Страница 106 из 116
Корамвис, мыслящая жемчужина, сердце-мозг, стал выгребной ямой для умирающих.
В последний месяц Застис над дозорной башней на равнине взвился алый сигнал.
По кричащим улицам проехал слуга в ливрее Катаоса.
У ворот его виллы собралась толпа просителей, умоляющих о помощи, выпрашивающих транспорт, чтобы покинуть город. Многочисленная стража стояла плечом к плечу, сдерживая толпу частоколом копий. В отчаянии люди били в стену кулаками. Всадник пробился сквозь толпу во двор, соскочил наземь и вбежал в дом.
Катаос встретился с ним в полосатой тени колоннады, и его глаза вдруг стали свирепыми, как у леопарда. За полупрозрачным занавесом гонец заметил женщину, стоявшую, прижав руки ко рту.
- Ну что?
- Мой лорд, они в полудне пути от нас.
- А Амрек?
- Болен, мой лорд, не может встать с постели.
Катаос кивнул, без единого слова развернулся и отдернул занавес. Лики подняла на него взгляд. Краска на ее глазах и губах казалась чересчур яркой, ибо она внезапно стала очень бледна.
В маленькую комнатку, где он сидел, вползли сумерки, полные теней и неслышных звуков. Они растекались по углам и плескались вокруг его кресла, как море. За высоким окном вырисовывались лишь смутные горы - огромные далекие глыбы, почти сливающиеся с темнотой неба.
- Ты наш, - шептали ему горы. - Сын нашего утра, зачатый в сени наших костей. Приходи к нам, приходи под покровом тьмы. Мы скроем тебя, мы убережем тебя.
- Нет, - сказал Амрек вслух. Трепещущие и шелестящие сумерки всколыхнулись и вновь улеглись. - Нет. Я король. И плачу за это тем, что завтра мне придется сражаться с этими демонами, с первенцем равнинной ведьмы-змеи. Да, я послал ему весть, что мы будем сражаться, и я сам поведу на него свои войска. Но я боюсь, боюсь, боюсь. И не могу отделаться от мысли, что это мой рок, моя судьба. Я трус, да. Но что потом? Я последний в династии Рарнаммона, и у меня даже нет сына, который продолжит мой род. Подожди, Ральднор. Погоди, пока я не женюсь и не произведу на свет сына.
Амрек негромко засмеялся и закрыл глаза. Комната внезапно превратилась в темный сад, напоенный ароматом деревьев. Голос у него за спиной произнес:
- Однажды, повелитель, - немало времени спустя после того, как вы отправите меня на виселицу, - кто-нибудь может исподтишка вонзить нож вам в спину или подсыпать яд в ваш кубок, что удалось бы предотвратить, будь я рядом с вами. Я в состоянии справиться со своими врагами, повелитель, если останусь в живых. И с вашими тоже.
- Давай, Ральднор, - вслух сказал Амрек. - Давай. Враги стоят у ворот, их много, и все они с ножами. И как же ты собираешься защитить меня?
В сумерках армия Ральднора разбила лагерь на краю равнины под Корамвисом.
В миле от них в неподвижном воздухе над дозорной башней все еще вились красноватые дымки. Дорога, начинавшаяся среди сгоревших дотла садов, петляя, уходила к низким холмам и далекой, смутно различимой короне башен, которая была городом. На равнине не было ни огонька, но они все же видели, что уходящая вдаль линия столбов увешана мертвыми рабами, гниющими в дневном зное.
В лагере царило молчание. Степняки, как обычно, двигались в своей безразличной бесстрастной манере, а ланнцы, элирианцы, заравийцы и полукровки вдруг притихли. До сих пор этот поход был для них чем-то вроде приключения, приятно щекочущего душу, где можно надеяться на удачу - и на возвращение домой. Теперь, перед лицом этого последнего оплота неприятеля, воплощения его духа, Корамвиса, они поняли, что натворили, и, как и дорфарианцы, были поражены этим. Они достигли своей величайшей, немыслимой цели. И тем самым дали ей власть уничтожить их.
Корамвис, прекрасный и неодолимый.
Яннул, точа клинки длинных мечей в свете потрескивающего костра, представил, как завтра эти широкие ворота распахнутся, изливая дорфарианскую мощь.
"Они лениво ждали, позволяя нам приблизиться, - думал он. - Мы считали, что с нами будут корабли из Шансара и Ваткри, что тарабаннцы перейдут горы, чтобы напасть на драконов с тыла. Но нас предали, и больше никто не поможет нам. Утром всех нас ждет смерть. Всего через несколько часов. Смерть под копытами скакунов и колесами колесниц. Мы сгнием, превратившись в удобрение для их оскудевших полей, а их птицы будут рвать на клочки нашу мертвую плоть. Ох, золотогрудая Анак Равнин, зачем надо было так далеко заводить нас ради смерти?"
Яннул огляделся по сторонам. За спиной у него стоял степняк.
- Идем, - сказал он.
- Куда и зачем идти?
Степняк ткнул рукой. Люди покидали свои костры. Ланнцы и заравийцы, бросив своих женщин и добычу, награбленную в Куме, уходили за деревья, скрываясь из виду.
- Да что там затевается? - спросил Яннул, ощутив непонятное покалывание в голове.
- Мы идем молиться.
- Молиться? Ну уж нет. Благодарю, но я предпочитаю провести последнюю ночь своей жизни за другими занятиями.
Степняк больше ничего не сказал и зашагал вслед за остальными. Яннул вернулся обратно к куче оружия.
Треск костра стал очень громким. Небо потемнело, и последний отблеск света во всех горах угас.
У Яннула по спине пробежал холодок. Выругавшись, он бросил меч, поднялся на ноги и оглянулся. Теперь ушли даже женщины. Остался лишь безлюдный склон, испещренный черными точками кострищ.
Он пошел вслед за ними к деревьям. Люди стояли во тьме, объединенные бескрайним безмолвием.
"Кому они молятся? - подумал Яннул. - Анак?"
И вдруг почувствовал странный шелест в своем мозгу.
Он вздрогнул. Неужели теперь они могут проникать и в мысли висов тоже? Но нет, ощущение было другим_как будто все вокруг напряглось, точно ожидая чего-то.
Воля. Зачем понадобилось называть это молитвой? Молитва была их инструментом, они использовали ее как ткань, чтобы создать наряд, как камень, которым он точил клинки.
"Что ж, в таком случае я тоже могу высказать волю пережить завтрашний день".
Ему показалась вполне естественной эта связь сознания с теми, кто окружал его, в слитном порыве самосохранения, хотя воздух шипел и гудел, как перед грозой.
Из ворот Корамвиса выехал крытый экипаж, покатившийся по равнине.