Отдых и восстановление

— Ого! — выдохнула я. — Это и есть Орланова круча?

— Она самая.

— А что господин барон думает о крепости большей, чем его замок?

— Что там можно будет разместить, посадив мне на шею, ещё десяток-другой егерей, — хмыкнул Меллер.

— Вам?

— Ну не Катрионе же. Ей своих-то без меня кормить одним овсом приходилось, как лошадей. Кстати, об овсе… Направо взгляните, сира Вероника.

— Да?

— За усадьбой, которая называется Ведьмина Плотина…

— Которая больше похожа на форт?

— Именно. Так вот, за нею прячется винокурня, она же алхимическая лаборатория, а над нею — кондитерская. Как бы господин Браун ни дулся на меня за то, что я привёз сюда городского задаваку, я вам всё-таки рекомендую выпечку Людо Росса. В трактире напротив усадьбы продают — попробуйте, не пожалеете.

— Спасибо.

Хм. Городской задавака — это неплохо. С ним рядом остроухая зараза Рената Винтерхорст обитает, конечно, но вряд ли кондитер откажется от помощи настоящей морозницы. А если откажется, значит, он такой дурак, что и говорить с ним не о чем… ну, кроме заказов, ясное дело: вряд ли в трактире продают корзиночки со взбитыми сливками, а я бы заказала дюжину, пожалуй. Свежих ягод пока нет, но у этого Росса наверняка есть лимоны. Дюжину лимонных пирожных, а? Тут я вспомнила уплывшие вчера от меня пирожки с вареньем и невесело посмеялась про себя — сколько пирожных из этой дюжины достанется мне лично? Ну-ка, посчитаем: сеньора — раз, её консорт — два, её маршал — три, его жена — четыре, гувернантка — пять, сира Мадлена — шесть… а оставшиеся шесть я сгребу себе на тарелку и закроюсь локтями, видимо.

А ещё наверняка на стройке распоряжается важный толстый гном с золотыми шнурами в бороде, одетый в атласный кафтан, отороченный мехом, несмотря на начинающееся лето. Один из клановой верхушки, кого даже владетельнице здешних земель приходится сажать за свой стол, потому что по меркам гномов он не выше ли статусом, чем она сама, девятое колено благородной крови. Впрочем, посмотрим. Мы ведь ещё даже не доехали.

Ехать, правда, уже оставалось совсем чуть-чуть. Не знаю, где там пекарь насчитал верных четыре часа дороги — если верить моим ощущениям, нам и двух не понадобилось. Впрочем, он наверняка имел в виду время, потребное гружёной крестьянской телеге, которую шагом или неровной, усталой рысью везёт замученная жизнью рабочая лошадка. Мы же ехали в лёгкой двуколке с породистой кобылкой в оглоблях, да по хорошо наезженной сухой дороге. Словом, прогремели колёса и процокали подковы по гранитным плитам моста и дороги за ним, мы свернули в раскрытые настежь ворота и покатили по главной улице села, миновали ещё одни ворота, тоже стоявшие нараспашку (но только до вечера, я думаю), и оказались в тесном и темноватом дворе.

Да, новая крепость строилась, но пока что владетельница Вязов с чадами и домочадцами обитала в старой, деревянной ещё, притулившейся у подножия Орлановой кручи и казавшейся особенно маленькой, тёмной и дряхлой на фоне охватившей склон подковкой светло-серой стены. Проём в стене этой ещё не завесили воротами, а подъездной путь неудобно огибал деревянные строения… впрочем, кое-что уже наверняка пришлось снести, чтобы доставлять на стройку инструменты, материалы, припасы и прочие грузы. Похоже, со стройки этой и вывозили щебень на дороги. Им вся сельская улочка была засыпана таким толстенным слоем, что даже неистребимый пырей не пробивался.

Мы остановились, Меллер с привычной ловкостью спрыгнул на позеленевшие, стёртые булыжники двора и подал мне руку, помогая выбраться из двуколки.

— Думаю, без нас обедать не садились, — сказал он, и спешившаяся супруга кивнула, соглашаясь с ним. — Сира Вероника, короб от Брауна к вам в комнату нести или на кухню?

Похоже, опять моя выпечка уплывала от меня, но не крошить же коржики в постель, прячась под одеялом от детей и служанок…

— На кухню, конечно, — сказала я, подавив тяжкий вздох. Ну ничего, вот доберусь до Росса и объемся пирожными прямо у него в кондитерской.

