Страница 20 из 26
– Суть в том, что эксклюзивное партнерство для человека неестественно, Карла. Природой изначально не задумано, что два человека будут жить только друг с другом.
– Довольно слабый аргумент, черт возьми, – бросила Карла и тут же закусила губу.
Эрик с осуждением посмотрел на дочь.
– Я не то имел в виду. Смотри, в недалеком прошлом семьи были куда больше, включали бабушек и дедушек, что позволяло разрядить обстановку. Теперь мы живем изолированными парами, нуклеарными семьями. Оба супруга работают столько, что едва видятся, либо оба не работают, и жизнь на грани бедности отдаляет их друг от друга.
– Ты все упрощаешь, отец.
– Разве? – Эрик сжал кружку между ладонями и вновь уставился на красноватые блики камина. – Посмотри, где ты живешь, Карла. Еще три года назад ни ты, ни Крис не знали названия этой деревни. Поблизости нет ни друзей, ни родственников, даже никого из коллег, к кому можно заглянуть в гости. Чтобы с кем-то увидеться, нужно полтора часа ехать куда-то вечером. В результате – сильный стресс и скандалы. Естественная реакция. Было бы странно, если бы два человека, которые все время – и когда спят, и когда бодрствуют, – проводят друг с другом, не ссорились. Это в порядке вещей. Помогает снять напряжение. А если после вы не таите обиду, перебранки отношениям не вредят.
Несмотря на огонь в камине, Карла вздрогнула.
– На нас они плохо сказываются, – сказала Карла.
Эрик вздохнул.
– Знаешь, что мне сказала твоя мать, прежде чем уехала назад, в Тромсё?
– Пошел бы ты со своей английской сучкой? – Карла в тот же миг пожалела о словах, сорвавшихся с языка. Она удивилась, что даже по прошествии двадцати лет гнев не исчез и мгновенно прорвался наружу. Эрик лишь криво ухмыльнулся – если ему и было больно, он не показал. Карла протянула руку и коснулась его:
– Прости.
– Не извиняйся, – улыбка на губах дрогнула, но не испарилась. – Ты права – она действительно так сказала. А еще добавила, что к этому давно шло, и она не удивилась, ведь нам было совсем невесело вместе. Вот что она сказала: «Мы больше не веселимся вместе, Эрик».
– Да брось ты!
– Нет, она была права, Карла. – Он перевел взгляд на дочь, теперь на его лице читалась боль. – Как правило, твоя мама не ошибалась насчет таких вещей. Я всегда был слишком занят политикой и слишком зол, чтобы разглядеть то, что творилось между нами на эмоциональном уровне. Твоя мама попала в точку. Нам больше не было весело вместе. Причем довольно долгое время. Вот почему я стал встречаться с Карен. С ней я классно проводил время, а с твоей мамой не испытывал подобного в течение многих лет.
– Нам с Крисом до сих пор весело, – быстро сказала Карла.
Эрик Нюквист посмотрел на дочь и снова вздохнул:
– Тогда держись за него. Ведь если то, что ты сказала, правда, действительно правда, это стоит всех ваших перепалок.
Карла бросила на отца удивленный взгляд: она не ожидала услышать в его голосе столько эмоций.
– Мне казалось, ты не любишь Криса.
Эрик усмехнулся:
– Не люблю. Только причем здесь это? Не я же с ним сплю.
Карла вяло улыбнулась отцу и повернулась к огню.
– Не знаю, отец. Просто…
Эрик ждал, пока она соберется с мыслями и разберется в своих чувствах.
– Просто с тех пор, как он начал работать в «Шорн», – Карла устало покачала головой. – Не понимаю, пап. Он зарабатывает больше денег, чем когда-либо, рабочие часы примерно такие же, как в «Хамметт Макколл». Черт возьми, мы должны быть счастливы. У нас для этого все есть. Тогда почему мы больше ссоримся?
– «Шорн и партнеры». Он все еще работает с развивающимися рынками?
Карла покачала головой:
– Инвестиции в конфликты.
– Инвестиции в конфликты. – Эрик причмокнул губами, встал и подошел к книжному шкафу у стены напротив камина. Он провел пальцем по плотному ряду книжных корешков на нижней полке, нашел, что искал, и вытащил томик. Листая страницы, Эрик вернулся к огню и передал книгу дочери.
