Страница 3 из 14
Ухаживавший за ней на втором курсе аспирант был почти таким же робким, как и Катя. Он водил ее в «Макдоналдс» и увлеченно рассказывал о новом эпизоде «Звездных войн» и о своей диссертации, что-то там про физику элементов. Когда дело дошло наконец до постели, все произошло так быстро и сумбурно, что Катя не поняла даже, что все уже закончилось. Катя поморгала растерянно в ответ на неожиданный вопрос: «Ну что, тебе понравилось?» – и медленно кивнула, потому что чувство неловкости и какого-то странного то ли стыда, то ли веселья зашкаливало. Очень хотелось засмеяться, но пришлось бы объяснять, а она и сама не понимала, что смешного, только догадывалась подспудным чутьем, что нанесет обиду, и пересилила себя. Они встречались полтора года, а потом он сказал: «Мне нужно сосредоточиться на науке», и Катя должна была расстроиться, но почему-то только облегченно вздохнула.
Два года спустя на дне рождения подруги познакомилась с Валерой. Он красиво ухаживал, дарил цветы, подвозил домой, приглашал на ужин в дорогие рестораны. Катя смущенно улыбалась, принимая букеты – цветы почему-то почти никогда не пахли, хотя были безупречно прекрасны. В ресторанах Катя чувствовала себя неуютно. Как бы тщательно она ни подбирала одежду, ей никогда не удавалось выглядеть «на уровне». Света одолжила свое платье Prada, но и это не помогло, хотя взгляд Валеры так и загорелся. Катя чувствовала себя самозванкой, и ей казалось, что все посетители ресторана видят ее насквозь.
С одной стороны, секс с Валерой был намного лучше. Не фейерверки в небе, конечно, как расписывала Маша, но все-таки. Другое дело, что – в те редкие моменты, когда Катя позволяла себе в этом признаться – с ним было невыносимо скучно. Поначалу она думала, что он поддерживает разговор исключительно на общие темы из вежливости, а мнения ее спрашивает из уважения. Но со временем поняла, что у Валеры просто не было как таковых интересов и увлечений, а вопросы он ей задавал в том же режиме, в каком другие люди переключают радиостанции – ищут что-то под настроение. Единственный его интерес – тяга к дорогим вещам, ресторанам и образу жизни – не вызывал у Кати никаких эмоций.
«Прояви инициативу, – посоветовала ей та же Света. – Пригласи ты его куда-нибудь. Красивый, статный парень – надо же просто правильно окучить».
Катя не очень понимала в «правильном окучивании», но идти в очередной «Савой» не хотелось, и она позвала Валеру на скалодром. На линии повисла странная пауза, и Кате пришлось повторить вопрос.
«Да нет, я тебя слышал, – странным голосом произнес Валера. – Ну, если хочешь».
Ох, не надо было этого хотеть. Валера приехал с работы в дорогом костюме. Пока инструктор показывал, как закрепить страховочное снаряжение, Валера бледнел, краснел и шипел от малейшей складки, обозначившейся вдруг на идеально отглаженных брюках. Катя попыталась его отвлечь, но Валера ее как будто не видел, а когда она пошутила, что, мол, даже слегка помятый, он все равно одет лучше, чем все остальные посетители вместе взятые, он посмотрел на нее так зло, что Катя отшатнулась.
Дальше дело не улучшилось. Катя, не отличавшаяся особой ловкостью, тем не менее цепко держалась за опоры, а когда срывалась, только смеялась от удивления. Валера же лез вверх с таким упорством, как будто собирался покорять Эверест, ноги то и дело соскальзывали, мышцы на руках напрягались, но, как ни старались, не могли его поднять далеко, рубашка из тончайшего хлопка с добавлением шелка прилипла к спине от пота.
Удивительно, но, чем больше злился Валера, тем хуже Катя себя чувствовала. Руки, только что уверенно захватывавшие выступы, вдруг слабели и отказывались работать, ноги не могли найти опору. Пришлось вернуться вниз с полпути. Она и Валере предлагала, раскаявшись в своей затее, но он только упрямо покачал головой и, сцепив зубы, полез выше.
Катя долго лежала спиной на мате, глядя вверх. Вместо железных балок купола она воображала голубое небо и пушистые белые облака, проплывающие вдаль. Постепенно возбужденные голоса скалолазов-любителей, сигналы инструкторов, звуки вентиляции и шелест тросов слились воедино и исчезли, оставив Катю одну между землей и небом, без единого якоря, связывающего ее с происходящим.
