Роковая ошибка

Он вяло пожал ей руку и уже было повернулся, чтобы уйти, но тут его осенила какая-то мысль.

– Кстати, у меня просьба, – сказал он, – если кто-нибудь будет меня искать, говорите, что вы ничего не знаете – где я, что со мной; буду вам очень признателен. Не думаю, что они мною будут интересоваться, но на всякий случай.

– Они – это кто?

– Ой, ну некие зануды. Вы их не знаете. – Он улыбнулся и на миг посмотрел Верити прямо в глаза. – Вы так правдоподобно сказали, будто не знаете, где Сибил, что вам нетрудно будет повторить упражнение, мисс Престон.

Она поняла, что краснеет. Он заставил ее почувствовать себя лгуньей.

– Послушайте, у вас неприятности?

– У меня? Неприятности?

– С полицией?

– Ну и ну! Благодарю покорно! Что навело вас на подобную мысль? – Она промолчала. – Ладно, в любом случае, спасибо за ссуду. – Клод направился к калитке и на полпути стал тихонько насвистывать.

Верити вошла в дом, намереваясь приняться за работу. В течение часа она пыталась сосредоточиться, но у нее ничего не вышло, тогда она начала писать письмо Сибил, но передумала, решила прогуляться по саду, однако ее вернул в дом телефонный звонок.

Это была миссис Джим, звонившая из Квинтерн-плейса. Сама не своя судя по голосу, она извинилась за беспокойство, но сказала, что очень встревожена. После долгих предварительных объяснений оказалось, что речь идет «об этом мистере Клоде Картере».

Уезжая, Сибил сказала ей, будто маловероятно, что он объявится, но если объявится и захочет остановиться в доме, следует позволить ему это. Сегодня утром кто-то позвонил по телефону и справился, там ли он, и миссис Джим честно ответила, что его нет, никто его не ожидает и она не знает, где его можно найти. А полчаса спустя он возник на пороге и заявил, что хочет остаться.

– Я приготовила для него зеленую спальню согласно распоряжению миссис Фостер, – сказала миссис Джим, – и сообщила ему, что кто-то интересовался им по телефону, а он ответил, что ни с кем разговаривать не собирается и что я должна говорить, будто его нет и я ничего о нем не знаю. Мисс Престон, мне это не нравится. Я не хочу брать на себя ответственность. Происходит что-то странное, и я не желаю быть в этом замешанной. Я была бы вам очень благодарна за совет, как мне быть.

– Бедная миссис Джим, – сказала Верити, – какая обуза для вас. Но миссис Фостер ведь распорядилась принять его, что вы и сделали, как бы трудно для вас это ни было.

– Но тогда я не знала того, что знаю теперь, мисс Престон.

– А что вы знаете теперь?

– Мне не хотелось говорить об этом раньше. Неприятно сообщать такое. Это касается того человека, который звонил перед появлением мистера Картера. Это был – я догадалась еще до того, как он представился, – полицейский.

– О боже, миссис Джим!

– Да, мисс. И более того. Брюс Гарденер зашел в дом выпить пива, после того как в пять часов закончил работу, и сказал, что наткнулся в саду на какого-то джентльмена, только он не знал, что это мистер Клод. Тот, должно быть, возвращался от вас и сказал Брюсу, что он родственник миссис Фостер; они немного поболтали и…

– Брюс не знал?.. Его не предупредили?.. Миссис Джим, Брюс не сообщил ему, где можно найти миссис Фостер?

– Я как раз к этому подхожу. Она же не хотела, чтобы ее беспокоили, правда? Но… Да, мисс Престон, Брюс ему сказал.

– Вот черт! – немного помолчав, ругнулась Верити. – Но это не ваша вина, миссис Джим. И не Брюса, если уж на то пошло. Не волнуйтесь.

– Но что я скажу, если снова позвонят из полиции?

Верити глубоко задумалась, однако любое решение представлялось недопустимо бесчестным. Наконец она ответила:

– Откровенно признаться, миссис Джим, я не знаю. Вероятно, мне следовало бы посоветовать вам сказать правду и сообщить о звонке мистеру Клоду. И как бы жестоко это ни прозвучало, избавиться от него наконец, быть может. – В трубке молчали. – Миссис Джим, вы тут? – спросила Верити. – Вы слышите меня?

