Страница 8 из 10
− Ваше высочество, лучше наденьте капюшон, простудитесь ведь, − почти строго сказал Анри Рино, догнавший его на лестнице.
Ноктем действительно надел на голову капюшон своего черного плаща и посмотрел на помощника. Плащ, строгий костюм, трость и папка. Зачем его помощнику она понадобилась, Ноктем не знал и сейчас даже знать не хотел.
− Ты не едешь со мной, − строго сообщил он.
− Как? – искренне растерялся Анри. – Разве вы не собираетесь лично допросить стрелка с помощью какого-то хафратца? Это же должен кто-то записать.
Он показал папку и развел руками, словно все сказанное должно было доказать всю его необходимость. Ноктем вздохнул:
− Слова «хафратец» не существует. Уроженцы Хафрата − пустынники для таких как мы и «вахайя» для сородичей, − спокойно сообщил он. – Ты должен остаться и подготовить мне отчет обо всех действиях совета герцогов за последних два месяца. Это важно.
Он хлопнул Анри по плечу, словно так пытался сгладить металлический холод собственного голоса, а сам спешно спустился вниз. Его должна была сопровождать стража и их лидер, обладатель таких же черных доспехов с едва заметной насечкой на нагруднике, почему-то спустился и держал лошадь наследника.
− Проследите, чтобы он не покинул дворец, − сказал Ноктем, кивая в сторону удаляющегося помощника.
Стражник тут же кивнул, передавая поводья, и тихо прошептал, видимо, понимая, что в такой ливень разбирать жесты слишком сложно.
− Владыка велел передать, что если вы поймете, что расследование слишком опасно – лучше оставить это дело. Вы у него единственный. Простите.
Стражник склонился ниже и отступил.
Ноктем только смиренно кивнул, понимая, что этот человек, единственный, кроме разве что Кенли, говорящий в этой страже, просто передал отцовские слова. Их смысл не трогал принца. Ему сейчас все было безразлично, даже холодный ветер, сорвавший с его головы капюшон, как только лошадь перешла на галоп. Холодный дождь заливал за шиворот, а он все думал, почему три человека, которым он доверял, поступили с ним именно так. Все трое, как один… Каждый по-своему, но одинаково в его партии с отцом. Выходило, что Виндор всегда был прав.
− Они не будут делать то, что ты прикажешь. Они будут делать то, что выберут сами, и тебя не спросят.
«С Анри еще ничего не доказано», − сам себе сказал Ноктем и прогнал эту мысль − быть полностью проигравшим и слабым совсем не хотелось.
Из чувств осталась лишь нерешительная вина перед наставником. Она, как робкий ребенок, топталась где-то в уголках его души и поднимала на него большие заплаканные глаза, пытаясь сказать, что он несправедлив к наставнику. Что, в сущности, сделал Аберхара? Остался в городе, рискнул собственной жизнью и сделал это так умело, что никто бы его не нашел, если бы только Ноктем не помнил его глаз.
Сейчас совет наставника Ноктему был очень нужен, но в голове пульсировало одно безумное убеждение: сегодня он все должен решить сам, не оглядываясь на чужие слова и идеалы, вложенные ему. Быть может, он всю свою жизнь не прав только потому, что с детства слушал пустынника в «платье», а надо было слушать отца? Или, быть может, пустынника послало провидение? Сами эти вопросы злили Ноктема, но гнев этот был холодным и острым, как лезвие меча. Потому, наверно, когда он спрыгнул с лошади и шагнул в крепость, ее смотритель отшатнулся от него, сглотнул и только затем поклонился.
− У вас взгляд отца, ваше высочество, − сообщил ему знакомый голос.
Ноктем только посмотрел на Аберхару, вышедшего из темноты, с равнодушно-высокомерным видом пронаблюдал его поклон и, игнорируя его замечание, потребовал, чтобы их отвели к стрелку.
− Палача позвать? – уточнил смотритель.
− Нет. Надеюсь, что он нам не понадобится, − ответил Ноктем, обернулся и тут же понял, что ему не нравится собственный порыв. Закрыл глаза и так и не взглянул на старого наставника.