Моя каморочка была такой тесной и тёмной, со скошенным потолком и крошечным окошком на уровне моего лица, что я заподозрила в ней кладовку, поспешно превращённую в жилую комнату. Зато она имела одно несомненное достоинство — рассчитана она была на меня одну, кого-то ещё здесь ни посадить, ни тем более положить было некуда. После дедова замка, после академии, после заставы на границе, после отделений Гильдии наёмников и бесконечных трактиров получить наконец своё собственное помещение… Да плевать, какого оно размера! Пусть хоть свой гробик, как у сказочного вампира. Зимой здесь, правда, должно быть, чуть теплее, чем во дворе, но до зимы ещё дожить надо. Посмотрим.

Я умылась, переоделась в домашнее и вышла к столу, оставив разбор саквояжа на после обеда. Семья… ну, думаю, можно сказать, семья сиры Катрионы уже собралась, но пока не садилась — ждали сеньору: кудрявый красавчик из первых парней на деревне — маршал, как я понимаю; кругленькая дамочка в ярко-розовом платье, которое наверняка считалось в её возрасте уже страшно неприличным (в Засолье её бы точно обшипели, что не девочка уже), из тех толстушек, что целыми днями носятся, не зная устали, всё видят, всё знают, везде успевают и не худеют при этом ни на унцию — его жена; хорошенькая девочка с личиком, на котором так и читалось желание учинить что-нибудь этакое… не то чтобы пакость, но что-нибудь позанятнее уроков чистописания, а с нею рядом прямо-таки выставочная горожаночка, за какие-то грехи сосланная в деревню — очевидно, племянница сеньоры и гувернантка. Толстого гнома, правда не было. Детей, кроме сиры Мадлены, тоже. Видимо, здесь за взрослый стол сажали лет с семи-восьми, а двойню сеньоры и сына маршала кормили в детской.

И раз уж сеньора запаздывала, пришлось маршалу знакомить меня со всеми, включая собственную жену. Посматривал он на меня со странной смесью лёгкой неприязни и какого-то предвкушения. Не любит магов вообще, или это Рената хорошенько потопталась по его мозолям? Язык у неё, что и говорить, как бритва. Если бы кто-то спросил моего мнения, я бы сказала, что безродной остроухой следовало бы выражаться аккуратнее, но она временами словно нарочно нарывалась. Я знала её постольку-поскольку, однако меня всегда удивляло это желание непременно найти неприятностей себе на хвост со стороны женщины, за которую заступиться в случае чего могла бы только гильдия… ага, в лице глав отделений, с которыми Рената особенно охотно цапалась на ровном месте. Меня она, скорее всего, считала трусихой и приспособленкой. Но плакать над этим я точно не собиралась.

Сира Аларика в ожидании сеньоры принялась расспрашивать меня о том, правда ли я тоже умею играть на лютне. Я сказала, что на лютне играю плохо, мандолина мне нравится гораздо больше, и в ближайшее время я покажу, в чём между ними разница. Меж тем в столовую вошли сира Катриона с консортом, и вид у обоих был такой, словно они успели хорошенько поругаться. Ох, ну надеюсь, что не из-за меня.

========== Глава пятая, в которой героиня устраивается на новом месте ==========

Мягко осыпа’лись в траву длинные кудрявые стружки, остро пахло свежим деревом — крепкий старичок с обманчивой неторопливостью строгал какую-то дощечку. Взрослые и подростки, как я и думала, работали в полях и огородах, и в селе оставались сплошь старики и дети. Я поздоровалась, старичок ответил: «Доброго дня, вашмилсть», — и вопросительно уставился на меня, не переставая проводить рубанком по доске.

— Мне нужен посох, — сказала я и подняла руку, показывая примерную высоту этого посоха. — Вернее, заготовка под него — просто крепкая палка, которую удобно взять в руки. Заплачу’ деньгами или морозными чарами, как хотите.

Старичок замялся. Понятно, магов никто не любит, а деньги никогда и никому не лишние, но летом надо где-то хранить молоко и творог, и просто недоеденные похлёбки-каши, чтобы не прокисли. Терпишь ты чародеев, ибо полезны, или люто ненавидишь колдунов проклятых — летней жаре нет до этого никакого дела; и выливая свиньям запузырившуюся похлёбку, ты можешь утешаться только тем, что не пошёл против поучений жрецов и не стал связываться с кем-то из мажеской братии. Старичок посмотрел на солнце, уже довольно низко повисшее слева от Орлановой кручи, почесал в гладком коричневом затылке и сказал: