Художественный Университет Йоги

Монтара-поинт

Дама с факелом

Эйфель был, возможно, эротоманом. Чулок – Парижу. Даму с факелом – в подарок за океан. Свобода! В детстве в библиотеке – подшивка «Крокодила» за десять лет. Ни одного номера без американской статуи Свободы. В подписях к картинкам она неизменно берётся в кавычки. Тысячи фантасмагорических исполненных ужасом образов «Свободы» сопровождают все выпуски.

Вот зловещая колючка на голове этой отталкивающей истеричной женщины угрожающе нависла над негритянским бедняком, пытающимся спрятать от неё свою перепуганную семью. Кулаки ярости сжимаются от желания защитить их от беспощадной ведьмы. Листаем дальше. Вот своим факелом она поджигает очаг мировой войны и дома простых тружеников села Анголы.

Вместо Декларации независимости она нежно прижимает к груди ядерную бомбу, другой рукой безжалостно швыряя в Камбоджу и Вьетнам смертоносные «Першинги» и «Томагавки». Мир горит в пожаре империалистической войны. Вот каменной ступнёю она разбивает в прах на мелкие кусочки: «Права человека»!

На её плечах, словно на лошади, восседает пузатый монополист с сигарой. Закусив удила, она издевательски гогочет над непосильно страдающим рабочим классом всего мира! И теперь здесь на берегу Нью-Йоркской бухты довольно сложно избавиться от иррационального лёгкого холодка при виде этой исполинской фигуры – советская пропаганда была крайне убедительна в своих образах.

Уитни Дефо

Рон пришёл домой поздно. Я слышал, как скрипела лестница. Дом, в котором я живу, очень старый. Пало-Альто – небольшой тенистый городок под соснами. Неподалёку кампус Стенфордского университета. Название досталось от испанцев: «Пало» – сосна, «Альто» – высокая. Сам Лиланд Стенфорд имел отношение к первым постройкам в Профессорвилле – так называют этот тихий увитый плющем квартал, здесь селится профессура университета. Говорят, Стенфорд посещал этот дом, когда его только построили – он выделил на строительство домов средства.

Еноты, что живут под крышей, встретили Рона глухим ворчанием. Они вечно чем-то недовольны. На первом этаже прикованный к постели лежит сын Рона – Уитни Дефо. У него Синдром хронической усталости (CFS). Рон Дэвис заведует в Стенфорде Лабораторией генетики, которая этот злополучный синдром изучает. Уитни получает самую лучшую квалифицированную помощь в мире, но это его не спасает. За годы неподвижности у него отказали ноги, он может только ползать, сил хватает только, чтобы держать в руках айфон и сёрфить в интернете.

Наука не знает причин возникновения этого заболевания. В лаборатории думают, что это какой-то хитрый приспосабливающийся вирус, пожирающий организм. Ряд учёных полагает, что причина неврологическая. Уитни Дефо – известный в Америке фотограф, победитель многих конкурсов и обладатель множества призов. Объехал почти весь мир. Снял фильм о Далай Ламе, встречался с ним лично. И вот теперь, он не ходит, лежит, по ночам смотрит фильмы. Старается даже не говорить. Любые действия расходуют энергию, а организм отказывается её нормально восполнять. Уитни медленно угасает.

Я видел Уитни только раз. Рон вошёл на кухню и попросил помочь. Я кивнул, думая, что надо что-то перенести, и мы вышли в сад во дворе. На земле лежал Уитни. «У него был срыв, он пытался уползти из дома», – объяснил Рон. Стефани, приходящая сиделка, что готовит ему еду, думает, что он пытался увидеть меня. Я живу на втором этаже прямо над его комнатой, и он, вероятно, слышит всё, что я делаю: сижу за компьютером, разговариваю по телефону, принимаю душ. Дом старый, тонкие стены, половицы скрипят, слышен каждый шаг.

Эта комната раньше принадлежала младшей дочери Рона, Эшли – сестре Уитни. На стенах висят её фотографии в балетной пачке на сцене – она профессионально занималась в балетной школе в Сан-Франциско. Комнату они сдали, чтобы добавить средств на лечение Уитни, а Эшли переехала в соседнюю маленькую комнатушку. Единственный душ на этаже теперь в моей комнате, и Эшли, время от времени, завёрнутая в полотенце, смущаясь, стучится и на цыпочках пробегает в душ. Я снимаю эту комнату в доме Рона второй месяц с августа. Иногда, выползаю из окна на тёплую крышу и лежу по ночам, рассматривая звёзды.

