Партизанки

Высокая, статная и ясноглазая Анна было одета скромно — ватник и такие же стеганные брюки. Но эта грубая рабочая одежда нисколько ее не портила. Напротив, сочетание женской мягкости, обаяния с внешними приметами человека мужественного, крепкого духом бойца было ей к лицу. Оля, одетая в потертый старенький кожушок, в валенках-бахилах, была ростом пониже, круглолица и миловидна.

Помнится, подумалось мне тогда: жить бы этим славным и скромным женщинам под мирным небом, растить детей своих, беречь и охранять их покой, семейный уют. И, глядя в их радостные лица, видя их счастливые глаза, мне как-то особенно сильно захотелось сказать этим замечательным отважным женщинам что-нибудь доброе и сердечное, ободрить их ласковым и теплым словом! Не то было время, не та обстановка.

— Ну что ж, докладывайте, — по-военному коротко приказал я.

После памятной операции с доставкой патронов Анна Проходская и Ольга Круглова еще более активизировали свои действия. Регулярно вели ближнюю разведку, о положении и о намерениях вражеского гарнизона в Заволочицах через связного Никифора Кудельку и его дочь немедленно сообщали в отряд. Распространяли листовки и сводки Совинформбюро. Вскоре появились на их боевом счету и диверсионные дела: сожгли вражескую конюшню, немного спустя — склад боеприпасов.

В тот ноябрьский вечер, когда состоялось наше знакомство, Анна и Оля пришли с важными новостями: в расположенную неподалеку от Заволочиц деревню Симоновичи прибыло крупное воинское подразделение гитлеровцев. На вооружении его минометы и несколько полевых орудий. Готовилось что-то серьезное. Но что именно — еще предстояло уточнить: в Симоновичах у нас тоже находились верные люди.

Докладывала Анна спокойно и без лишних слов.

Рассказала она и о жизни родной деревни, жизни, конечно, безрадостной, тяжелой, опоганенной оккупантами.

— Люди не хотят, не могут жить больше под врагом. Многие приходят и спрашивают напрямик: как найти партизан? Все стремятся в отряд — и старые и молодые!

— К кому приходят? У кого спрашивают? — не понял и насторожился я. — У вас?

— Да, у меня.

— Что же, стало быть, все знают о ваших связях с нами?

— По крайней мере, догадываются, — улыбнулась в ответ Анна.

— Плохо! — Меня удивила и даже раздосадовала безмятежная и спокойная улыбка Проходской. — Это же очень плохо, разве вы не понимаете?

— Все понимаю, товарищ комиссар!

И лицо ее вновь стало строгим: горячо и убежденно она заговорила о своих односельчанах, об их жгучей ненависти к врагу, непримиримости к оккупантам, о преданности Советской власти.

— Так что предательство исключено, можете не сомневаться! — твердо заверила женщина.

— Мы тебе верим, Аня! Но все-таки просим — будь осторожна. Не забывай никогда, что ты еще и мать. Береги себя!

Возвращаться в Заволочицы глубокой ночью было слишком рискованно: очень просто нарваться на фашистских патрулей. Решили отправить их в поселок утром. Долгая осенняя ночь пролетела незаметно, о сне никто и не думал. Анна и Ольга жадно и нетерпеливо расспрашивали нас обо всем. Что нового слышно на фронте? Как Москва? Ленинград? Их интересовало буквально все. Как живет и какой вклад в борьбу с врагом вносит тыл страны? Как складывается обстановка на различных участках огромного фронта? Скоро ли придет освобождение?

Мы поделились с ними всем, что знали, подробно рассказали о партизанских делах в зоне осиповичского «треугольника», о действиях нашего отряда в последние месяцы. Лиц наших слушательниц мы не видели, однако не трудно было почувствовать, догадаться, с каким жадным вниманием они ловят буквально каждое наше слово.

Прощались мы уже на рассвете так, словно познакомились не каких-нибудь несколько часов назад, а, по крайней мере, несколько лет. Такое возможно лишь на войне. Здесь каждая минута жизни ценится во сто крат выше, чем в мирное время: ведь завтра ее может не быть.

— До скорой встречи! — помахав нам на прощание рукой, улыбнулась тепло и чуть грустно Анна.

Сани тронулись, заскрипел под полозьями снег.

И еще долго стояли мы на лесной дороге, молча глядя вслед исчезающим вдали розвальням.

— Ольга, хальт!

Гитлеровский солдат, хорошо знавший и Олю Круглову, и Анну, — из постовых, что охраняли склад, — стоял посреди дороги, широко раскинув в стороны руки и преграждая женщине путь. Он был пьян. Но невесело, мрачно пьян.

— Хальт!

Схватив Ольгу повыше локтя и дыша ей в лицо смрадным самогонным перегаром, солдат произнес всего две короткие фразы. Однако они были настолько ошеломляющими, неожиданными, что Круглова похолодела.

— Анна — партизан! Морген капут Анна…

На мгновение оторопев, Ольга пришла наконец в себя и энергично оттолкнула гитлеровца:

— Что мелешь? Спьяну почудилось, что все здесь партизаны.

Оставив растерянную женщину на дороге, солдат медленно, спотыкаясь и пошатываясь, побрел дальше. Его бросало из стороны в сторону, и он, останавливаясь, тупо и подолгу глядел вниз, на землю, норовящую уйти из-под ног.

Ольга же тем временем пыталась собраться с мыслями. Что это — пьяная шутка? Или проговорился спьяну?

А может, хочет предупредить? Впрочем, как бы то ни было, нужно немедленно что-то предпринимать.

Когда Круглова, тяжело переводя дыхание, вбежала в дом Проходских, там был сельчанин Николай Ковалевский.

— Что это ты такая встрепанная? — ни о чем еще не подозревая, улыбнулась навстречу подруге Анна.

— Беда, Аня, беда!

— Погоди, сядь, — вскинув внимательный взгляд на Ольгу, сказала Проходская. Налив в жестяную кружку кипятка, она протянула ее Кругловой: — Отдышись, а потом говори.

Немного успокоившись, Ольга рассказала товарищам о неожиданной встрече с солдатом и о сказанных им страшных словах.

Спокойно выслушав тревожную весть, Анна, подумав, бросила:

— А что они, собственно, могут знать?

— Достаточно и подозрения, чтобы оказаться в лапах фашистов, — отозвался Ковалевский.

Да, это было так!

Порывисто вскочив, Ольга обняла за плечи подругу:

— Тебе нужно немедленно, сегодня же уходить в лес!

— Ольга права, — поддержал ее Николай. — Завтра может быть уже поздно.

Анна, раздумывая о чем-то, молчала. Где искать отряд? Недели три назад он находился южнее Бобруйска. С тех пор связные не появлялись. Значит, придется разыскивать партизан вслепую, в тридцатиградусный мороз. Но это еще не самое страшное: как поступить с детьми, на кого оставить их и беспомощную мать?

— За детьми и за матерью присмотрим, не волнуйся, — понимая, что именно тревожит сейчас больше всего женщину, произнес Ковалевский.

— Ну что ж, — Анна поднялась. — Тогда буду собираться.

Она понимала: уходить действительно надо. Лучше уж в лесу замерзнуть, чем попасть в гитлеровский застенок.

Собрав на скорую руку котомку, Анна стала прощаться с детьми. И тут младшие — восьмилетняя Валя и двенадцатилетний Леня, почувствовав что-то неладное, подняли рев, цепляясь за мать. Успокоить их удалось с большим трудом. Нашлась Ольга: сказала, что мама заболела и уезжает к доктору, в Глуск, скоро вернется, ждите! И только старшему, пятнадцатилетнему Павлику, который был полноправным помощником матери в ее делах, сказала все без утайки.

— Возьми меня с собой, — попросил он, — в отряд. Ты же знаешь, я уже не маленький.

— Знаю, милый, — Анна ласково потрепала непокорный вихор на макушке сына, — вот поэтому ты здесь и должен остаться. На кого же мы их бросим? — она кивнула в сторону младших.

Помолчав немного, Павлик вздохнул и со степенной мужской серьезностью отозвался:

— Это так… Понимаю…

За окнами быстро темнело. Надо было уходить, пока по улицам не начали расхаживать ночные патрули.

Прощались во дворе.

— Вот возьми, — Николай протянул Анне сложенную вчетверо бумажку, — пока ты собиралась, я записал последние данные о гарнизоне. Вчера нашим кое-что удалось разузнать. Передашь командованию.