Когда Валера спустился наконец вниз, его лицо раскраснелось от физической нагрузки. Он тяжело дышал, но выглядел почти воодушевленным.
«Ты видела? Нет, ты видела? Я все-таки ее достал! Положил руку на самую макушку».
Катя призналась, что не видела. За обратный путь Валера не сказал ей ни слова.
Их роман развивался медленно, а сошел на нет внезапно, как будто захлопнули ворота. Катя грустила, но больше не о Валере, а о том, что опять ничего не получилось. Ведь могла бы, если бы захотела. Ведь парень был не парень, а мечта – на три года старше, с квартирой, машиной, работой, порядочный, ответственный, собой хорош, опять же. Просто мечта родителей, хотя Катиному отцу Валера почему-то не нравился. И дело было не в скалодроме, конечно, скалодром можно было «отработать». Но в Кате как будто сломалось что-то в этот момент, и не захотелось ей ничего отрабатывать.
«Не любила ты его, вот и все, – вынесла вердикт Света, а Маша с Динарой согласно кивнули. – Ничего. Когда влюбишься, увидишь – все по-другому будет».
Катя кивнула, не столько согласившись, сколько приняв к сведению, убрала новый факт на дальнюю полку где-то между оптимальным методом хранения свитеров в шкафу и таблицей умножения. И притаилась в ожидании.
После Валеры были еще Паша и Антон, но их даже и романами-то было нельзя назвать, так, встретились пару раз, в кино сходили, в боулинг поиграли. И пропали. Паша молча, а Антон позвонил и как-то невнятно объяснил, что не кликнуло, мол, ты хорошая девушка, Катя, но…
Катя переживала, но не столько от личной обиды, сколько от крепнущего убеждения: со мной что-то не так.
Другие влюбляются направо и налево, ветер подул – все, готово дело, бабочки в животе, розовые очки на глазах, романтика в воздухе. А Катя все думает, думает. Встретит кого-то и думает, и понять не может. Причем не то чтобы в очередь к ней женихи стояли, отнюдь. Нет у нее страстных черных очей, как у Динары, или четвертого номера, как у Светы – перед такой грудью двери сами открываются; нет ни осиной талии, ни хрупких плеч, как у Маши. Катя – обычная, из таких, про кого говорят: «Ничего особенного». Симпатичная, но таких миллион. Нет в ней изюминки, какой-то загадочности, того самого je ne sais quoi, которое заставляет мужчин оборачиваться вслед.
Катя всегда это понимала. Были у нее какие-то иллюзии в детстве, но закончились годам к четырнадцати. Она помнила этот момент с отчетливой ясностью – как крутилась перед зеркалом и так и эдак, собираясь на вечеринку к подруге. В новом платье, впервые в жизни с помадой, все вертелась и что-то поправляла, никак не могла привыкнуть к себе, полувзрослой и какой-то совсем другой. Отец оторвался на минуту от газеты, посмотрел на ее старания и сказал: «Да не выпендривайся ты, иди уже. Посадила мать лютик, вот и цвети, нечего орхидею из себя строить».
Отец был прав, конечно, но Катя ужасно расстроилась. Хочется же быть орхидеей, а кому в четырнадцать-то лет не хочется? И в двадцать хочется, и в тридцать, наверное, будет хотеться. Ведь не сразу понимаешь, что никакие журналы, никакие туториалы на Ютюбе, и никакой бюджет не превратят тыкву в «Мерседес», а Катю в роковую красавицу. И, хоть и горько было себе в этом признаваться, Катя постепенно привыкала.
Другое дело, что компенсировать было нечем. Катя сообразительная, но не настолько, чтобы взяли в «Что? Где? Когда?» или, к примеру, ракеты строить. Пробовала она быть доброй, как Белоснежка, но выходило не очень. С «золотым сердцем» как-то не складывалось – если наступали на ногу в транспорте, злилась, если лезли перед ней без очереди – тихо закипала, а если отец критиковал котлеты или называл лютиком – расстраивалась. Как ни пыталась она воспитать у себя щедрое сердце, не получалось. Иначе влюблялась бы не только в бездушного Шерлока в исполнении Бенедикта Камбербэтча, но и в Пашу вот или в Антона.