– Прочти вот здесь, – попросил он. – Эту страницу.
Она посмотрела на книгу, перевернула ее и прочла название:
– «Социалистическое наследие». Мигель Бенито. Отец, я не в настроении. Дело не в политике.
– Все так или иначе связано с политикой, Карла. Политика – это все. По крайней мере, в человеческом обществе. Просто прочти выделенный маркером фрагмент.
Она вздохнула и поставила кружку с кофе у ног. Прочистив горло, нашла пальцем нужную строчку и принялась читать вслух:
– «Революционеры двадцатого века всегда понимали?»
– Да, этот абзац.
– «Революционеры двадцатого века всегда понимали – чтобы произвести резкие политические перемены…»
– Вообще-то я думал, ты прочтешь про себя.
Карла не обратила внимания на его замечание:
– «…Чтобы произвести резкие политические перемены, необходимо довести социальную напряженность в обществе до такого накала, когда всем участникам придется выбирать сторону в получившемся упрощенном уравнении классового конфликта. Марксисты и последователи их идеологии описывали данный процесс как обострение противоречий в обществе. Популистское воззре…» Отец, во всей этой чепухе есть какой-то смысл?
– Просто закончи абзац, пожалуйста.
Лицо Карлы стало суровым.
– «Популистское воззрение на эту основополагающую истину породило в последнюю половину столетия клич: если ты не являешься частью решения, ты становишься частью проблемы». А-а-а, черт, новый абзац. «Однако все выжившие последователи марксистской идеологии вынуждены признать, что в двадцать первом веке противоречия настолько сильно замаскированы, что десятилетия уйдут только на то, чтобы выявить их, уже не говоря о том, чтобы обострить до серьезного конфликта». Чем-то смахивает на прозу, да? Ладно-ладно, почти закончила. «В связи с тем, что не представляется возможным выявить общую проблему, больше не ищут единого решения. Любые нежелательные элементы в мировом экономическом порядке отныне считаются либо кандидатами для долгосрочной точной настройки, либо, что еще хуже, становятся необратимыми побочными продуктами экономических законов, столь же неизменными, как законы квантовой физики. До тех пор пока преобладающее большинство населения в развивающемся мире разделяет данную точку зрения, противоречия, о которых говорили марксисты, не будут выявлены, а индивидуальные члены общества будут вынуждены самостоятельно разрешать конфликты, ощущаемые смутно и интуитивно. Любые усилия, направленные на внешнее проявление этого дискомфорта, будут отвергнуты преобладающим политическим режимом как социалистическая утопия или, как было показано в главе три, как политика зависти».
Карла отложила книгу.
– Ну и что?
– В этом твоя проблема, Карла, – он не присел, пока она читала. Эрик стоял спиной к камину и глядел на дочь сверху, словно Карла была одной из его студенток. – Неразрешимые противоречия. Может, Крис до сих пор остается мужчиной, за которого ты вышла замуж, но он и солдат нового экономического порядка. Корпоративный самурай, если тебе требуется свежая метафора.
– Знаю, пап, ничего нового ты мне не открыл. Я в курсе, чем занимается мой муж, и как работает его мир. Я помогаю создавать и чинить машины, с помощью которых они убивают друг друга, на случай, если ты запамятовал. Я не меньше него во всем этом участвую, па. И что?
Эрик покачал головой. Он присел на корточки, чтобы быть с ней на одном уровне, и взял ее руки в свои.
– Карла, дело не в тебе и Крисе. Это весьма отдаленно с вами связано. Бенито говорит о внутренних противоречиях. О том, как ужиться с самим собой и с обществом. В «Хамметт Макколл» Крис мог с этим ужиться благодаря тонкому налету респектабельности, под которым скрывалась суть работы. В «Шорн» все иначе.
– Да хрень все это. Ты же читал, что там за люди. Отец, ты писал о таких, как они, когда еще находились редакторы, готовые публиковать подобный материал. Вся разница между развивающимися рынками и инвестициями в конфликты – уровень риска. В развивающихся рынках не любят конфликты или нестабильность. А ребята из ИК делают на этом деньги. Но принцип один и тот же.