другое. Пехотные полки потеряли почти всех кадровых офицеров, унтер-офицеров, а также и солдат и пополнялись запасными частями, которые, конечно, были далеко не так хороши, как кадровые войска. Артиллерия и кавалерия сравнительно хорошо сохранились. Были кадровые офицеры и унтер-офицерский состав, которые возвращались из тыла по излечении ран, таким образом, наша артиллерия и кавалерия представляли собою дисциплинированную воинскую часть. В пехоте нередки были случаи, когда не только ротами, но и батальонами приходилось командовать прапорщикам, которые не имели достаточной военной подготовки и выпускались в офицеры после 4-месячного курса. Это, конечно, не способствовало боевому духу. И вот в такое время Государь взвалил на свои плечи эту непосильную задачу».[163]

Вот как оценивает решение Царя историк Керсновский: «Император Николай Александрович принял решение стать во главе армии. Это было единственным выходом из создавшейся критической обстановки. Каждый час грозил гибелью. Верховный Главнокомандующий и его сотрудники не справлялись больше с положением – их надлежало срочно заменить. А за отсутствием в России полководца заменить Верховного мог только Государь.

История часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий для легких лавров завершения победы. Но она еще ни разу не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадежно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только терния».[164]

Как же отреагировала армия на решение своего Государя? На этот вопрос ответить весьма нелегко. При изучении реакции на это событие в записях, сделанных во время войны, и в воспоминаниях, написанных свидетелями уже позже, имеется существенная разница. Это касается, прежде всего, генералитета и высших кругов. Воспоминания генералов Деникина, Данилова, Брусилова написаны в 20-е – 30-е годы и отражают их позднейшее виденье, с учетом всех последовавших потом событий. Следует также учесть, что большинство из этих генералов, прямо или косвенно, либо принимали участие в заговоре военных против царя, либо находились в дружественных отношениях с его недругами, либо настаивали на отречении его от престола.

Тем не менее, мы считаем своим долгом привести отрывки из этих воспоминаний, в той части, где они касаются размышлений их авторов о принятии Николаем II верховного главнокомандования.

Вот, что пишет генерал А.И. Деникин: «В августе 1915 года Государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, решил принять на себя верховное командование армией. Этому предшествовали безрезультатные представления восьми министров и некоторых политических деятелей, предостерегавших государя от этого опасного шага. <…> Истинной побудительной причиной этих представлений был страх, что отсутствие знаний и опыта у нового Верховного Главнокомандующего осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение, вызвавшее паралич правительства и разрыв его с Государственной Думой и страной, поведет к разложению армии.

Этот значительный по существу акт не произвел в армии большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавало себе ясный отчет в том, что личное участие Государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос: – Кто будет начальником штаба? Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство.

Что касается солдатской массы, то она не вникала в технику управления, для нее Царь и раньше был верховным вождем армии, и ее смущало несколько одно лишь обстоятельство: издавна в народе укоренилось мнение, что Царь несчастлив…»[165]





Эти строки, мягко говоря, вызывают большие сомнения. Во-первых, безапелляционное утверждение Деникина, что Николай II принял свое решение под влиянием «кругов императрицы и Распутина» явно навеяны «распутинским мифом». Откуда это было знать Деникину? А.И. Деникин получил звание генерал-майора лишь накануне войны, в июне 1914 года, в 1915 году он командовал «Железной бригадой», которая успешно вела боевые действия на Юго-Западном фронте. Деникин не был вхож в высшие придворные круги, если под кругами «императрицы и Распутина» он понимает именно их. Не знал Деникин близко и Императора. Таким образом, его умозаключения о «немецко-распутинском окружении», о «представлениях министров» и так далее, взяты с чужих слов, причем, со слов людей, враждебных к Царю, и продолжавших эту враждебность высказывать и после революции. Также крайне сомнительны его слова о «неопытности Государя», о том, что его «участие в командовании было лишь внешним» и тому подобное. Повторяем, Деникин сам не имел опыта крупных стратегических операций, он был боевой генерал, исполнитель, а не стратег, а посему его суждения об опытности или неопытности Верховного Главнокомандующего так и остаются рассуждениями исполнителя. Следует также добавить, что сам генерал Деникин, будучи главнокомандующим белогвардейскими войсками на юге России, проявил полную несостоятельность как главнокомандующий и именно его называют одним из главных виновников провала «похода на Москву» и новороссийской катастрофы белых.

С.П. Мельгунов, которого никак не назовешь монархистом, пишет: «Очевидно, исключительное упорство, проявленное Николаем II, никакими посторонними влияниями объяснить нельзя, а тем более, “немецко-распутинским” окружением Александры Федоровны, как продолжал думать генерал Деникин в своих “Очерках русской смуты”. По словам великого князя Николая Михайловича, Царь уже в начале войны стал считать назначение Николая Николаевича “неудачным”».[166]

159

Ж. Нива. 1915. № 36, с. 681.

160

Русская летопись, № 7.

161

Дневники Императора Николая II, с. 544.

162

Николай II в секретной переписке, с. 187.

163

Гиацинтов Э. Указ, соч., с. 55.

164

Керсновский А.А. Указ., соч., т. 3, с. 306.

165

Деникин А.И. Очерки Русской смуты. Крушение власти и армии. Февраль-сентябрь 1917 г. М.: Наука, 1991, с. 103–104.

166

Мельгунов С.П. Легенда о сепаратном мире. Париж, 1957, с. 73.