Что делать с Аберхарой и как его понимать − он подумает после просто потому, что тот точно не станет убивать короля, чего нельзя сказать обо всех остальных.
Только когда смотритель был готов распахнуть металлическую дверь, Ноктем остановил его жестом и обратился к Аберхаре:
− Вы можете с ним каким-либо образом общаться? – спросил Ноктем, понимая, что не уточнил самого главного. Если разговор шире простых «да/нет» возможен, то дело может пойти много быстрее.
− Существует система знаков, которыми общаются жрецы Хафрата, давшие обет молчания. Они известны Удахине и мне тоже. Простые вещи он позволяет передать, − сообщил Аберхара, чуть склонив голову, и довольно запоздало добавил: − ваше высочество.
Почему-то слышать от него это обращение Ноктему было неприятно, а признавать, что общаться жестами пленник едва ли сможет, было не страшно.
− Вряд ли это поможет после всего, что сделали с его руками, − сказал он без капли сожаления.
«Этот человек стрелял в отца теми самыми руками, что изуродовал палач, почему я должен был жалеть эти руки?» − спрашивал себя Ноктем, когда Аберхара покачал головой, опускаясь на пол рядом с пленником.
Цепь держала Удахину у стены. Кандалы сковывали его ноги, хотя это было излишне: едва ли у пленника хватило бы сил подняться на ноги. Вопреки ожиданиям, Удахина сел и даже изобразил подобие поклона, увидев своего соотечественника.
− Мне нужно узнать как можно больше о том, кто приходил в ваш квартал, кто давал деньги, был ли это один человек, а еще о том, как он проник во дворец и что делал там, − сообщил Ноктем, сев в стороне на принесенный ему стул с высокой спинкой. – Вы ничего не знаете о случившемся, так что все и проверим.
Он пожал плечами и отвернулся, не желая видеть укоризненный взгляд наставника. От него было как-то не по себе.
− Ах да, скажите ему, что если он поможет нам найти тех, кто это организовал, его больше не будут пытать и даже, быть может, не казнят. Пешки меня мало волнуют.
− Я понял, − коротко ответил Аберхара, не добавляя уже особых обращений, и заговорил на родном языке.
К своему стыду, в его речах Ноктем мог разобрать не очень много, но по тому, что сейчас говорил наставник, явно выходило, что вот он, принц Ноктем, его ученик, благородный человек, слову которого можно верить.
Ноктем криво усмехнулся и уставился в стену, заранее понимая, что едва ли они чего-то добьются. Аберхара умен, и обстановка дворца ему известна. Она была традиционной и почти никогда не менялась. Только толку от этого, если исполнитель едва ли понимал разницу между комнатой и залом. Ему, нищему со столичных окраин, дворцовая кладовая – роскошная зала. Любой аристократ – писаный красавец, да и в описаниях внешности простолюдины скупы до безобразия. Если цвет глаз укажет роскошь. Это ничего не докажет. Что он тогда здесь делал?
Ноктем покачал головой и вернулся к совсем другим размышлениям, слыша редкие слова наставника как мантру из прошлого, где все было намного проще. Пару дерзких слов, одна порка − и делай что хочешь. Теперь так не будет.
«Почему ты не можешь быть просто плохим правителем? – спрашивал сам себя Ноктем. – В истории Тиндора было много слабых правителей, которыми манипулировали другие. Были даже те, кто за скудных два-три года правления только и делали, что пили на деньги казны, а ты королем еще не стал, а уже загнал себя как пса на охоте. И за чем охота? За истиной, которой нет. Спасибо, что не идеальное государство решил создать».
Понимая, что уже корит себя бог знает в чем, а голова болит от этих мыслей, он все равно не смог остановиться. Только отогнал праздное ворчание и стал искать способ найти хоть какое-то доказательство.
Из размышлений его вырвало короткое прикосновение. Аберхара коснулся его плеча и тут же опустил голову, ожидая дозволения.
− Что-то удалось узнать? – спросил Ноктем, потирая переносицу – это обычно помогало отогнать головную боль.
− Увы, нет. Он почти ничего не знает. Ему обещали, что его убьют сразу после. Кроме того, что это проделал молодой аристократ, знающий наш язык…