Когда я подошёл, Уитни протянул мне свой телефон, не отрывая головы от земли. Там было написано: «Помоги. Мой отец мне не поможет». Рон стоял рядом. Я перепугался не на шутку, решив, что мне придётся вызвать полицию. «Рон и Жанет, его родители, должно быть, психи и издеваются над ним», – в ужасе подумал я, – «быть может, это они и довели его до такого состояния!».

Но Рон сказал, что Уитни просто просит отнести его обратно в дом, в его комнату.

У Рона больная спина. Я поднял парня на руки и отнёс обратно в кровать. Как пушинка лёгкий, худой, истощавший. Рон стал его раздевать. Я ушёл и через десять минут, получил сообщение на телефон от Уитни: «Принеси мне еду, пожалуйста». Догадка Стефани подтвердилась, парень хотел общения, осоловев в одиночестве.

Жанет подала мне разогретую в микроволновке тарелку с едой. Я зашёл к нему в комнату, положил тарелку на низкую кровать и сел на пол рядом. Уитни очень медленно сделал глубокий вдох, набрался сил, поднял телефон к глазам и прислал мне смс: «Спасибо». Мой номер был у него в контактах, Стефани помогла ему с этим. Мы немного побыли вместе, обмениваясь сообщениями, и я поднялся в свою комнату.

С тех пор он стал писать мне почти каждый день, интересуясь, где я и что делаю. Я подробно описывал. Через месяц я переехал в отдельные апартаменты в соседний Маунтин-Вью, поближе к телестудии. Жанет попросила больше не писать ему, поскольку переписка отнимает у него силы и стоит ему эмоций, которые беспокоят нервы и забирают энергию. И, видимо, удалила мой контакт из его телефона. Стратегия её лечения заключалась в том, чтобы полностью оградить его от общения и эмоций, избавить от любых усилий, требующих энергии и душевных затрат. Наше общение прекратилось.

Лишь спустя пять лет, я узнал, что Уитни жив, но теперь полностью парализован, его кормление происходит через трубочку. И вот буквально месяц назад на CNN появилась информация, что лаборатория Рона значительно продвинулась в исследованиях, и у людей с подобным синдромом появилась надежда на излечение. Рон дал большое интервью, о семье сделали репортаж.

Кто знает, быть может, мы ещё когда-нибудь увидимся, Уитни! И будем долго говорить обо всём в тенистом саду Рона. Держись!

Крис из коворкинга

Крис появился ниоткуда. Он прибыл в лабораторию за полночь. Словно приведение он слонялся по комнатам коворкинга и безмятежно уснул под утро на диванчике. Днём Крис отсыпается, а по ночам мастерит панели для солнечных батарей. Когда-нибудь всё вокруг будет на солнечной энергии, говорит Крис: «Это-то вы понимаете?».

Крис режет картонки на квадратики, проклеивает их плёнкой, наващивает провода. Обычно он восседает среди груды хламья и насвистывает что-нибудь из Чабби Чеккера. Над его головой вьётся дымок паяльника, чертежи на стенах над его столом содержат виды огромных плантаций, усеянных солнечными панелями.

Крис паркует свой байк рядом с кухней. На багажнике примотан верёвками целлулойдный мешок, в котором Крис спит, если судьба застаёт его ночью на улице. Его гитара увешана электроникой, разнообразные примочки и динамики издают неповторимый хрип в даунтауне по пятницам прямо рядом с сапожной мастерской на углу возле пиццерии.

Прохлаждающаяся публика не очень благодарна, медяков едва хватает на еду, но вряд ли что-либо заставит Криса вернуться домой в холодный Висконсин. Ведь вся его семья уже работает здесь рядом, в местечке под названием Моффет – за широким забором, в недрах ангаров НАСА, – так, по крайней мере, он всем часто говорит. Крис проверяет почту каждый день – приглашение на работу в НАСА должно вот-вот прийти. В это верят уже многие и таскают Крису кофе, пока он сосредоточенно режет картонки на квадратики.