Миссис Джим зашептала:

– Простите, мне придется повесить трубку. – А потом неестественно громким голосом добавила: – Ну, тогда на сегодня это все, спасибо. – И разъединилась.

Противный Клод появился где-то поблизости, догадалась Верити.

Теперь она по-настоящему забеспокоилась, но в то же время не могла не сердиться. Она работала над чрезвычайно сложными поправками к своей последней пьесе, на которую после многообещающего дебюта в провинции клюнули лондонские продюсеры. Помешать работе на этом этапе означало прискорбно выбить ее из колеи.

Верити честно постаралась успокоиться и вернуться к работе, но старания оказались тщетными. Сибил Фостер со своими хворями и проблемами, реальными и мнимыми, тому не благоприятствовала. Должна ли она сообщить Сибил последние чрезвычайно тревожные новости о ее ужасном пасынке? Имеет ли она право держать ее в неведении? Она-то знала, что Сибил только порадовалась бы, если бы она так поступила, но ведь нынешние события могут иметь катастрофическое развитие, и Верити окажется ответственной за это. Ей скажут, что она скрыла важную информацию. И это будет не первый раз, когда Сибил переложит ответственность на нее, а если в итоге все получится не так, как ей хочется, начнет мученически стонать.

Ей пришло в голову, что было бы справедливо, если бы Прунелла разделила с ней возникшие трудности, но где находилась Прунелла в данный момент? Да и услышит ли Верити хоть что-нибудь внятное, даже если та позвонит?

Верити три раза перечитала кусок диалога, не понимая того, что читает, отбросила ручку, выругалась и пошла в сад. Она любила свой сад. Не было никаких сомнений, что Брюс все в нем делал правильно. Никакой тли на розах. Мальвы и дельфиниумы цвели на фоне прелестной кирпичной стены, ограждавшей ее престарелый фруктовый сад. Он не пытался навязать ей ни кальцеолярии, ни какие бы то ни было нежелательные однолетники, только – левкои, источавшие аромат по вечерам. Садовника можно было лишь похвалить – если бы он только не так часто ее раздражал.

Постепенно ощущение затравленности стало отпускать ее, она сорвала листок вербены, растерла его между пальцами, понюхала и вернулась в дом.

«Отложу-ка я решение до завтра, – подумала Верити. – С этим надо переспать».

Но, проходя по липовой аллее, она увидела Прунеллу Фостер, быстрым шагом идущую по подъездной дорожке.

Прунелла задыхалась от быстрой ходьбы, что не способствовало большей разборчивости ее речи. Уставившись на крестную, она всплеснула руками так же, как это делала ее мать.

– Крестная, – прошелестела она, – ты одна?

– Совершенно одна, – ответила Верити.

– Можно мне с тобой поговорить?

– Разумеется, можно, дорогая, если ты будешь говорить так, чтобы я могла разбирать слова.

– Прости, – сказала Прунелла, привыкшая к подобным упрекам. – Я постараюсь.

– Ты пришла сюда пешком?

– Гидеон подвез меня. Он там, в аллее. Ждет.

– Пойдем в дом. Я как раз хотела с тобой повидаться.

Прунелла широко открыла глаза от удивления. Они вошли в дом, где без долгих разговоров девушка обвила руками шею крестной, почти прокричала, что она теперь помолвлена, и разразилась взволнованными слезами.

– Дитя мое дорогое! – воскликнула Верити. – Какой странный способ объявить о помолвке. Ты рада?

Последовали сумбурные объяснения, из которых можно было понять, что Прунелла очень любит Гидеона, но боится, что теперь он не будет любить ее так же, как прежде, потому что такое происходит сплошь и рядом, не так ли, а она знает: случись такое с ней, она не сможет сохранить спокойствие и воспринять все в истинном свете, она согласилась на помолвку, потому что Гидеон пообещал, что для него их союз – навеки, но как можно быть уверенной, что он знает что говорит.

Потом она высморкалась и призналась, что несказанно счастлива.

Верити любила свою крестницу, и ей было приятно, что та решила довериться именно ей, но чувствовала, что это еще не все.